Полицейские онемели, а старший сказал Михаилу:
— Научи стрелять так же метко, и отпущу.
— Зачем отпускать? — сбивая полицейского с толку, спросил Михаил. — В лесу я с голоду подохну. Возьмите меня на работу.
— При нашей комендатуре нет должности конокрада — сострил старший. — Да и охотники сейчас не требуются.
— У меня есть еще и третья профессия — в детстве я неплохо пас овец.
— Это другое дело! Овец у меня, правда, нету, зато коров три десятка, а сын маленький.
Но пока четверо полицаев ездили на хутор дядьки Тодора, комендант получил строгое указание: всех бродяг задерживать и немедленно передавать властям. Комендант по своей натуре служака исполнительный, к тому же был благодарен гитлеровской армии за освобождение его из тюрьмы, где ему пришлось бы сидеть долгие годы. Увидев приведенного полицаями подозрительного бродягу, он приказал утром же отвести его в соседнее село, где есть немецкая комендатура, и сдать под расписку.
На ночь Михаила заперли в комендатуре. А утром связанного отвезли дальше.
Немец, принявший задержанного, не стал его даже допрашивать, а жестом приказал дежурному увести.
Из комендатуры Михаила привели в сарай, охранявшийся автоматчиком. В сарае уже было шестеро таких, как он. В основном это были красноармейцы, не снявшие формы. Один был даже со звездочкой на пилотке. Встретили они новичка молча, угрюмо. Немного освоившись, Михаил спросил, что с ними намерены делать.
— Гитлеровскими конфетами угощать будут, — пробубнил один.
— Вот наберут ровно десять — и в Могилевскую губернию! — окая, сказал другой, длиннолицый, совсем еще юный красноармеец.
— Ну! — усмехнулся Михаил. — Вообще-то они пленных не расстреливают без причины.
— Причина у них уже есть, — тяжело вздохнул солдат. — Утром кто-то мотоциклиста хлопнул за селом. А у них неписаный закон — за одного, даже самого плюгавенького немца десять наших. А чем брать из села, они лучше нас прикончат.
Молчание было долгим и томительным. Каждый думал о своем, и в то же время все об одном — как спастись. Броситься на автоматчика? Его, конечно, можно связать или удушить. Но от сарая далеко не уйдешь. Кругом они: там комендатура, там дом полон солдат, а там палатки белеют под дубом.
Дождаться бы вечера. В темноте убегать лучше. Но станут ли держать до вечера?
В полдень пришла смена караула. Оставляя нового часового у сарая, разводящий посмотрел на часы и успокаивающе сказал ему что-то такое, отчего один из семерых задержанных рывком привстал и, побледнев, тут же вяло опустился на пол.
Это был сухой, интеллигентный на вид человек в форме рядового бойца.
Все повернулись к нему в безмолвном ожидании.
— Он учитель, — шепнул сосед Михаила. — Знает немецкий.
— Разводящий… успокоил… нового часового… — с расстановкой заговорил учитель. — Недолго ему дежурить. Ровно в семь нас расстреляют.
— Ровно в семь! — многозначительно повторил белобрысый. — Немцы народ точный. Значит, жить нам осталось меньше шести часов. — С этими словами он достал из кармана три кусочка сахара. — Больше мое энзэ не пригодится. Подсластим остатки нашей жизни, — И он начал делить сахар всем поровну.
Его примеру последовали и другие. Кто выложил на общий стол корочку хлеба, кто — заскорузлый сухарик. А Михаил вынул из-за пазухи краюху, припрятанную для командира.
Молча, не спеша, медленно разжевывая и смакуя, съели все эти припасы. Потом начали собирать курево. Выворачивали карманы, высыпали на обрывок газеты.
И только Михаил не лез в свои карманы — в них никогда не водилось курева.
— Товарищ! Чего не закуриваешь? — Это обращаются к нему, к Михаилу.
— А? Что? — Михаил только теперь заметил, что все его друзья дымят козьими ножками.
— Закуривай, — пододвигая кусочек газеты с махоркой, перемешанной с хлебными крошками и всякой трухой, сказал длиннолицый.
— Да я, знаете, с самого детства не курю, — с виноватой улыбкой ответил Михаил.
— Все равно помирать с курящими придется, так что бери, приобщайся! — предложил белобрысый.
Михаил взял газетку и неловко начал крутить козью ножку. Крутил он долго, да так и не сумел. Учитель сделал ему папиросу, сам прикурил и подал.
— Оно, конечно, не педагогично, — заметил он с улыбкой, — не обучал курению при жизни. Но мы уже почти что в мире потустороннем, где все наоборот…
Вы скажете, до шуток ли им было, этим явно обреченным людям. Да, в первые минуты, когда узнали о намерении немцев, пленные загрустили, задумались. А потом… Появилась надежда. Пока человек жив, надежда не оставляет его, даже в самую безнадежную минуту. Ведь до смерти оставалось почти шесть часов, триста шестьдесят минут, а если перевести в секунды — целая вечность… За это время все может случиться…
Без пятнадцати семь от комендатуры отошли пеший разводящий и два автоматчика с велосипедами.
Пленные молча встали. Лица бледные, суровые. Кулаки сжаты. Губы пересохли.
— Ребята, не падай духом, — послышался тихий суровый голос учителя. — Отсюда они нас уведут. В затылок убивать, как телят, не дадимся. Разбежимся при первой возможности. Кто пойдет первым, если поведут гуськом?
— Я! — вышел к воротам Михаил.
— По-моему, вы были командиром в Красной Армии, — пытливо посмотрел на него учитель. — Так ведите нас и здесь.
— Командиры водят в бой, а не на расстрел! — отрезал Михаил. — Но попробуем… — И совсем тихо: — Попробуем расстрел перевести в бой…
Разводящий был уже рядом. Велосипедисты притормаживали свои машины.
— Крикну: раз! — значит врассыпную! На милость не оставаться. Эти не помилуют!
— Знаем! — ответили двое.
Остальные согласно кивнули.
Разводящий подошел к воротам. Велосипедисты спешились и, держа одной рукой велосипед, а другую положив на автомат, висящий на груди, остановились в нескольких метрах.
— Русский зольдат! Строй по-одному! — зычно скомандовал немец. — Герр коммандант вас помиловаль и приказаль отводить в концентрациён лагерь. Вас сопровождает цвай зольдатен. Их коммандо слюшайся. Иначее расстрель. Один будет бежаль. Все расстрель. Вперьед, маршь!
— Похоже на провокацию! — сказал Михаилу учитель так тихо, что слышали только свои.
Разводящий еще раз приказал идти ускоренным маршем, руки назад, молчать.
Отделение пленных выстроилось на ходу, сомкнулось. Так еще лучше, можно хоть шепнуть что-то друг другу.
Когда вышли из сарая, разводящий остановил отделение. Велосипедисты, посмотрев на часы, словно по команде, отстегнули свои фляги. Выпили по нескольку глотков.