— Потери? — хмуро осведомился Леха, выщелкивая из пистолета пустую обойму и стараясь ни на кого не глядеть.
— Потерь нет, товарищ капитан!..
Кречетов, Довжик и Омельянчук молча смотрели на убитого горем Якименко, стоявшего по стойке «смирно» в центре кабинета Гоцмана. На месте Давида восседал полковник Чусов.
— …после чего преступник скрылся в неизвестном направлении, — глядя в пространство, заканчивал доклад Якименко. — Машина «Адлер-Дипломат», черная, номер ЮЮ 05-74, Измаильской области… Машины с такими номерами в области не зарегистрировано. Попыток преследования не предпринималось в силу отсутствия у нас транспорта. Убитый шофер опознан, это Мирча Туркул, 1915 года рождения, до войны был водителем троллейбуса, в армию не призван из-за туберкулеза легких, после оккупации выехал в Румынию, где работал водителем троллейбуса в Констанце, в сентябре сорок четвертого репатриирован…
— Я же приказал… — свистящим шепотом неожиданно перебил Чусов, с ненавистью глядя на Леху. И внезапно сорвался на крик: — Я же приказал следить за пацаном!!! Глаз не спускать!!!
— Мы не спускали, — чуть не плача, отозвался Якименко. — Просто не успели…
— Все же объяснил и предупредил! — продолжал бушевать полковник. — Подельники Гоцмана могут прийти за ним! Они будут подчищать концы…
— Виноват, товарищ полковник, — тихо, но твердо произнес Леха.
— Вы свободны, капитан! — гаркнул Чусов, поднимаясь. — Слухи о ваших высоких боевых качествах сильно преувеличены!
— Шо-о?! — забывшись, вскинулся Якименко.
— Вы свободны!!!
— Гер-рои-сыщики! — сквозь зубы процедил Чусов. — Неудивительно, что…
Он выбрался из-за стола и зашагал по кабинету. Оме-льянчук тяжело вздохнул, разглядывая свои руки.
— Я не очень понимаю, зачем нужно было убирать Мишку… — проговорил Кречетов.
— Пацан мог что-то видеть, слышать! — раздраженно пояснил Чусов. — Дети часто видят то, что… — Резко оборвав сам себя, начальник контрразведки округа ткнул пальцем в Омельянчука. — Искать пацана! Искать и найти, слышите, товарищ полковник?! Живым… или мертвым!.. — Голос Чусова стал издевательским: — И спасибо… за отличную работу!
Дверь грохнула еще раз. Унылую паузу, повисшую после ухода Чусова, наконец сипло нарушил Омельянчук:
— Михал Михалыч, займись розыском Мишки… Якименку только не подключай. Прошерсти все, шо можешь, понял?
— Андрей Остапыч, — снова подал голос Кречетов, — я так понимаю, что мое прикомандирование к вам можно считать законченным…
— Виталий, не дави мне мозоль!.. — махнул рукой Омельянчук. — Ты знаешь, шо это такое — когда лучший сотрудник оказывается гадом, который тут еще с хрен знает каких времен окопался?! Это ж… это ж вся жизнь моя тут, выходит, насмарку прошла!
— Я ж его вот таким вот сопляком помню!.. — продолжал изливать боль Омельянчук. — Когда он еще кандидатом на звание был только!.. Все ж на моих глазах было!.. И вот… да я ж просто слов никаких не могу подобрать… — Подбородок полковника начал вздрагивать. Он сильно подергал себя за усы, отвернувшись к окну.
— Ладно… — наконец справился с собой Омельянчук и вновь повернулся к офицерам: — Вы лучше спросите у меня, с какой радости Гоцмана крутит контрразведка, а за его сыном должны следить мы, ОББ?! А?!
— И почему?
— А я знаю?! — раздраженно рявкнул полковник.
Кречетов в задумчивости расхаживал по своему кабинету. Механически подхватил со стола спичечный коробок, подкинул пару раз до самого потолка, ловко поймал… Потом посмотрел на коробок уже осмысленно. Взял из стакана остро заточенный карандаш и вывел на одной стороне коробка «ДА», на другой — «НЕТ». Сильным щелчком снова подбросил коробок до потолка, проследил глазами, как тот шлепнулся о старую лепнину и полетел вниз. Но ловить не стал.
Коробок тихо стукнул о толстое стекло, покрывавшее стол. И встал на ребро.
