На этот свисток — совершенно закономерно — появляется и отрезает Морденку путь еще один милицейский мундир.
И то, что «Жигули», рванув с места, тормозят затем возле Морденка и для него приглашающе распахивают дверцу, можно рассматривать как великодушный и даже несколько рискованный жест.
Морденок ныряет на заднее сиденье, машина, вильнув, объезжает милиционера и уносится прочь.
Не обращая больше внимания на Васю, Томин затевает с Сажиным взволнованную перебранку и при этом перемешивает русские слова с украинскими:
— Вот он, твой базар! Пойдем на базар, пойдем на базар! Пожалуйста, сходили на базар!
— Напрасно вы, дядя Саша, товар бросили! Ведь утекли мы!
— А кабы не утекли?
— Утекли же, дядя Саша!
— А кабы нет? Кабы я с ним попался?
— Жалко товар! Пять кило! — сокрушается Сажин.
— Чай, он у нас свой, не купленный! Съездим, привезем, было бы кому!
— Большой убыток!
— Дурья твоя башка! Когда милиция догоняет, надо бросать! — Томин «вспоминает» о Васе и апеллирует к нему: — Правильно говорю или нет?
— Правильно. С товаром задержат — нехорошо.
— Вот столица-матушка как приголубила! — снова «забывает» Томин о Морденке. — Отверни-ка с магистрали от греха, — велит он стажеру.
— А дальше куда? — спрашивает тот. — Прямо домой? Номер сменить и на трассу? Ведь в гостиницу нельзя, дядя Саша.
— Хоть это понимаешь! Конечно, нельзя. В базарной гостинице уж небось шуруют. Хорошо, паспорта липовые.
— Значит, до дому, до хаты?
— А обои? Мне же завтра обещали!
— Потерпит тетя Оксана недельку.
— Это ты здесь говоришь. Лучше я в машине пересплю, а без обоев не поеду!
Их препирательства Морденок выслушивает очень внимательно, и каждая реплика приближает его к нужному для наших героев выводу: этих людей невыгодно упускать, на них можно подзаработать. После всего, что они пережили, озабоченность их какими-то обоями и возможным гневом тети Оксаны выглядит нелепо и потому особо убедительно. Вася не хитрит, но и не дурачок, и папаша, надо думать, воспитывал в нем осмотрительность. Так что он способен логично рассудить: если б мужики сочиняли, то сочиняли бы что-нибудь поумнее.
Морденок подается вперед между Томиным и Сажиным, спрашивает:
— Мужики, первый раз в Москве с товаром?
— Почему первый? — обижается Томин. — Давно у нас берет один здесь.
— А теперь чего же?
— Не пришел, куда надо. Не знаем чего.
— А кто он? Как зовут?
— Что-то ты все выспрашиваешь? — «осторожничает» Томин.
— Да нет, я ведь что… если заночевать — можно к нам. У отца дом большой, сеновал. И на будущее потолкуем.
У Мордвинова физиономия жесткая, хитрая, не то что палец в рот не клади — даже подумать о том не смей: откусит заранее. Немудрено, что прозвали Мордой: увидишь этот тяжелый прищур — не забудешь.
Он принимает в своем доме гостей, которых привез Вася. Кроме них тут еще трое Мордят постарше и позлее.
Комната просторна, обставлена просто. Все сидят вокруг самовара. Вечер.
— Поели-попили, — говорит хозяин. — Сыты?
Гости благодарят.
— Тогда приступим, — кивает Морда своей компании. — Чернявого туда.
Томину мигом связывают руки.
— Это что же такое, хозяин?! Это зачем же?! — крайне изумляется он.
Томина выводят в соседнее помещение.
Вася в экзекуции не участвует, но, вероятно, она не является для него неожиданной.
— Вася! — негодует Сажин.
Тот стыдливо потупляется.
— Музыку! — кидает ему Морда.
Вася идет включать. Музыка гремит во всю мочь, пока не закрывают плотную дверь на террасу, где и надрывается магнитофон, глуша звуки, которые могут доноситься из дома.
Морда достает крупнокалиберный пистолет, указывает им Сажину встать к стене. Сажин подчиняется. Морда затевает серьезную проверку и, естественно, выбрал для этого младшего.
— Ну, легавый, думал, вошли в доверие? А что выйдешь из него вперед ногами — не думал?
— Хозяин, ты сбесился!
— Цыц, Петровка! Давай, — обращается Морда к одному из сыновей.
У того тоже пистолет. Он идет через комнату и с ходу делает несколько выстрелов, всаживая пули вокруг головы Сажина.