на столе и сел в кресло. Я с любопытством смотрела на него, он
с ужасом на меня.
Во время затянувшейся паузы я хорошо его рассмотрела и пришла к выводу, что Мила частично права в своем порыве восхищения. Он действительно хорош, но красота его какая-то... неестественная: яркие васильковые глазаих любвеобильная моя Мила сравнила с глазами Алена Делона,- чуть смуглая кожа, до противности правильные черты лица, слишком красивый для мужчины рисунок губ, сахарные крупные зубы и черные вьющиеся волосы. Если бы я еще знала, кто такой Джеффри Голдблюм, то, возможно, согласилась бы с Милой и в остальном.
Да, он вполне мог бы работать моделью у какого-нибудь господина Зайцева. К тому же в нем было что-то неуловимое, мягкое, я бы даже сказала женственное. Неспроста, видимо, Мила, узнав, что он является причиной моей новой беды, наградила его таким нелестным для мужчины эпитетом.
Мне вдруг стало стыдно. В конце концов, он привез меня в больницу, обещал сделать пластическую операцию и, по всему видно, сожалел о случившемся.
Я подумала, что, если бы ему пришлось оценивать мою женскую привлекательность, я вряд ли удостоилась бы хоть одного приличного комплимента. И я перестала разглядывать его как рекламный щит на улице.
- Скажите...- решила я первой нарушить молчание.
- Саша, - напомнил он.
- Скажите, Александр,- продолжила я,- почему вы
проявляете обо мне такую заботу?
Он посмотрел на меня удивленно.
- Нет, вы только, пожалуйста, не обижайтесь, но все это...
я стала перечислять,- больница, клубника, восточные сладости, пластическая операция в перспективе. Я ведь не собираюсь подавать на вас в суд, поскольку ничего серьезного и страшного со мной не произошло. Вы меня даже не задели своей машиной, я сама упала.
- Я знаю,- как-то грустно сказал он.
- Тогда почему?
- Это долгая история, если захочешь, я тебе ее расскажу, но только не сейчас.
"Ну и черт с тобой",- подумала я.
Он молча посидел возле меня, потом встал:
- Тебе принести что-нибудь еще?
- Да, - согласилась я, почему-то наглея на глазах,- первый том учебника по анатомии под руководством Сапина и какой-нибудь справочник по психиатрии.
- Что еще?- невозмутимо спросил Саша, наблюдая, как я
ему открыто хамлю, лежа в постели дорогой платной больницы, куда он
меня пристроил.
Я чувствовала, что мои шансы на операцию тают на глазах, но остановиться уже не могла, во мне проснулось какое-то неуправляемое упрямство.
- Да, и еще, пожалуйста, программу передач до конца недели. Только если это вас не затруднит.
- Ну как же можно не расстараться для такой девушки!- спокойно, без иронии сказал он, направляясь к двери.
- И еще любой видеофильм с Джеффри Голдблюмом,- добавила
я ему вдогонку.
- Всего хорошего, Анастасия,- попрощался он, не поворачивая голову в мою сторону.
- До свидания, Александр,- ласково отозвалась я.
Когда он тихо, даже не хлопнув дверью, ушел, я сказала вслух, ни к кому не обращаясь:
- Да-а, похоже, меня выпишут прямо сейчас.
В ближайшие полчаса, однако, никто не явился с предложением собрать
вещи, и я решила угоститься клубничкой "от Саши". Достав мисочку,
я удобно устроилась в постели и стала смотреть на любовные страсти
латиноамериканцев. Мне стало ужасно весело, я никак не могла запомнить
имена героев и бесконечно путалась в Педро, Санчесах, Мигелях и, конечно
же, Хулио. Кроме того, поскольку я никогда раньше сериалов не смотрела,
то чувствовала себя так, словно решаю длинный и бесконечный кроссворд,
где есть всего три вопроса с вариантами для обоих полов:
1. Кто чей любовник (муж, сын, брат)?
2. Кто является убийцей (любовника, мужа, сына, брата)?
3. От кого ждут ребенка (от любовника, от мужа)?
Причем в последнем вопросе иногда нельзя исключить и другого варианта
(сына, брата), но все же он относился к числу маловероятных. Все
еще усложнялось из-за того, что героини время от времени теряли память,
и происходило это с дивной регулярностью. Хотя мне ли смеяться
над неудачливыми героинями телесериалов!
Покончив с половиной ягод и изрядно утомившись из-за сериала, я стала щелкать по всем каналам подряд. Наконец напала на новости. Это я люблю смотреть больше всего, я считаю, что нет ничего интереснее информации, которая собирается со всего мира, чтобы потом озадачивать людей кризисами, пугать мятежами, войнами и катастрофами, облагораживать премьерами и развлекать сплетнями о жизни мировой элиты.