«Ну что ж, резонно», — подумал Сапожник и поинтересовался:
— Как скоро убрать?
— Чем скорее, тем лучше. Но не торопись. Срыва быть не должно.
Получив три тысячи долларов задатка, Сапожник прекрасно знал, что задание придется выполнить, поскольку расплачиваться в случае неудачи ему нечем. Но задача была не из простых: он в спецназе не служил и не имел необходимых навыков. Поэтому в течение нескольких дней он просто следил за своим «объектом». Тогда у Сапожника ещё не было шила и он носил с собой нож с выкидным лезвием. Это потом он подберет шило и применит его как орудие убийства. А в тот раз он хотел подсесть в машину Бородача как попутчик и в пустынном месте подрезать свою жертву сзади так, чтобы сразу насмерть и крови меньше. Он не учел одного: богатый человек в деньгах не нуждался и случайных пассажиров не брал. Бородач равнодушно проехал мимо модно одетого клерка с «дипломатом» в руке, «голосующего» на дороге.
Значит, существует только единственный шанс убрать жертву с дороги заказчика — это напасть на Бородача рано утром при выходе из дома. Два дня дежурства недалеко от подъезда не принесли результата. Он просто боялся приблизиться к своему физически более крепкому противнику. Тут любая промашка с его стороны могла закончиться задержанием и судом. С ножом на такого бугая так вот запросто не попрешь. Сапожник решил было купить на задаток какой-нибудь ствол, но это было нереально: он не знал, где и как это можно сделать.
И тут ему пришла спасительная мысль: использовать свое знание автомобилей для осуществления классической аварии на дороге в результате поломки. Он продолжал следить за «объектом», и случай скоро представился. Обычно Бородач ставил машину на платную стоянку, но в ту пятницу оставил её возле подъезда: то ли поленился, то ли решил выехать на рыбалку пораньше. Другого подходящего момента могло и не быть. Прихватив из дома необходимые инструменты, киллер вернулся к подъезду уже в первом часу ночи, подождал трех часов и успел вовремя. План удался. Катастрофа произошла на въезде в город, когда в воскресенье вечером Бородач возвращался домой. Происшествие списали на техническую неисправность. Правда, прежде чем дело окончательно закрыть, потаскали немного на допросы автослесарей, которые за месяц до того обслуживали машину.
Получив все сполна, Сапожник очень удивился, когда буквально через две недели ему вновь позвонил Красавчик и сказал, что есть новый заказ. Как оказалось, все его надежды рухнули: у этой гадины Марины был давний друг, какой-то занюханный преподаватель математики из техникума, и Красавчику вновь отказали в возобновлении отношений. Красавчик не нашел ничего лучшего, как вновь обратиться к услугам Сапожника. Но тот отказался: у Красавчика не было нужной суммы для оплаты его услуг, а работать в счет будущего богатства он не захотел. И поступил совершенно правильно. Через месяц от Старика, вызвавшего его на встречу для нового задания, он узнал, что парня уже нет в живых. Его возлюбленная оказалась порасторопнее и, узнав каким-то образом об опасности, предпочла убрать Красавчика навсегда. Тем более что в отличие от незадачливого претендента у неё для этого имелись деньги.
Впрочем, отказ от нового поручения Красавчика не прервал преступной карьеры Сапожника. Два первых прекрасно выполненных заказа создали у Старика впечатление о Сапожнике как об удачливом убийце. А везение в любом деле просто необходимо. И он рекомендовал Сапожника одному из своих приятелей, влюбившемуся на старости лет в молодую бабенку и столкнувшемуся с её отказом развестись по-хорошему да ещё пригрозившей в отместку рассказать в компетентных органах о темных делах мужа. Вот убивая ту старуху, Сапожник и применил впервые длинное острое шило. А уж потом «солидные» люди прибегли к его помощи при ликвидации двух молодых девчонок. Теперь ему надо было куда-то надежно скрыться, так как в случае с девушками он попал в слишком опасную историю: здесь мотивом было отнюдь не решение семейных проблем. Перед тем как скрыться, киллер пошел на шестое убийство: прикончил бизнесмена, приехавшего навестить свою любовницу.