— Проходи, проходи, папаша, — сурово окликнул он путевого обходчика, вынырнувшего из-под колес товарного вагона. Обходчик был как обходчик — в пропотевшей и запачканной угольной пылью серой гимнастерке с черными погонами-«балалайками» и такой же грязно-серой фуражке с черным околышем, с молотком в руках. — Нечего тут… В другой раз проверишь.
Обходчик, пожав плечами, кинул невнимательный взгляд на стоящие под разгрузкой машины и нырнул под состав.
В большой комнате Тоня собирала на стол. Получилось очень красиво — купленные на Привозе огненно-красные помидоры, казалось, вот-вот прожгут клеенку, а жареная картошка пахла так призывно, что устоять было просто невозможно. В вазочке для конфет лежало несколько «Мишек-сибиряков» в красочных обертках, в трофейной фарфоровой вазе для фруктов — горка ранних бархатистых персиков. На примусе весело дребезжал крышкой закипающий чайник.
Кречетов в задумчивости стоял у окна, глядя на вечернюю неосвещенную улицу. Трофейный приемник «Тефага», стоявший на серванте, негромко пел вибрирующим лемешевским голосом арию Ленского из оперы «Евгений Онегин».
— «Куда… Ку-у-уда… Ку-у-да вы удалились… Весны мое-е-ей… Златы-ы-ы-е дни-и-и-и…» — печально вытягивал невидимый поэт, предчувствуя гибель.
Кречетов невольно шевелил губами, проговаривая текст арии. Когда-то он знал несколько глав «Евгения Онегина» наизусть. А сейчас, наверное, даже письмо Татьяны не вспомнил бы, хотя его в школах учат…
«Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она…» Эти слова, казалось, были написаны про него. Вот только поддаваться вялой рефлексии, как Ленский накануне дуэли, — это неправильный подход. Как только ты задумался о том, что можешь проиграть, ты уже проиграл. Надо выходить на бой с полной убежденностью в том, что ты победишь. И тогда ты действительно побеждаешь.
— Ты чего? — тронула его за плечо Тоня.
— А?.. — Кречетов вынырнул из своих мыслей, вяло улыбнулся. — Думаю — действительно, а куда же они удалились-то?..
— Давай за стол, картошка остынет…
В сумерках к станции Одесса-Товарная на большой скорости подлетели два больших черных автомобиля — «Мерседес-Бенц» и «Бьюик». Адъютант, ловко выпрыгнув с переднего сиденья, распахнул дверцу «Мерседеса», и из глубин машины показался командующий Одесским военным округом в летнем форменном пальто внаброску. Сопровождаемый несколькими генералами Жуков быстрым шагом пересек оцепленную солдатами площадь и через полминуты стоял у зеленого пассажирского вагона, отличавшегося от обычного разве что меньшим количеством окон. Офицер-железнодорожник с тремя звездами на погонах попытался было отдать маршалу рапорт, но тот, не дослушав, пренебрежительно махнул рукой и быстро поднялся в вагон.
Далеко впереди маячила хвостовая платформа уходящего эшелона. На ней покачивался солдат с автоматом. Он охранял что-то угловатое, грозно вытянутое, плотно укрытое от посторонних взглядов брезентом.
Чумазый обходчик, тихо насвистывая, шел через пути, время от времени поглядывая вслед составу. Пересек небольшую площадь перед станцией Одесса-Товарная, обогнув несколько телег-биндюг и тачечников, занявших свои места после снятия оцепления, и вскочил в стоящий на разворотном круге прицепной вагон трамвая № 30.
— Весь маршрут? — сонно осведомилась у него разморенная кондукторша.
— Весь…
— Тридцать копеек.
Порывшись в кармане брюк, обходчик извлек два пятиалтынных, протянул кондукторше. Встал на задней площадке вагона рядом с усатым пожилым рыбаком, бережно придерживавшим бамбуковое удилище, и чуть слышно, словно сам для себя, произнес:
— Шестой эшелон пошел. Жуков тоже. Вагон — бронированный.
— Где это лежало?.. — Она взмахнула зажатой в кулаке книжечкой, раздраженно глядя на Виталия.
— В кармане.
— Валяется тут на полу…
Она положила книжечку на сиденье стула, отошла к постели и молча, не раздеваясь, забралась под одеяло. Кречетов удивленно наблюдал за ней.
— Ты чего, Тонюш?
— Тонюш…