— Дальше? — удивился Варлаам. — Ну, дальше известно, что. Теперь, если это все правда, то, верно, томится на руках у какого-нибудь бездельника, который не знает, как с нею быть. А такие ведь вещи лихих людей, как мед, завлекают. Честно говоря, мне даже этого несмышленыша жалко. Рано или поздно ведь все равно беду на себя накличет. А тогда уж назад пути нет. Опасное это дело — такую ценность у себя рядом держать. Она обществу принадлежать должна, людям. А одному за нее зараз жизни лишиться можно. А ты чего встрепенулся-то?
— Да так, ничего, — лихорадочно пробормотал я, заметавшись. — Просто, интересуюсь. А вы-то откуда все это знаете?
— Я-то? — искренне изумляясь, переспросил Варлаам и, отхлебнув отвара, передал котелок мне. — Да знаю уж, ты мне поверь. Слушай, Микол, а давай, я тебе что поинтереснее поведаю… Ты ведь, небось, хочешь знать, чьи могилы в лесу-то были, а?
— Да я вроде знаю, — обрадовался я, садясь, перемене темы. — И как понимаю, тут существуют две версии. По одной, там располагался секрет из трех китежских богатырей, которые приняли неравный бой с войском Батыя. По другой, в этом месте произошла битва дружины князя с татаро-монголами. Легенды гласят, что сам Георгий Победоносец спустился на землю, чтобы помочь защитникам Китежа, но конь его споткнулся, и на этом месте забил святой источник. Ну, там, где сейчас купальня и родник. То есть, иначе говоря, кресты — это могилы павших воинов.
— Ну, это тоже все сказки, — перебил меня дед. — А теперь слушай, как все было по-настоящему…
6.5. — В 1648 году родился у царя Алексея Михайловича "Тишайшего" сын Михаил. Но не найдешь ты Микола, сколько не ройся в учебниках, такого человека! Установлено точно, что было у царя шесть сыновей — Дмитрий, Алексей, Федор, Симеон, Иван и Петр, и нет никаких упоминаний ни про какого Мишу. Однако давно известно, что на Руси издревле первенца всегда называли в честь деда, в данном случае в честь основателя династии Михаила Романова. Так где же он, этот первенец, спрашивается? То-то. А началось все со второй женитьбы царя Алексея Михайловича на Наталье Кирилловне из рода Нарышкиных — будущей матери Петра Первого. После смерти прежней супруги Марьи Ильиничны Милославской, молодая Нарышкина, разумеется, всеми силами старалась как можно сильнее привязать к себе мужа и обеспечить своему отпрыску Петру царский престол. Поэтому сразу после его рождения при дворе она начала плести интриги, и вот-вот могло дойти дело до смертоубийств. К этому времени уже умерли сыновья царя Дмитрий и Алексей, а в стране происходили затеянные патриархом Никоном реформы. В тысячах церквей по всей России менялись устои, миллионы русских людей были ввергнуты в шок, власть же пыталась насадить все новое силой. Сотни лет церковные обряды сохранялись в том первозданном виде, как были приняты от греков, и народ с детства впитывал с молоком молитвы и ритуалы, теперь же его заставляли все поменять на чужой лад. И вот однажды, не дожидаясь отравления или чего пуще обвинения в заговоре, отстраненный влюбленным в новую женушку отцом от государственных дел, молодой царевич Михаил тайно бежал из столицы. Так сказать, от греха подальше, а заодно с целью разобраться вдали от дворцовой грызни среди умных книг и мудрых людей в сути раздирающего страну церковного противостояния. Ведь как-никак он был старшим сыном царя, и именно его народ видел своим будущим правителем. Путь свой он определил сюда, в глухие леса нижегородского Заволжья, где близ озера Светлояр монахами-отшельниками уже были к той поре основаны тайные обители. Узнав о побеге сына, разгневанный отец своим Указом лишил беглеца прав на престолонаследие и объявил преемником следующего по старшинству царевича Феодора. Сам же царь преставился в муках через два года. Разумеется, после кончины монарха Нарышкины с новой силой принялись разыгрывать свою карту, но благодаря дочери покойного царя Софье, заручившейся поддержкой бояр, им не удалось отстранить от престола Федора и провозгласить на царство четырехлетнего Петра. Но от планов своих они, естественно, не отказались, а лишь затаились до лучших времен. Меж тем, прослышав о местонахождении законного наследника Михаила, к месту его отшельничества начал стекаться народ. Спасшиеся