Когда его задержали с крупной партией наркотика, он понадеялся, что сумеет избежать ответственности за совершенные им убийства. Однако на первом же допросе ему дали понять, что знают многое о его причастности к серии убийств. Сапожник признался лишь в ликвидации Бородача и того старичка на кладбище, надеясь на суде отказаться от этих сомнительных преступлений, по которым против него и доказательств не было. Но опера сразу ошеломили его, заявив о его участии в убийстве Курлыковой, Турбиной и ученого-бизнесмена. Изъятое у него в доме шило со следами обнаруженной в пазах рукоятки крови, опознание его водителем автобуса, на котором он ехал сразу после убийства Турбиной, а также очная ставка с подругой любовницы последней жертвы заставили киллера написать признание в совершенных убийствах уже в тот же день. Правда, опасаясь своих бывших заказчиков больше, чем оперативных работников и судей, он не назвал ни одного из них, утверждая, что все поручения получал анонимно по телефону, а деньги находил в почтовом ящике, после того как выполнял очередное задание.
Сыщики решили не торопить события и отправить Сапожника в камеру, надеясь утром следующего дня услышать имена и фамилии Седого, Старика, Хромого, а может быть, и самого Туза.
Утро на одиннадцатые сутки после убийства Турбиной началось с неприятностей. Миронова, проходившего в оперативных материалах как Сапожник, нашли повешенным на веревке из рубашки, порванной на полосы. Решение администрации изолятора было однозначным — самоубийство. В конце концов никто не хочет неприятностей и лишней головной боли из-за нераскрытого убийства!
Сотрудники следственного изолятора против истины особенно и не грешили, ибо события развивались следующим образом. Как и предполагал Ильин, в баре был негласный наблюдатель со стороны наркодельцов, и слух о задержании курьера и Сапожника уже через пару часов достиг ушей «авторитетов». Седой, а особенно Старик, непосредственно выходивший на связь с Сапожником, забили тревогу. И основания у них имелись, хотя особых доказательств у милиции против них быть не могло. Но все равно Туз принял решение о ликвидации провалившегося киллера. И отлаженная криминальная машина заработала.
Малява по цепочке дошла до камеры. Давно подкупленный вертухай, передавший сообщение с воли в камеру, поспешил удалиться, и «авторитет», уже полгода томившийся в ожидании приговора, с сожалением посмотрел на молодого человека. Конечно, он мог затеять в камере всеобщую свару, и в драке случайный удар навсегда прервал бы никчемную жизнь Сапожника. Но он не хотел лишних хлопот и дополнительного расследования. Поэтому Сапожника сначала припугнули трое мускулистых молодых бугаев, оттеснивших его в угол явно с недобрыми намерениями. В последний момент вмешался авторитет и отсрочил расправу до утра. Затем доверительно, в краткой форме, но доходчиво объяснил Сапожнику сложившееся положение. Тот все понял. Выбора у него действительно не было. Времени до утра оставалось совсем немного. Однако парень никак не мог решиться: было страшно, он в отчаянии попытался подойти к двери, постучаться и потребовать, чтобы его перевели, но «качки» молча преградили ему путь. И он обреченно опустился на колени и умоляющим шепотом попросил: «Сам не могу, помогите умереть, но так, чтобы без мучений». Ему помогли, сделали все чисто, придраться было не к чему. И проблема, обеспокоившая заказчиков, разрешилась, к их удовлетворению, тихо и благополучно.
И опять милиция осталась в дураках: ни одного «авторитета» по совершенным заказным убийствам взять теперь было невозможно. Уже хорошо и то, что признания Миронова позволяли считать уголовные дела по совершенным им заказным убийствам раскрытыми.
Ильин, закончив подшивать материалы оперативного дела по убийству Турбиной, подготовил его к сдаче в архив. После раскрытия этого убийства он надеялся, что вслед за десятидневным калейдоскопом сменявших друг друга преступлений наступит долгожданное затишье. Относительное, конечно: будут и кражи, и драки, но все-таки не так часто, как в прошедшие дни. И теперь, сидя в своем кабинете и глядя через грязное стекло на серые стены здания напротив, Ильин ощущал опустошенность и горечь. Да, конечно, им и его товарищами раскрыт ряд опасных преступлений, но задержаны и будут привлечены к уголовной ответственности лишь обычные уголовники, а вся эта богатенькая сволочь, ворочающая миллионами и не желающая сама возиться в дерьме, все равно осталась в стороне. Опять мерзавцы будут жить припеваючи и ощущать себя подлинными хозяевами жизни.
— Какие же все-таки гады! — злость от бессилия перед всей этой нечистью охватила Ильина. И тут он, в общем-то не злой человек, всегда выступавший за строгое соблюдение закона, вдруг внезапно для себя в диком раздражении подумал, что не осуждает тех из своих коллег, кто подкладывает во время обыска патроны либо наркотики в дом очередного мафиози, чтобы хотя бы на пару лет избавить общество от отъявленного негодяя.
«Ну, ну, полегче, — одернул самого себя Ильин, — так в благородном стремлении очистить общество от скверны легко и самому опуститься до их уровня. Уж сам-то я до подобной фальсификации не опущусь! Никогда!»
