[1] .
А. Мюссе. "Воспоминание"
Император наблюдал за мной молча. Я снова забросил удочку, отмотав шесть футов шелковой лески, и, как только она с легким шипением пронеслась над водой, заметил, что все три мои наживки плавают, как прошлогодние листья. Император усмехнулся.
– Сами видите, – сказал он. – Я был прав. Здешняя форель не клюет на хвостатую мушку.
– А в Америке клюет, – отвечал я.
– Подумаешь, в Америке, – заметил Император.
– Форель клюет на хвостатую мушку и в Англии, – настаивал я.
– Какое мне дело до того, что творится в Англии? – поинтересовался Император.
– Вам нет дела ни до чего, кроме самого себя и ваших паршивых гусениц, – сказал я в сильнейшем раздражении.
Император фыркнул. Его широкое, безволосое, загорелое лицо хранило то упрямое выражение, которое неизменно меня раздражало. Возможно, дело было в его манере носить шляпу (ибо он носил ее, плотно нахлобучив на уши, и две маленькие бархатные ленточки, свисавшие с серебряной пряжки надо лбом, развевались от самомалейшего ветерка). Его хитрые глазки и острый нос очень странно смотрелись на пухлом румяном лице. Он заметил мой взгляд и усмехнулся.- Я знаю о насекомых больше, чем кто бы то ни было во всем Морбиане, и в Финистере тоже, если уж на то пошло, – сказал он.
– Алый Адмирал вам в этом не уступает, – парировал я.
– Нет, уступает, – сердито отозвался Император.
– А его коллекция бабочек вдвое больше вашей, – добавил я, спускаясь ниже по течению и останавливаясь в аккурат напротив него.
– Неужели? – презрительно спросил Император. – Да будет вам известно, месье Даррелл, что в этой самой коллекции недостает одного-единственного экземпляра, самой что ни на есть удивительной бабочки – Apatura iris [2], – в просторечии известной как "лиловый император"!
– Это всей Бретани известно, – сказал я, забрасывая удочку, – но из того, что вы единственный, кому посчастливилось поймать лилового императора в Морбиане, не следует, что вы крупнейший специалист по наживкам. С чего вы взяли, что бретонская форель не клюет на хвостатую мушку?
– Потому что не клюет, – отвечал он.
– Почему? Взгляните, над водой пропасть этих мух.
– Ну и пусть, – огрызнулся Император. – Вот увидите, ни одна форель на них не позарится.
Рука у меня затекла, но я понадежнее перехватил тонкое бамбуковое удилище, вошел в воду выше по течению и принялся шлепать прутом по воде. Летний ветерок принес большую зеленую стрекозу, которая зависла на мгновение над водой, сверкая, как изумруд.
– Смотрите! – крикнул я через ручей. – Где ваш сачок?
– Зачем? Ловить стрекозу? У меня их десятки – это Anax unius обыкновенная, у мужской особи подкрылья круглые, а головогрудь…
– Ну хватит, – резко сказал я. -Мне что, нельзя просто взглянуть на насекомое, чтобы вы не проявили свою эрудицию? Можете мне сказать по-человечески, что это за муха -вон там, над осокой, прямо напротив меня? Смотрите, она села на воду.
– Подумаешь, – фыркнул Император. – Обыкновенная Linnobia annulus.- Что это значит? – спросил я.
Но прежде чем он успел ответить, раздался всплеск, и муха исчезла. Император пакостно захихикал:
– Я же говорил, что рыба свое дело знает! Это была форель. Надеюсь, вам она не достанется.
Он взял сетку для бабочек, коробку, бутыль с хлороформом и баночку с цианидом, поднялся, перекинул ремень коробки через плечо, рассовал свои бутылочки по карманам бархатного пальто с серебристыми пуговицами и закурил трубку. Последнее его действие было чисто демонстративным, потому что Император, как и все бретонские крестьяне, курил одну из тех крохотных трубочек, которую десять минут ищешь, десять минут набиваешь, десять минут зажигаешь и которой хватает ровно на одну затяжку. С истинно бретонской основательностью он совершил этот торжественный обряд, выпустил три колечка дыма, почесал свой острый нос и побрел прочь, пожелав на прощание всем янки вернуться домой с пустыми руками.
Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, и печально размышлял о той девушке, чью жизнь он превратил в сущий ад, – о Лис Тревек. Она никогда ни на что не жаловалась, но все мы знали, что означают синяки на ее нежных округлых руках, и я с болью ловил ее взгляд, полный ужаса, когда Император заходил на постоялый двор Груа.