после жестокой расправы соловецкие монахи, недовольная новыми порядками знать, казаки, да и просто разный народ. Десятки тысяч не принимавших никоновские реформы и новоиспеченного царя Федора потянулись в Керженское Заволжье. Переезжали целыми селами. И начало здесь все преображаться. Замостились гати, прорубились тропы и просеки, построились скиты, возвелись храмы и церкви. Число переселившихся превысило количество живущих в тогдашнем Нижнем Новгороде и все продолжало расти. Представляешь, прямо на глазах у власти и церкви возникало новое самостоятельное и непокорное духовное государство? Тем временем, наблюдая успешное начало правления брата Федора и веря в его будущее царствование и долгую жизнь, Михаил отписал ему секретное письмо, в котором сообщил, что не имеет желания возвращаться в Москву и решает остаться жить в лесу с простым людом. Однако Феодор по неопытности не сжег письмо сразу после прочтения, а поделился его содержанием со своим окружением, а оттуда сведения дошли и до Нарышкмных. Вскоре молодой бездетный царь Федор умер, так и не успев отдать распоряжений о преемнике. И снова закрутилась дворцовая круговерть, и в обход следующего по старшинству царевича Нарышкины опять попытались выдвинуть на трон Петра. И вновь им помешала Софья. Взбаламутив стрельцов, она подняла их на восстание, и те провозгласили царицей ее. Но делить власть с Михаилом Софья тоже не собиралась. Будучи умной, властной и честолюбивой женщиной она пресекла в Москве все попытки раскольников выступить в защиту законного государя. Кроме того, она сохранила в силе Указ отца о лишении Михаила всех прав и умножила гонения на поддерживавших его старообрядцев. Однако царствовать ей пришлось недолго. В результате очередного переворота Петр со своими сторонниками все-таки пришел к власти, Софью лишили трона и постригли в монахини. Но с приходом Петра преследования староверов лишь усилились. Уж больно большую угрозу в них видел для себя юный царь. В конце концов, он и вовсе решился убить Михаила, вокруг которого собрались к тому времени уже не десятки, а целые сотни тысяч не признающих ни новых порядков, ни нового государя людей. В общем, в керженские леса на розыски был послан целый военный отряд. Проводником в нем служил игумен Питирим, родившийся и выросший в этих краях. Никто из живущих на Светлояре, кроме посвященных старцев не знал Михаила в лицо, да и вел тот жизнь не как богатый и знатный, а как простолюдин, поэтому искать его солдаты стали через пытки и казни. И много людей тогда погубили. Видя же происходящие бесчинства и не желая больше смертей невинных, Михаил решил открыться и сдаться. В то же самое время он прекрасно знал, что живым Петру никак не нужен, и поэтому решил пойти на крайнюю меру и выбрал вместо безвестной гибели самосожжение. Святые старцы отговаривали его, убеждали, что между жизнью царского сына и простолюдина большая разница. Но Михаил был непреклонен. И вот вскоре на небольшой поляне, где стоял вдалеке от людей старый скит, солдаты его нашли. Михаил Алексеевич и три его старших сына заперлись в окруженном со всех сторон ските, но перед тем, как поджечь его изнутри, он взял с солдат клятву пощадить жену и трех младших детишек, а Петру доложить, что сгорели они все вместе у них на глазах. Солдаты дали клятву и сдержали обещание, доложив Петру, что погибли все. Однако перед самой смертью Михаил успел спрятать в подполье скита царскую икону Казанской Божьей матери, откуда впоследствии ее извлекли староверы. Узнав же о смерти Михаила, светлоярские старцы поняли, что со временем имя его может забыться, и поэтому ради сохранения его светлой памяти и пустили по миру преданья, в которых в иносказательной форме и спрятали все происшедшие события. Эти сказания дошли до ваших дней в виде легенды о невидимом граде Китеже и великом князе Георгии Всеволодовиче, где историческая правда одного времени переплелась с реальными событиями другого, но уже в зашифрованном виде. И где за монголо-татарским нашествием и ханом Батыем имелось в виду губительное для русского духа укреплявшееся на Руси все новое западное и его главный проводник Петр Первый. А под именем князя Георгия Всеволодовича скрывалось имя последнего царя староверской Руси Михаила.