И не дано ему было знать в эти несколько минут затишья и покоя, что развитие событий уже в ближайшие сутки поставит его перед трудным нравственным выбором. Ильин с трудом оторвался от созерцания серой стены и со вздохом поднялся. Ему предстояло неприятное дело: освободить из камеры невиновного Хромова. До истечения десятидневного срока оставалось ещё несколько часов, но не было больше смысла держать Хромова в камере: убийство раскрыто, а совершившего его Сапожника уже нет в живых. Освобождая Хромова, Ильин чувствовал себя уязвленным, обязанным признаться в совершенной им ошибке перед паршивым уголовником. Поэтому ещё накануне, готовясь освободить невиновного в убийстве Турбиной парня, Ильин придумал, как превратить моральное поражение в победу. Когда он вывел Хромова из камеры и тот, щурясь от яркого дневного света, вошел к нему в кабинет, опер заметил по его растерянному виду, что перед ним стоит уже не тот дерзкий и непримиримый бандит.
— Ну что, Хромов, пока ты тут у нас отдыхал на дармовых казенных хлебах, мы с товарищами без сна и отдыха мотались, защищая, между прочим, твои интересы!
Хромов виновато моргал, не понимая, куда клонит хитроумный опер. Поэтому, не дожидаясь ответа, Ильин победоносно заключил:
— Так вот, нашли мы убийцу Аллы. Взяли его, и он признался в преступлении. А ведь могли же, согласись, ограничиться твоей персоной. И доказательств против тебя было предостаточно: и нож, тобой потерянный, и угрозы твои девушке неумные, и ещё пара свидетелей, что видели тебя вблизи места происшествия. Вот такие, как вы, нас подлыми ментами называют, а мы вас от тюрьмы спасаем. Защитили, так сказать, честное имя. Ну что сидишь? Не понял? Отпускаем мы тебя, поскольку нашли настоящего убийцу. Вот, забирай свои изъятые ранее вещи, пиши расписку и иди гуляй!
Заметив, что тот все ещё не верит в свое счастливое избавление и сидит неподвижно, Ильин строго подстегнул его:
— Давай, давай поторопись, а то мы передумаем!
И, наблюдая, как Хромов никак не может трясущимися руками вставить и застегнуть поясной ремень, Ильин почувствовал легкий укор совести: «Сейчас этот парень выскочит отсюда чуть ли не с чувством благодарности ко мне, объявившему об освобождении и снятии страшного обвинения, позабыв, что я и посадил его в эту вонючую камеру. Хотя, впрочем, у меня были для этого основания». И по тому, как Хромов, выходя из кабинета, взглянул на него уже без прежней неприязни, Ильин предположил, что план удался и он возвысил себя в глазах этого уголовника как справедливый мент, который зазря срок невиновному не наматывает. Впрочем, долго предаваться размышлениям ему не пришлось. Раздался телефонный звонок, и послышался спокойный голос Павлова: «Загляни-ка ко мне сегодня, найди время».
«Интересно, зачем я ему понадобился? Ну ладно, уважу старика, подъеду в прокуратуру», — решил Ильин и занялся текущими делами.
День уже клонился к вечеру, когда Ильин подъехал к огромному зданию прокуратуры.
Казалось, Павлов ждал его и поэтому махнул рукой, указывая гостю на кресло. Затем молча, словно боясь спугнуть тишину, приступил к ритуалу приготовления своего «фирменного» чая.
Разлив напиток в чашки, Павлов кивнул: «Ну с чем пожаловал?», — словно это не он пригласил утром Ильина, а тот явился сам нежданно-негаданно. Пришлось Ильину поделиться своими сомнениями.
