Чё так мокро?
Бр-р-р. Лицо мокрое, всё в воде. Одежда на мне мокрая. Кто-то льёт на меня воду.
— Натан перестань! Хватит уже…
Я открываю глаза. Охренеть… Это что такое за чудовище надо мною склонилось?
Бонни М какой-то… Только…
Только не негр, а… Вадим.
Твою же маму… Богу в душу…
— Вадик! Что у тебя на голове?
— А ты сама попробуй, догадайся с трёх раз? Опять как всегда будешь говорить: Я больше не буду! Я больше не буду…
— Не… Так я больше не буду. Кажется, что я слегка перестаралась…
— Ни хрена себе слегка?… Перестаралась она… Ага. Уже с полчаса в отключке валяешься. Слава богу, Натан догадался и меня разбудил. Я уже и нашатыря тебе давал нюхать, и водой поливал…
— Я чуть не захлебнулась… Вон вся мокрая лежу, как в детстве…
— Ну а теперь смотри, полюбуйся, что ты со мной наделала! Куда мне теперь с такой шевелюрой идти?
— В парикмахерскую, конечно… И Натана с собой прихвати. А то мне с вами скоро стыдно будет на улицу выходить. Заросшие оба, как папуасы. Особенно ты, Вадик. Та-акой смешной…
— Ты ещё и издеваешься, мелочь пузатая?
— Ну во-первых… Не такая уж и мелочь… А во-вторых… Не такая уж и пузатая… Сам дурак! Связался с ведьмой, теперь не жалуйся, что рожки на лбу выросли…
— Где? — Вадим стал судорожно ощупывать свой лоб, а Натан даже упал на диван и бился от смеха, держась за живот.
— Несносный ребёнок! — возмущённо проговорил ветеринар.
— Не благодари! — отмахнулся я.
Вадим потрогал рукой свою вновь обретённую шевелюру и проникновенно сказал:
— Спасибо тебе, девочка! Я до конца не верил в то, что так всё будет. Думал, что ты…
— Не стоит… Вадик, понимаешь, я сама не верила, что у меня всё получится. Поэтому, наверное, и переусердствовала так. Но теперь тебе надо срочно постричься. С таким афро на голове…
— С чем?
— Такой кудрявый шарик на голове называется афро. Так негры в Америке носят. Скоро такая причёска очень модной станет. Очереди будут стоять в парикмахерскую, чтобы сделать такую химическую завивку. Но, чуть попозже… Вот, когда в конце этого года арестуют Анжелу Дэвис в Америке, и весь мир увидит эту причёску. Вот тут все как с ума сойдут оптом и в розницу. Не поверишь, весь Советский союз в едином порыве будет скандировать: «Свободу Анжеле Дэвис!», а пионеры будут писать ей письма в тюрьму.
— Серьёзно что ли?
— Серьёзней некуда. Сам потом увидишь. А нам надо теперь серьёзно подумать, в чём завтра идти в «Берёзку»? Одеты мы должны быть так, как будто периодически посещаем этот магазин. А пока что мы все трое выглядим, как голимые нищеброды…
— Нет такого слова в русском языке. Что это вообще за слово такое? Нищеброды…
— Скоро будет и такое слово, и много других разных. Не о том думаешь, доктор. Давай сейчас ты подберёшь себе одежду поприличнее… Что-нибудь импортное найдётся?
— Поищем.
— А мы с Натаном поедем к нему на квартиру, и там переоденемся. Завтра за тобой заезжаем с утра, и сразу в парикмахерскую. Хотя, нет… Давай сделаем так… Ты, Вадим сам с утра сходишь, где-нибудь здесь поблизости от дома. А мы там, возле дома Натана. А то будет как-то слишком приметно, когда одна девочка приведёт стричься двух дяденек…
На этом и разбежались в этот день. Мы к себе поехали, а Вадика оставили дома, собираться…
***
Вернувшись, я перерыл все женские вещи в доме у Натана. Видел, конечно, что у хозяина квартиры всё это вызывает горечь и грусть… Он сидел на стуле и делал вид, что смотрит телевизор, но это его мало отвлекало. Боковым зрением, а может даже нейронами спинного мозга он следил за моими примерками. И извлечение мною какой-либо очередной вещицы, снова кидало его в пучину воспоминаний. Но что мне делать? Я подошёл к Натану со спины и положил ему руки на плечи.
— Прости меня, пожалуйста! Но мне сейчас нужны их вещи. Завтра я куплю себе что-то новое, и ты не будешь больше так переживать…
— Это ты меня прости, девочка! Я просто каждый раз вспоминаю…
— Я тебя понимаю. Очень понимаю… Но и ты меня пойми. Жизнь — такая штука… Она состоит не только из одних потерь. Ты ведь уже сделал всё, что мог, чтобы наказать обидчиков. А теперь надо всего лишь просто жить. Жить на зависть всем вокруг. И чтобы твоим девочкам было хорошо, ты должен продолжать жить и радоваться жизни.