Я потерял дар речи и даже не мог шевелиться. Варлаам между делом невозмутимо взял ведерко из моих не двигающихся рук и снова отхлебнул.
— При этом заметь, — будто бы вспомнил он, — как четко перекликается фамилия выдавшего Батыю тайную тропу Гришки Кутерьмы и игумена Питирима. Кутерьма-Питирим…
— Так я и знал, — словно проснулся бы я. — Но почему тогда крестов там три, а не четыре? Ведь сыновей-то было трое, да еще сам Михаил?
— Ну, времени-то сколько, милый, прошло! Триста лет! Один мог вполне сгнить, а может, специально так сделали, чтоб никто из петровских доносчиков не догадался, — так же спокойно ответил старик, и я тоже почувствовал жажду.
Машинально я потянулся за отваром, но неожиданно начал ощущать на кончиках пальцев легкое покалывание. Определенно, грибы начинали действовать. И все же рассказ Варлаама произвел на меня сильное впечатление. И дело было даже не в оригинальности его трактовки, а в том, что он полностью соответствовал моим взглядам на жизнь и отношению ко всякого рода легендам. Судя по всему, человек он был совсем непростой и знал много подобных историй.
Я отпил еще пару глотков и зажевал поганкой. Покалывания стали усиливаться. Я почесал ладони о штаны и огляделся. Вокруг было темно. Я вытянул руку вперед и пощупал пространство. Оно показалось мне странным. Было такое впечатление, что состояло оно не из воздуха, а из какой-то вязкой субстанции. Я зачерпнул перед собой ладонью, и почувствовал сопротивление. В руке, показалось, начало что-то таять. Я в испуге одернул ладонь, посмотрел на нее, но, не обнаружив ничего сверхъестественного, снова вытер руки о брюки и перевел взгляд на лес. Деревья к тому времени заметно приблизились и теперь шевелили ветками, призывно зазывая к себе. Я даже стал различать какие-то силуэты. Наверное, леший чудит, подумал я и чтобы отвлечься, полез за мобильным.
Однако зрелище, которое предстало моим глазам, повергло меня в сущий ужас — часов, да и вообще чего-либо на дисплее не было, а весь экран, как в калейдоскопе, занимали с бешеной скоростью вращающиеся узоры до боли знакомых форм. Хохлома, вспомнил я и хотел показать Варлааму, но тот, стоя на четвереньках, был занят вылизыванием банки из-под горбуши. На хавку пробило, подумал я и не стал отвлекать от кормежки. Вместо этого я вновь обратился к узорам, пытаясь разглядеть их подробнее, но глаза были просто не в состоянии уследить за столь быстрым движением. В конце концов я бросил это занятие и перевел взгляд на молельные кресты. Теперь они нависали практически над самой моей головой и были заметно выше, чем прежде. Вдали за ними тускло блестел в болезненном свете луны Светлояр, и поверхность его бурлила. Я пригляделся и заметил, что из глубины его медленно, я бы даже сказал замедленно, стали подниматься купола церквей. В ушах начал отчетливо раздаваться колокольный звон, и я понял, что если сейчас же не спрошу Варлаама о чем-нибудь, то сойду с ума.
— Сколько времени? — прокричал я, обхватив голову и закрыв глаза, даже не думая, что у него, может быть, нет и часов.
Крик мой, казалось, раздался откуда-то сбоку.
— Вре…мя ни…что! — лающим басом ответил старик. — Кала…кала, слышь, зва…нят! Эта веч…насть!
Я посмотрел на него, не зная, что отвечать, но Варлаам не стал продолжать больше тему. Только сейчас я заметил, как сильно с последнего раза изменился его внешний вид. Руки и ноги заметно вытянулись, туловище как будто стало меньше и тоньше, а сам он начал дышать через рот, свесив в сторону длинный красный язык. Ремешок с головы переместился на шею. Признаться, зрелище он представлял угрожающее и был похож на рождающегося в полнолуние оборотня, но меня своим видом он напугать не мог. Напротив, он был смешон и забавен. В ногах у бывшего старца валялась пустая консервная банка.