Поговаривали, что он держит ее впроголодь. Лис это отрицала. Мари Жозеф и Красавчик Лелокар видели, как на Благовещение старик ударил ее за то, что она выпустила трех снегирей, которых он поймал накануне. Я спросил у Лис, так ли это, и она не разговаривала со мной до конца недели. Я ничего не мог поделать. Если бы не алчность старика, я бы ее больше не увидел, но он не хотел потерять предложенные мною тридцать франков в неделю, и Лис позировала мне целыми днями, веселая, как малиновка в розовом кусте. Тем не менее Император меня терпеть не мог и время от времени грозился снова усадить ее за прялку. Вдобавок он был жутко подозрителен и, осушив залпом полный стакан сидра, который пагубно действует на большинство бретонцев, стучал кулаком по некрашеному дубовому столу и призывал громы небесные на меня, Ива Террека и Алого Адмирала. Нас троих он ненавидел больше всего: меня – за то, что я иностранец и в грош не ставлю его бабочек, Алого Адмирала – за то, что видел в нем соперника-энтомолога. Для ненависти к Терреку у него были свои причины.
Алый Адмирал, маленький сухой старичок с плохо пригнанным стеклянным глазом и пристрастием к бренди, получил свое прозвище по названию бабочки, которая была центром его коллекции. Эта бабочка – обиходное ее название алый адмирал, а специалистам она известна как Vanessa atalanta [3] – стала причиной крупного скандала среди энтомологов Бретани и всей Франции, поскольку Адмирал взял одну из таких вполне обычных летуний, окрасил ее в ярко-желтый цвет с помощью химикатов и подсунул доверчивому любителю как уникальный южноафриканский экземпляр. Пятьдесят франков, добытые этим мошенничеством, пошли на покрытие ущерба, причиненного ему разъяренным энтомологом; отсидев месяц в тюрьме, старик вернулся в родную деревушку озлобленный, томимый желанием выпить и снедаемый жаждой мести. Разумеется, его прозвали Алым Адмиралом, и эту кличку он принял с глухой яростью.
Император, напротив, приобрел свой величественный титул вполне законно, потому что единственный на весь Морбиан экземпляр красивой бабочки, Apatura iris, она же лиловый император, хранился дома именно у Жозефа-Мари Глоанека, который поймал ее и принес живой.
Когда о поимке этой редкой бабочки стало известно, Алый Адмирал чуть с ума не сошел. Ежедневно он приходил на постоялый двор Груа, где жил Император с племянницей, и наставлял свой микроскоп на редкостную бабочку, надеясь обнаружить подлог. Но экземпляр был подлинный, и он тщетно пялился в окуляр.
– Никакой химии, Адмирал, – ухмылялся Император, и Адмирал отзывался гневным рычанием.
Для ученых Бретани и Франции поимка Apatura iris в Морбиане была фактом чрезвычайной важности. Кемперльский музей хотел приобрести эту красавицу, но Император, несмотря на свое корыстолюбие, был просто помешан на бабочках и только посмеялся над директором музея. Со всех концов Франции к нему летели письма с вопросами и поздравлениями. Он получил награду от Французской академии наук, а Парижское общество энтомологов сделало его своим почетным членом. Будучи истинным бретонским крестьянином, а вдобавок еще более твердолобым, чем большинство из них, он придавал мало значения таким почестям, но когда его избрали мэром крошечной деревушки и когда, согласно принятым в Бретани обычаям, он, как лицо официальное, переехал из своего домишка с соломенной крышей на постоялый двор Груа, у него совсем зашел ум за разум. Мэр деревушки с населением в полтораста человек! Да это целая империя! С тех пор старый грубиян стал просто невыносим, каждый вечер мертвецки напивался, тиранил племянницу и доводил до белого каления Алого Адмирала своим бесконечным хвастовством. Конечно, он никому не рассказывал, где поймал Apatura iris, и Алый Адмирал тщетно ходил за ним по пятам.
– Хе-хе, – дразнился Император, выставляя подбородок из-за стакана с сидром. – Я-то видел, как ты бродил в роще вчера утром. Думаешь найти другую Apatura iris, если будешь за мной бегать? Вряд ли, Адмирал, вряд ли!
Алый Адмирал желтел от зависти и унижения, а на следующий день буквально слег, потому что Император принес не просто бабочку, а живую куколку, которая, если постараться, должна была превратиться в превосходный экземпляр бесценной Apatura iris. Это стало последней каплей. Алый Адмирал заперся в своем маленьком каменном домишке и несколько недель не показывался на глаза никому, кроме Красавчика Лелокара, который приносил ему по утрам краюху хлеба, омара или кефаль.
Затворничество Алого Адмирала вызвало в Сен-Гильдасе насмешки, а затем у Императора зародилось подозрение. Какого дьявола он замышляет? – снова мудрит с химикатами или же строит козни против самого Лилового Императора? Руа, местный почтальон, который носил почту из Банналека, проделывая каждый день пешком примерно по пятнадцать миль в один конец, принес несколько подозрительных писем с английскими марками, адресованных Алому Адмиралу. На следующий день Адмирал показался в окне; он ухмылялся, глядя на небо, и довольно потирал руки. Пару дней спустя почтальон доставил на постоялый двор Груа два свертка и задержался, чтобы пропустить со мной стаканчик сидра. Император, который бродил повсюду и совал нос куда не следует, обнаружил свертки и рассмотрел марки и адреса. Один из свертков был квадратный и тяжелый, как книга, другой – тоже квадратный, но очень легкий, вроде коробки для визиток. Оба они были адресованы Алому Адмиралу, и на обоих красовались английские марки.