— Но они… Они как будто всегда рядом со мной…
— Ты их помнишь, ты их любишь, и они это ценят. Если же ты не хочешь жить, то вот, возьми наган, пойди на кладбище и застрелись на их могиле! Кому-то легче от этого станет? Тебе станет легче? А им? А мне?
— Я этого никогда не сделаю.
— Ну, тогда и не страдай так напоказ. Я знаю про твоё горе. Вадим знает про твоё горе. Но горевать вечно — это же не выход из положения. Ты загонишь себя в самый тайный уголок своей души, как загонял до встречи со мной. Укроешься там в плащи своей печали, и зачахнешь от горя и тоски. Умрёшь от неизвестной болезни в расцвете лет. Тебе этого хочется?
— Нет.
— Ну тогда и хватит об этом. Мне очень жаль… Но тебе придётся немного потерпеть. Ты будешь видеть как я одеваюсь в одежду твоей дочери. Тебе придётся называть меня Машей и относиться ко мне как к своей дочери. Ведь если мы сейчас поедем куда-то вместе, то я могу быть только твоей дочерью. По крайней мере, на время нашей поездки. Ты сможешь потерпеть какое-то время?
— Смогу! Хотя мне это будет больно. Но я смогу…
— Натан! Ты слишком эгоистичен в своём горе. У меня ведь тоже есть о чём горевать, но я ведь держусь. Я не знаю, что будет завтра… Я не знаю, что будет дальше, но я держусь. И держаться буду до конца.
***
Наконец-то я подобрал себе вполне приличный гардеробчик для похода по валютным магазинам. Сложнее всего было с обувью. Машины туфли мне были немного малы, а обувь Миры немного великовата. Хорошо ещё, что нашлись капроновые подследники для туфель. Дефицит, однако. Кое-как поколдовав над взрослыми туфлями, я всё же смог, подложив в носок каждой туфли по носовому платку, надеть так, чтобы они мне были как раз в пору. Хватит дойти от машины до магазина. А там, я надёюсь, смогу купить себе обувь по размеру. Хотя эти красные туфли мне очень понравились.
Кофту я себе выбрал импортную, белую… Больше похожа на батник, но весь такой белый из блестящей синтетики. Подойдёт и под юбку и под брюки…
— Это Маша надевала, на концерт…
— А с какой юбкой она это носила?
— С чёрной. Только она ей мала уже стала…
Да, под такие красивые красные туфли, чёрная юбка смотреться не будет. Или будет…
— Туфли дорогие, итальянские. Мира их купила у подруги года три назад. Помню, что стоили они тогда бешенные деньги. Но ей они очень понравились…
— Они и сейчас стоят дорого. Да и смотрятся, как новые.
— А они и есть новые. Один раз она их и смогла надеть. Малы оказались. Так ноги натёрла, что на следующий день не смогла на работу выйти. Вот с тех пор туфли и лежали в коробке. Ждали, что вот Маша подрастёт…
— Мне они тоже велики…
— Ничего. Года через два может и в самый раз будут.
— Только они не подходят под чёрную юбку. И ещё. Мне нужно ещё бельё найти… женское… А то как я буду примерять в магазине что-то, а на мне мужские трусы…
— В той сумке посмотри…
В сумке нашлись не только трусы для девочки, но и остальные женские шмотки. Машины, наверное. Подойдут на один раз. А это что такое красненькое?
Ух, ты… Шорты, удлинённые, почти что до колена, а ещё сверху лямки, как у полукомбинезона. Ткань, что-то типа хлопка, но с добавкой синтетики, видимо. Лежали в сумке, а не выглядят мятыми. И ремень прилагался из белой лаковой искусственной кожи, с пряжкой. Какая забавная вещица…
Ну-ка, ну-ка… Сейчас примерим.
Когда я вошел в комнату, то у Натана отвисла челюсть.
— Инга! Да ты просто красавица.
Ну да… В туфлях на каблуках и осанка меняется, и походка. Странно. Я почему-то сразу смог нормально ходить на каблуках. Хотя каблук и не такой большой. Но всё же… Наверно это заслуга тела Инги. А сочетание красного и белого выгодно подчеркнуло мой новый рыжеватый окрас.
— Что? Симпатично выгляжу? Придётся тебе от меня теперь парней отгонять.
— Да ты и сама это неплохо сможешь делать?
— Издеваешься? Сам попробуй на каблуках походить. Бли-ин…
— Что такое?
— Да подумала вдруг, что и ножи теперь к руке не прикрепить, и револьвер некуда спрятать.