— Что мне делать с иконой? — неожиданно для себя вдруг снова заорал я и, совершенно не боясь сказанного, истерически захохотал.
Я слышал, как мой смех раздался снова со стороны, но уже с противоположного бока.
— Паз…ва…ни ки…тай…цу! Ска…жи, чтоб при…е…хал! Раз…бе…рем…ся! — вновь пролаял старик, и я понял, на кого он все это время смахивал.
Открытие это еще более подстегнуло меня, я в истерике схватился за живот и чуть не плюхнулся с камня. Наверное, успел подумать я в тот момент, он специально покидал меня во время прогулки к могилам, чтобы насобирать грибов, да и нюх-то у него — то что надо. Собачий!
— Вар… Вар… Варла… — пытался выговорить я имя старика, тыкая в него своим крючковатым пальцем, но хохот мешал произнести даже это.
В конце концов, чтобы он ненароком вдруг не обиделся, я перестал что-либо говорить и куда-либо тыкать. Я просто отдался на откуп истерике и стал тупо ржать, повалившись на землю. Когда я наконец успокоился и пришел в чувство, Варлаама рядом уже не было. Вместо него у догорающего костра сидел мой знакомый пес и смотрел на меня сытым взглядом.
7.
7.1. Как оказался в Семенове, я даже не помнил. Поверить же в то, что среди ночи, в состоянии полной невменяемости от действия грибов я смог поймать на сельской дороге тачку и добраться до города, казалось мне сомнительным. Тем не менее, факт оставался фактом, а в телепортацию, разумеется, я не верил. Впрочем, откровенно говоря, я даже и не пытался по этому поводу хоть как-нибудь напрягаться. За последние дни со мной произошло столько всего необычного и странного, что удивляться очередной непонятке было попросту глупо. Главное, я был доволен тем, что проснулся в своей кровати в полном уме и живой.
Как обычно, я сделал зарядку и принял душ. Документы и деньги лежали на месте. Только вот телефона я обнаружить не смог. С большим трудом мне удалось вспомнить, что я звонил с озера Ли Пенгу и договорился встретиться с ним у Светлояра четвертого ноября с целью продать за миллион евро икону. Видимо, мобильный, логично рассудил я, после разговора был тут же немилосердно выкинут мною в воду, чтобы в дальнейшем меня не смогли по нему вычислить. Ноутбук показывал только второе. Икона, как прежде, стояла в шкафу.
Да, что и говорить, я находился под сильным впечатлением от поездки на озеро и встречи со стариком Варлаамом. Именно о таком приключении я и мечтал. Но что особенно тешило самолюбие — все, что было связано с легендой о Светлояре и Китеже, как я и предполагал, оказалось чепухой и выдумкой. Этаким кормом для легковерных лохов, который, дабы их чем-то отвлечь от реальности жизни, власть то и дело подкидывает. А главное, я наконец-то практически решил вопрос с продажей иконы, и запах больших денег уже начинал щекотать мои ноздри.
Понятно, что в ее чудодейственные силы я по-прежнему не верил или верил с трудом, но вот слова Варлаама о грозящей ее владельцу смертельной опасности заставляли задуматься. И все же, несмотря ни на что, я поступил верно, позвонив китайцу. Ведь как ни прекрасен шедевр, я не собираюсь всю свою жизнь втайне от всех любоваться им, скрываясь от мира в этом славненьком городе. Такое напряжение не для меня, да и с нелегальным положением пора была уже заканчивать. Главное теперь довести это дело до логического завершения и не попасться. Взять меня, как я догадывался, могли в любой момент совершенно внезапно и как всегда на какой-нибудь мелочи.
Да, что ни говори, а старик в этом смысле был прав — нельзя ее больше держать на квартире, а то будет швах. И так каких дел из-за нее успел натворить! А Ли Пенг, несмотря на всю свою стремность, был единственным покупателем, и если бы я вовремя не объявился, он мог соскочить. А чтобы добиться успеха, надо всегда хватать то, что ловится. Как говорится, лучше синица в руке. Ведь другого шанса может не быть.