Когда почтальон Руа уходил, Император попытался что-нибудь из него выжать, но парень ничего не знал о содержимом посылок. Когда же почтальон скрылся за углом, направляясь к дому Алого Адмирала, Император заказал сидра и накачивался до тех пор, пока не пришла Лис и не увела его наверх. Там он так разошелся, что девушка кликнула меня на помощь; я вошел и усмирил буяна без лишних слов. Император мне этого не забыл и очень хотел со мной поквитаться.
Все это случилось неделю назад, и с тех пор он не удостоил меня ни словом.
Лис позировала мне целую неделю, но сегодня была суббота, рисовать мне было лень, так что оба мы решили отдохнуть. Она собралась пойти в соседнюю деревушку Сен-Жюльен поболтать со своей черноглазой подружкой Иветтой, а я – изучить пристрастия бретонской форели с помощью привезенного из Америки рыболовного справочника.
Я добросовестно бродил в воде целых три часа, но ни одна форель так и не клюнула. Меня это задело. Я был уже готов поверить в то, что в этом ручье нет форели, и бросить всю эту затею, если бы не увидел, как рыба ухватила ту самую мушку, которую Император назвал каким-то ученым именем. Может быть, Император прав, подумал я, потому что он и на самом деле первый специалист в Бретани по всем летучим тварям. Руководствуясь справочником, я нашел точь-в-точь такую же мушку, какую проглотила форель, снял прежнюю наживку и нацепил одно из тех рискованных приспособлений, которые очаровывают рыболовов в охотничьих магазинах, но обычно оказываются бесполезными. Когда все было готово, я шагнул в воду и забросил наживку прямо туда, где видел форель. Легкая, как перышко, рыба появилась на поверхности воды, раздался всплеск, блеснула серебряная полоска, и леска натянулась вся – от дрожащего кончика удилища до колесика. Почти мгновенно я подсек, и рыба забилась, вспенивая воду вокруг своего сверкающего тела. Добыча оказалась тяжелой, и я шагнул на берег – мне, возможно, предстояло пробежать изрядную дистанцию вниз по течению. Легкое удилище, дрожа от напряжения, описало идеальный круг.
– И почему я не захватил гарпун! – воскликнул я, потому что теперь уже отчетливо видел, что тяну лосося, а никакую не форель.
Пока я стоял, перетягивая упрямую рыбу, на другом берегу показалась торопливо идущая стройная девушка, которая громко звала меня по имени.
– Это вы, Лис? – сказал я, на секунду подняв глаза. – А я думал, что вы в Сен-Жюльене с Иветтой.
– Иветта ушла в Банналек. Я вернулась домой и застала в Груа ужасную драку; я так испугалась, что побежала вас предупредить.
Рыба стремительно рванулась, размотав леску во всю длину, и мне пришлось прыжком сорваться с места. Лис, подвижная и ловкая, как молодая лань, несмотря на свои тяжелые сабо, бежала по другому берегу, пока рыба не остановилась в глубокой заводи. Там моя добыча яростно дернула леску и наконец замерла в раздумье.
– Драка в Груа? – крикнул я через ручей. – Какая драка?
– Ну, не совсем драка, – дрожащим голосом сказала Лис. – Алый Адмирал наконец-то показался на людях, они с дядюшкой вместе пьют и спорят о бабочках. Я в жизни не видела дядюшку таким сердитым, а Адмирал все посмеивается да ухмыляется, на него просто смотреть противно.
– Но, Лис, – сказал я, с трудом сдерживая улыбку, – ваш дядюшка с Алым Адмиралом то и дело пьют и ссорятся.
– Знаю, знаю, но это совсем другое дело, месье Даррелл. Адмирал как будто еще больше постарел и разъярился после того, как просидел три недели взаперти, а дядюшка… Господи, я его таким отродясь не видела, он от злости совсем обезумел, мне и говорить об этом страшно… а потом пришел Террек.
– А вот это плохо, – мрачно сказал я. – И что же Адмирал сказал сыну?
Лис села на камень среди папоротников и тревожно взглянула на меня своими голубыми глазами.
Бездельника и браконьера Ива Террека его отец, Луи-Жан Террек (известный также как Алый Адмирал), выгнал из дому, а Император своей верховной властью запретил ему появляться в деревне. Дважды молодой головорез возвращался: раз для того, чтобы обстрелять из двустволки спальню Императора -впрочем, безуспешно, – и второй раз, чтобы ограбить папашу. В этом он преуспел, но пойман не был, хотя люди частенько видели, как он шатается по лесам с ружьем. Он открыто угрожал Императору, клялся, что женится на Лис, даже если против него выставят всех жандармов Кемперле, а пока эти жандармы тщетно гонялись за ним по болотам.