— Инга! Какой револьвер? Какие ножи? Мы же собираемся в магазин за покупками.
— Никогда не знаешь, где тебя опасность поджидает… Это ты не знаешь реалий жизни, мой друг. Возле валютных и чековых магазинов идёт своя тайная жизнь. И ходить там с пачкой чеков, не менее опасно, чем бродить с деньгами по ночным улицам Иваново.
— Ты так думаешь?
— Я не думаю, я знаю. Там вокруг кого только нет. Менты и комитетчики, менялы и кидалы. Думаю, что и гопников там тоже хватает.
— Ты всё время говоришь «гопники». Откуда у тебя это слово?
— Это слово старше меня и тебя вместе взятых. ГОП — так называемое Городское общежитие пролетариата. Это было после революции в Питере. Там селили беспризорников и вообще всякий уголовный элемент. И естественно, эти уркаганы промышляли разбоями и грабежами. Они подстерегали прохожих на тёмных улицах и грабили. Просто подходили и говорили: «ГОП-СТОП!» Это слово «гопстоп» у блатных так и означает теперь — грабёж. А грабители — «гопники». Но более популярным эти слова и другой уголовный сленг, станет чуть позже. Лет через пятнадцать.
— А ты откуда знаешь?
— Сама не знаю. Просто знаю и всё…
Жаль, что нет большого зеркала. Я бы на себя посмотрел со стороны. Надо привыкать к своему внешнему виду.
— Давай теперь тебя приоденем. Что у тебя там есть из импортных шмоток?
— Инга! Ты говоришь порой, как… Как гопник…
***
На следующий день с утра пораньше Натан отправился стричься. А я собрал все сертификаты, что нашёл. Сложил всё в сумочку. Сумка была тоже красного цвета. Нашлась в вещах Мириам. В будущем такие сумочки назывались клатч. Сейчас даже не знаю, как…
Больше похоже, конечно, на кошелёк переросток, чем на сумочку. Но мне такое по размеру в самый раз оказалось. И самое главное, в этой красной сумочке нашлись солнечные очки, в модной красной оправе «Кошачий глаз». Вау! Других слов не было у меня. Сразу полетел в ванную смотреться в зеркало. С моим новым окрасом — супер. Жаль, нет большого зеркала. Не перестаю удивляться своим порывам. Девочки — такие девочки. Это я и раньше знал. Но я-то тут при чём?
— А это не ты в зеркале, а я. — раздался в голове довольный голос.
— Привет! Давно не виделись. Тебе нравится то, что я для тебя выбрал?
— Это не ты выбирал, а я…
— Хорошо. Не спорю. Давай сойдёмся на том, что мы выбрали неплохой стильный наряд.
— Согласна. Пошли на улицу. Там его подождём.
— Сейчас, только прихвачу ключи от машины.
В сумочку я добавил ещё немного советских денег. Рублей пятьсот не больше. У нас же день шопинга. Вдруг в «Берёзке» не всё найдём. Придётся ещё куда-нибудь зайти. Примерился… И поместил на дно один из своих стилетов. Как раз вошёл, впритирочку. Но и достать тоже можно легко.
Вот я и собран. Пойду на улицу, там и подожду Натана.
***
Да, бли-ин… Ощущение было такое, будто все на меня пялятся. И если женщины смотрели немного укоризненно, как бы говоря: «Ишь, вырядилась, сучка крашенная!», то молодые мужчины явно смотрели… как бы это выразиться… раздевающим взглядом.
Мне не понравилось это ощущение. Но придётся видимо привыкать к этому, если я хочу нормально выглядеть, как девушка, и быть готовым к немедленному отпору. Я же всё-таки не готов к тому, чтобы меня… это самое…
— Любили?… — послышался иронический комментарий Инги.
— Ага… Догоняли и снова любили. И так восемь раз…
— А почему восемь?
— А тебе, что мало? Ну, тогда девять…
— Да, ладно. Я тоже пока к такому не готова.
— Вот и договорились.
И где же шляется наш «папа»?
А, вот и он. Невероятно. Реально? Элегантный, как рояль. Вроде бы так скромно всё, костюм, галстук, чешские полуботинки. Но всё вместе, вкупе с новой причёской, смотрится ничего ещё так.
— Привет! Я уже тебя жду тут…
Он окинул меня взглядом. Кивнул… Видимо остался доволен моим внешним видом.
— Вот ключи. Я с собой взяла. Поехали!
— А деньги?
Я молча похлопал рукой по сумке.
— Ты пропуск в цирк взял?
— И паспорт тоже со мной. — он хлопнул себя по карману.
Мы уселись в наш автомобиль и поехали за Вадимом.