Весь остаток дня я был занят тем, что отдыхал и отсыпался. Это может показаться забавным, но только сейчас, лежа дома в тепле, я почувствовал, что смертельно устал за время этой поездки. С непривычки от долгой ходьбы ныли ноги, а организм еще до сих пор не вывел после грибов весь их яд. Нет, меня не мутило и не рвало, просто слегка до сих пор тащило, к тому же я был здорово обезвожен и ощущал в животе дискомфорт. Зато голова была в полном порядке. Казалось, ум мой еще никогда не был столь трезв и ясен, и мне чудесным образом стали доступны еще полпроцента его необъятных возможностей, которые, кстати, так никогда и не откроются всем остальным.
Мне уже неоднократно доводилось слышать о том, что при употреблении грибов у отдельных продвинутых индивидов могут устанавливаться новые связи между нейронами, а также и увеличиваться их число. Дело в том, что каждый нейрон в нейронной сети соответствует определенному понятию предметной области, и старые нейроны в процессе обучения и получения информации мозгу делить не рационально. Более того, такое деление может привести к делению самого понятия, и в системе наступит информационный сбой. Поэтому, избегая хаоса, мозг никогда не пойдет на заведомо невыгодный шаг, а будет наращивать новые связи и превращать клетки глии в нейроны… В общем, не считая легкого теперешнего недомогания, я от употребления поганок больше приобрел, нежели потерял и, может быть, даже стал обладателем еще неизвестных мне доселе каких-нибудь паранормальных способностей.
К вечеру я окончательно пришел в норму и еще раз по свежим впечатлениям полазил по Интернету в поисках подробностей об услышанном. Теория о царевиче Михаиле, которую мне высказал у костра Варлаам, оказалось, была уже знакома исследователям, правда, официально исторической наукой до сих пор не признавалась. Часовню, у которой мы жгли костер, построили совсем недавно, и заложена она была в честь иконы Казанской Божьей матери. Камень-следовик также был обнаружен лет восемь назад. А на четвертое ноября (я забыл об этом напрочь) приходился день ее явления миру. Так что получалось, что все мной увиденное и узнанное никак не тянуло на чудеса, а сам я, не помня того, назначил встречу китайцу, так сказать, в день рождения образа. Разумеется, поначалу столь пикантная подробность меня несколько смутила, но потом, рассудив здраво, я пришел к выводу, что это не более чем совпадение, и в принципе ничего сверхвыдающегося тут нет. К тому же, как ни цинично бы это ни прозвучало, совершить акт продажи реликвии именно в данную дату показалось мне символичным.
В общем, с иконой и Китежом мне было все более или менее ясно. А вот с китайцем — отнюдь. За время нашего короткого знакомства я успел раскусить, что это за фрукт, и теперь вполне обоснованно мог опасаться подставы. Но речь шла совсем не о наших ментах. Больше всего я боялся, что он меня кончит. И если тогда под грибами местность у озера представлялась мне наилучшим местом для сделки, то сейчас, сидя в квартире, я начинал сомневаться. Ведь если и на этот раз там не окажется ни единого человека, я буду прекрасной мишенью. Плюс к этому у меня не имелось никакого оружия, а прикупить что-либо стоящее я тут навряд ли бы смог. Также у меня не было ни транспорта, ни помощников, ни друзей. Да и грохнуть меня могли не сразу, а лишь через несколько дней, проследив весь мой путь до Семенова. Все эти неудобные вопросы обрушились на меня после первой эйфории как снег на голову, и теперь я не представлял, как их решить. С другой стороны, организовывать встречу в городе представлялось еще более опасным. Здесь меня просто могли обложить буквально со всех сторон.
Короче, мне предстояло еще все серьезно обдумать. Перенести же встречу я уже не мог. Во-первых, лишний звонок — лишний повод для риска. А во-вторых, такими действиями я мог бы вспугнуть Ли Пенга. Так что, в конце концов, я решил ехать, но заранее, за день до встречи, чтобы еще раз внимательно изучить обстановку, взять на прокат или купить у селян мотоцикл и может быть даже ружье. Сотовый я пока покупать не собирался. Кроме будильника и часов я в нем особой пользы не видел.