Павлов вздохнул:
— Между его величеством Законом и методами его соблюдения всегда будут противоречия. Вот я, как тебе известно, в уголовном розыске долгие годы проработал и все оперативные хитрости знаю. Конечно, возможности у нас большие в плане доследственного решения человеческих судеб, когда уголовное дело ещё не возбуждено. Вот, скажем, много лет назад был у меня случай. Прибежал мой негласный «источник» и сообщил, что Лешка-студент у своей соседки из комнаты деньги украл, чтобы карточный долг отдать. Взял я этого студента, и он через полчаса признался мне во всем и показал, куда пустой кошелек выбросил. Пожалел я тогда пацана и делу хода не дал. А через полгода этот студент во дворе дома порезал приятеля в пьяной ссоре. Вот и получается, что я, вроде бы проявив гуманность к внешне благополучному студенту, можно сказать, открыл путь к совершению им нового преступления, и куда более серьезного. А вот тебе другое происшествие. Завел я как-то на одного автослесаря оперативное дело на основе полученных данных, что он с угнанных автомобилей детали снимает и продает. Прошло полгода, а я все его изобличить и посадить не мог. А тут случай подвернулся: он в кафе с официанткой повздорил, которая якобы его обсчитала. В общем, шум и гам, ну и доставили его в отделение милиции в пьяном виде. Мог бы он простым штрафом отделаться, да я его случайно заметил, проходя мимо дежурной части. Ну с моей подачи материал быстро подогнали под серьезную статью двести шесть УК РСФСР за хулиганство, и поехал он на два года в колонию. Зато я оперативное дело смог сдать в архив, избавив общество от опасного и вредного элемента. Вот и реши задачу, что для государства важнее: формальное соблюдение требований инструкций или избавление от преступника, мешающего обществу нормально жить? Не спеши отвечать! Когда я занимался оперативной работой, то был уверен, что для общества и государства важнее избавиться от преступника. Ну а потом, уже на службе в прокуратуре, наоборот, стал считать, что закон превыше всего. А вот теперь, на склоне лет, оглядываясь на прожитые годы и готовясь уйти на покой, я могу тебе сказать, что нет у меня однозначного ответа. Не знаю я, понимаешь, не знаю! Если бы не было такого разгула преступности, я бы точно сказал любому: «Соблюдай нормы закона, и никаких исключений!» А сейчас, извини, воздержусь. Пусть каждый решает сам в каждом конкретном случае.
В кабинете наступила тишина.
Тягостное молчание разорвал телефонный звонок. Павлов выслушал абонента и внимательно посмотрел на Ильина:
— Я как чувствовал, что не уйти этим «авторитетам» от ответственности за их злодеяния. Знаешь, куда сейчас поедем? Ни за что не угадаешь! На квартиру к Тузу: он только что свою жену из окна выкинул, и есть тому три свидетеля. Так что поедем и давай прищучим этого сукиного сына. Сколько веревочке ни виться, а кончик будет. Если за серию заказных убийств взять не смогли из-за отсутствия доказательств, то хотя бы здесь отыграемся. Сейчас обрадую Антонова и — вперед.
Туз жил недалеко от Кутузовского проспекта в престижном доме добротной каменной кладки. У подъезда толпились зеваки, с нездоровым любопытством глазеющие на неподвижное женское тело, распростертое на сером асфальте.
Ильин бегло кинул на неё взгляд и отметил про себя: «Она не одета, что подтверждает версию: муж расправился с ней во время ссоры. Если бы это было самоубийство, то женщина, вероятно, надела бы лучшее платье, чтобы выглядеть красиво и после смерти. Но, с другой стороны, её прическа безукоризненна, несмотря на падение, у неё подведены брови и губы накрашены, словно она готовилась к такому… Но нет, скорее, у Туза не выдержали нервы, и он вытолкнул в окно жену, которая, может быть, собиралась пойти на свидание. Ну что же, посмотрим, что скажет он сам».
Ильин поднялся наверх, где уже находились сотрудники милиции и Павлов. Туз сидел посредине большой комнаты, оглушенный несчастьем, внезапно обрушившимся на него. Не стесняясь его присутствия, участковый инспектор, гордясь всеобщим вниманием, радостной скороговоркой спешил сообщить о своем неожиданном успехе:
— Только я зашел во двор и подошел к Никифоровой и Петровой — пенсионеркам, как услышал шум скандала и драки. Посмотрели мы невольно вверх и увидели в окне женщину, сидящую на подоконнике. Правой рукой она держалась за среднюю стойку рамы, а левой отталкивала от себя вот этого мужчину, — и участковый указал на Туза, который, не в силах вымолвить ни слова, только отрицательно замотал головой. А участковый с жаром продолжал: — Тут мы все увидели, как она качнулась, — он попытался изобразить, как выпадала женщина, выгнув спину и запрокинув назад голову, — и тут муж её руку от оконной рамы оторвал, и она полетела вниз.
— Да не так все было! — взвился со стула Туз. — Так только со стороны могло показаться! Да, мы повздорили, не отрицаю. Но она сама заявила, что сейчас в отместку мне прямо у меня на глазах покончит с собой, выбросившись из окна. Сорвала с себя халат, хотела надеть самое нарядное платье. Но я ей не дал, не желая доводить дело до крайности. А она, когда я платье у неё из рук вырвал, прямо в комбинации к окну подскочила, на подоконник села и стала раскачиваться. Я видел, что она в невменяемом состоянии, и, желая предотвратить несчастье, бросился к ней. Да, я действительно схватил её за руку, которой она опиралась об оконную раму, надеясь удержать падающую Нину и втянуть обратно в комнату. Но не удержал. Она в тот момент, когда я схватил её руку, сопротивляясь, резко дернулась назад, её рука выскользнула из моей, и она полетела вниз без единого вскрика. Ужасно, это ужасно! Дайте же мне спуститься туда к ней вниз, хотя бы проститься!