***
Подъехав к дому ветеринара, мы припарковались на привычном месте. Натан пошёл за другом. Мне было реально лень подниматься в туфлях на каблуках, аж на пятый этаж. Вышел из машины и присел, стараясь не испачкаться на край лавочки метрах в двадцати от «Запорожца».
Сижу себе, нога на ногу. Никого не трогаю. Наблюдаю.
Через минут пять из соседнего подъезда вышли мои молодые гопники. Оба двое. Старший и младший. Виктор бросил на меня скользящий взгляд, но сразу отвернулся. Они приблизились к машине. Охраняют, типа.
Не спеша встаю со своей лавочки и приближаюсь к ним сзади:
— Привет, бандиты!
Сергей аж вздрогнул, и резко обернулся. А потом застыл соляным столбом, глядя не меня. Его старший брат, как всегда был неэмоционален. Повернулся он не спеша, но посмотрев на меня тоже застыл в ступоре.
— Чё молчим-то? Языки проглотили?
— Инга? Ты?
— Нет, блин, тень отца Гамлета…
— Чего? — спросил старший.
— Персонаж есть такой у Шекспира. Призрак короче.
А младший ничего лучше не нашёл, чтобы ляпнуть:
— Ты просто — Дикая собака Инга!
— Чего? Ты меня собакой назвал?
— Не-е. Это кино такое было. «Дикая собака динго». Просто к слову пришлось.
А что? Подумал я. По окрасу динго — самое то. Но как-то не особо хочется быть собакой.
— Я скорее кошка, чем собака. Дикая хищная кошка.
— Ты не обижайся! — младшего наконец-то «разморозило». — Но ты офигенно выглядишь! Такая крутая вся, и одета так… Стильно. Всё ненашенское. Импортное.
— Так надо для дела.
— Наша помощь нужна?
— Нет. Сегодня не надо ничего. Мы скоро уедем на месяц. За квартиркой приглядите, чтобы никто не влез случайно.
— Ага. Но днём-то ладно. А вот по ночам… Не сможем мы. Не будем же мы в подъезде у дверей сидеть.
— Ладно. Я что-нибудь придумаю.
— А куда поедешь? Если это не секрет.
— На юг. На Чёрное море.
— Офигеть… Мы на море не были никогда.
— Ещё побываете. Какие ваши годы. Может и в этом году. Если дела пойдут в нужном направлении.
Всё это время старший стоял молча, пристально меня разглядывая. Наконец он открыл рот и восторженно произнёс:
- *ля! Ты такая красивая!
— Витя! — как бы укоризненно ответил ему я. — За нецензурное выражение в моём присутствии и в мой адрес, с тебя штраф: Пять рублей. Вычту из зарплаты следующего месяца…
— Инга-а! — протянул младший. — Он не со зла. Это он так восторг высказал. Просто не привык. Да и других слов не нашёл…
— Ну ладно, заступничек. Уговорил, речистый. За комплимент, штраф отмёнён. Прощаю. Но чтобы всяких посторонних мыслей в мою сторону даже не возникало. Ясно?
— Ясно. — быстро ответил Сергей.
— Надо чтобы и ему было ясно. — кивнул я на старшего.
— Я ему всё объясню. Но ты действительно шикарная. Он прав.
— Скажу один раз, но запомните навсегда. Лица мужского пола меня не интересуют ни в каком виде. Ну, разве, что в качестве друзей и соратников. Постарайтесь это понять и запомнить. Раз и навсегда. Тогда между нами не возникнет недопонимания.
— Понятно.
— Что тебе понятно, друг мой малолетний? Девок вы себе найдёте легко, когда будете прилично одеты и с деньгами на кармане. А я вам не девка для развлечения. Усвой это!
В это время из подъезда вышли мои взрослые сотоварищи. Вадим был пострижен. Теперь его голову уже не венчала шапка кудрявых волос в стиле афро. Выглядел он тоже, как и Натан, на все сто. Серый батник, слегка потёртые джинсы. Правда, на ногах, всё те же чешские полуботинки. Ну да, в Союзе это считалось почти что шиком. После итальянских, конечно.
— Приветствую, принцесса! — обратился ко мне доктор, и протянул правую руку.
Я машинально тоже сделал жест рукой навстречу рукопожатию. Но этот помолодевший ловелас, подхватил мою ладонь и запечатлел на ней поцелуй. Ну, прям, как на приёме у английской королевы, не выше и не ниже. Дипломат не иначе.
Мои дворовые пацаны на эту сцену вообще смотрели выпучив глаза. Младший видимо поймал лёгкую иронию в словах Вадима, а старший приняв всё за чистую монету, наивно спросил:
— А ты что? Взаправду принцесса?
Подыграв его наивности, я ответил:
— Самая всамделишная.
Младший хихикнул. Вадим многозначительно кивнул. А Натан прервал нашу словесную пикировку, сказав:
— Пора ехать!