После ужина я на всякий случай выбрался в город, проверить, все ли спокойно и не следит ли за мной кто-нибудь. Я медленно проходил улицу за улицей, вглядываясь во встречные лица и изредка оборачиваясь назад. Народу было немного — в провинции, как стемнеет, большинство сразу ложится спать или тупо устраивается перед "ящиком". Ведь развлечений кроме кинотеатра и ресторана нет никаких, а лишних денег в связи с финансовой обстановкой у населения стало поменьше. Пару раз, как заядлый параноик, чтобы убедиться в отсутствии "хвоста" я заворачивал за угол какого-нибудь здания и, подождав с полминуты, резко выходил снова уже в противоположном направлении. Но каждый раз не обнаруживал никого, кто бы мог меня втайне преследовать. В отдельных местах прохожих не было в принципе, так что мне приходилось барраживать вдоль засыпавших домов в одиночестве.
Через час, обойдя вдоль и поперек весь Семенов, я наконец успокоился. Но теперь меня стало мучить непреодолимое желание кого-нибудь отыметь. Женщины у меня не было уже три недели, и сейчас, когда я успокоился, тело вспомнило о себе. Позывы были нестерпимы до неприличия, но почему они столь неожиданно застали меня врасплох именно сейчас, во время прогулки, понять я не мог. Наверное, пришло мне первое в голову, это все действие грибов, взбудораживших нервные центры. Других вариантов не видно. Тем не менее, несмотря на это знание, терпеть с каждой минутой становилось все труднее, и я не на шутку встревожился, что, не дойдя до дому, реально могу потерять над собой контроль. Я просто сходил с ума — было ощущение, что меня полчаса назад накормили хорошей дозой виагры. Срочно прямо тут и немедля мне была необходима чья-нибудь неотложная помощь, больше в башке никаких мыслей нет. Однако где раздобыть красавицу в столь позднее время, понятия я не имел. Рынок путан, по всей видимости, за неимением спроса был здесь не развит, и по старой традиции я решил расспросить таксистов. Чуть ли не бегом я ринулся к станции.
На площади перед вокзалом дежурили две машины. Я подошел. Водилы молча курили, угрюмо поглядывая на мир.
— Здорово, мужики, — лихорадочно теребя полы куртки, начал я. — А где тут у вас поблизости девочек можно на вечерок?
Таксисты странно переглянулись.
— А тебе с какой целью, жениться али как? — сухо произнес один.
— Ну, так, один раз посвататься и все. Зачем сразу жениться? — заулыбался я и нетерпеливо потер руки. — Может, чего посоветуете? Я в долгу не останусь. А?
— У нас блядей тута нет, — серьезно произнес второй. — Все в Нижний да в Москву давно понаехали. Так что помочь не можем.
— Жаль, — неподдельно расстроился я. — Ну, может, есть какой-нибудь вариантик? Вы же тут все про всех знаете. А?
— Только если ресторан. Там вечно какие-то ошиваются, — посоветовал первый. — Если пустят, конечно…
— "Керженец" что ли? — с вожделением уточнил я.
— Ну да, — ответил водила, с подозрением оглядывая меня с головы до ног: видимо, я казался ему невменяемым.
— Ладно, спасибо! Попробую! — поблагодарил я и быстрым шагом направился к ресторану.
Минут через пять я был на месте. Кабак располагался на втором этаже, и я преодолел предложенные мне пару десятков ступеней за пару прыжков. Ворвавшись в зал словно вихрь, я огляделся и сел за ближайший стол. Вид у меня был бродяжий, и когда официантка неохотно встала со своего места и начала приближаться, в глазах ее я увидел лишь скуку и неприязнь. Однако стоило мне заказать два двойных виски и колу и положить на стол тысячу рублей, ее отношение ко мне изменилась. На лице даже мелькнула улыбка.
Пока она ходила к бару, я осмотрелся еще раз. Народу в зале было немного. Позади меня, бросая в мою сторону любопытные взгляды и цедя кофе, сидели две сорокалетние клуши. Спереди кушала по полной программе семейная пара. Слева отмечала день рожденья компания из девяти человек. Пятеро из них были женского полу и как минимум три — ничего. Ими я и решил заняться в первую очередь. Клуши были отложены на случай облома. Танцпол пустовал.