Участковый инспектор шагнул вперед и силой усадил пожилого человека на стул. Что осталось от всесильного воротилы подпольного бизнеса! Перед членами следственно-оперативной группы сидел раздавленный горем, вмиг постаревший человек, измученный болезнями и тревогами. Ильин вдруг поймал себя на том, что в данном случае Туз невиновен. Скорее всего, так и было: пытался остановить жену, удержать её, а со стороны это выглядело как убийство, заверенное тремя свидетелями, один из которых — сотрудник милиции. Да ещё наверняка всю эту сцену, трактуемую как убийство, могли видеть из дома напротив.
И словно подтверждая его предположение, в комнату вошел молодой стажер прокуратуры и доложил Павлову шепотом, впрочем слышным по всей квартире, что он нашел ещё одного свидетеля, видевшего, как мужчина выталкивает из окна полураздетую женщину.
«Все, круг замкнулся. Тузу теперь не открутиться, будь он хоть сто раз невиновен, — подумал Ильин. — Все-таки есть возмездие на этом свете!»
— Ну а из-за чего ссора-то вышла? — Павлов спросил с нарочитым безразличием, давая понять, что сам факт преднамеренного убийства уже установлен и не вызывает сомнений.
Туз обреченно посмотрел на пожилого следователя. Можно было бы рассказать ему об увлечении жены молодым мужиком, мошенником и картежником, который внезапно исчез из её жизни. Конечно, при этом утаить, что исчезновение организовано им самим. Туз вспомнил, как пала духом жена в последнее время. Особенно её подкосило известие о том, что любовник уехал один и прихватил с собой её драгоценный браслет. Туз знал, что в течение месяца она дважды искала взаимности у молодых мужчин, партнеров по теннису. Но почему-то ничего не получалось. Скорее всего, сама мысль, что с ней встречаются только из-за денег, что без них ей не найти взаимности, отравляла её отношения с поклонниками. И эти неудачные романы тем более разжигали ненависть к мужу, изгнавшему с позором мужчину, которого она искренне любила. Их отношения становились все хуже и хуже, скандал следовал за скандалом, и она все чаще угрожала ему самоубийством. Вначале хотела попугать, а потом и сама утвердилась в мысли, что раз она не может вызвать бескорыстного ответного чувства, то и жить больше не стоит. И вот наступила развязка. Но ведь нельзя говорить все это следователю, закапывая себя ещё глубже: кто же поверит, что, зная об увлечениях жены, он продолжал её любить и не только не убивал, но и искренне горюет о её безвременной гибели. Да и сила у него уже не та, чтобы удержать семидесятикилограммовое тело жены. Но разве объяснишь все этим тупым, да ещё явно настроенным против него ментам?
И Туз, с досадой махнув рукой, с печалью в голосе ответил:
— Да так, пустяки. Семейные ссоры, как и в каждой семье.
Павлов и Ильин переглянулись, подумав об одном и том же: этот человек невиновен. Но все сложилось так, что установленные обстоятельства и показания свидетелей были против него. И даже пуговица его рубашки, оторванная во время возни у окна, могла быть истолкована как активное сопротивление жертвы, пытающейся спастись от озверевшего мужа. Наверняка найдутся свидетели её измен и постоянных семейных скандалов. Все вместе складывается в целостную картину преднамеренного убийства, пусть и совершенного в состоянии аффекта. Прощай, Туз! Теперь другие будут заправлять твоим криминальным бизнесом. И единственное, на что ты можешь рассчитывать, так это на более или менее приличное положение в зоне, поддерживаемое авторитетными друзьями с воли.
— Ну что, Алексей Петрович? Я же вам говорил, что мы все равно скоро увидимся! А вы не верили! — появившийся на пороге квартиры Антонов был по-праздничному весел.
Да, это была победа, пусть не лично его, Антонова, но победа справедливости. И он был счастлив: как же долго гулял на свободе этот негодяй! Как же долго! И сколько раз в своем воображении Антонов представлял, как зайдет в квартиру и скажет: «Вы арестованы, Синельников!»
Обыск провели быстро: данное дело было совершенно ясным, а материалы, уличающие его в других преступлениях, Туз с его опытом и осторожностью дома не держал.