— Это Михаил… А-а, это ты, архитектор? Наконец-то! Мы же тебя обыскались. Какой же ты шалун, однако! Неужто всерьез надеялся слинять?
Четвертачок упивался разговором, и вдруг впервые в жизни я почувствовал толчок спасительной первобытной ненависти. Будто пелена спала с глаз, и я понял, ощутил всей душой истинное значение слова «враг». Это слово было прекрасно, оно упорядочивало жизнь. Гречанинов, уставясь на меня немигающим взглядом, шевельнул губами: ну давай!
— Где Катя? — спросил я.
— У нас твоя проблядушка, у нас. Не волнуйся, ей здесь хорошо. Много развлечений, много мужчин. Она у тебя прыткая. Да ты, никак, по ней соскучился?
— Чего ты хочешь, пидор?!
— Ой как грубо! Дурачок ты, архитектор. Пыжишься, выкобениваешься, а счетчик-то тикает… Да, кстати, что это у тебя за дружок объявился? Где выкопал такого резвуна?
— Верни Катю. Я на все согласен.
Четвертачок заржал. По известной блатной манере он демонстрировал превосходство, мгновенно переходя из одного настроения в другое. От злобной истерики до показного благодушия у подонка всегда один шаг.
— Кому нужно твое согласие, покойничек?! Да ты столько натворил!.. Становись на колени, падла, и ползи сюда.
— Куда это?
— Ползи к Гоголевскому бульвару, оттуда проводят.
Гречанинов азартно подмигнул. Я сказал:
— Нет, Миша, так не пойдет. На условия — деньги, квартира — согласен, но кроликом не буду. Дай гарантии, что Катю вернешь!
Несколько минут Четвертачок верещал так, что у меня ухо заложило. Бессмысленные проклятия перемежались таким матом, какого я давно не слышал. Но постепенно он все же немного успокоился.
— Хорошо, падла, будут тебе гарантии. Останешься доволен. Но — при встрече, не по телефону. Кстати, дружка прихвати с собой, не забудь. Через час — на Гоголевском. Усек?
Гречанинов отрицательно покачал головой. Щелкнул пальцами.
— Я только приехал. Промок до нитки. Давай завтра утром.
Четвертачок мои слова обдумал.
— Но счетчик-то тюкает, придурок вонючий!
— Ничего, пусть тюкает… Еще одно. Дай поговорить Катей.
На второй припадок у него не хватило охоты.
— Это можно. Жди.
Или он держал ее при себе, или где-то совсем неподалеку. Минуты не прошло, как в трубке прозвучал Катин глуховатый голос, безжизненный, как опавшая листва.
— Саша, Сашенька!
Сердце мое чуть не остановилось.
— Катя, родная, мужайся! Я тебя выручу. Потерпи немного.
Горестный всхлип. Тоненький плач.
— Катя, Катенька, я люблю тебя!..
Сказать что-нибудь глупее у меня воображения не хватило. В трубке возник бодрый интеллигентный голос Четвертачка:
— Архитектор, а ты не тушуйся. Девка у тебя ядреная, на всех хватит. И тебе чуток останется. Но надо поспешить. Тут у нас такие кобели, разворотят до печенок. Слышишь, архитектор?
Глаза Гречанинова полыхнули, как угли в костре, и это меня поддержало.
— Я убью тебя, собака, — сказал я в трубку.
В ответ жизнерадостный гогот.
— Завтра в одиннадцать. Дружка не забудь. Чао, бамбино! — И гудки отбоя.
Гречанинов подал мне коньяк:
— Все в порядке, Саша, все в порядке! Через полчасика и двинем.
— Куда?
— За Катей. Зачем оставлять ее там на ночь?
Он объяснил, что дело предстоит пустяковое. Он бы один съездил, но лучше, если я подстрахую. Место, где окопался Четвертачок, ему известно. Три или четыре старых двухэтажных дома в глубине новостроек. Проходные дворы. Неподалеку фабрика скобяных изделий и бани. Все фонари побиты. Идеальные условия для налета.
— Сейчас они рванут за тобой на Академическую. И Четвертачок с ними. Он не удержится. Ему не терпится с тобой поговорить. Мы этим и воспользуемся, правильно? Никаких затруднений не будет. Ты как, не очень устал?
Он говорил так, точно приглашал на вечернюю прогулку в парк культуры.
— Григорий Донатович, вы не шутите?
— Пойдем, пойдем на кухню. Перекусим немного.
Поели разогретой на сковороде картошки, которую он залил яйцами. Запивали чаем. У меня ничего не болело, голова была ясная, просветленная коньяком. Как автомат, я глотал кусок за куском, пока Гречанинов не отобрал у меня вилку.
— Перегружаться тоже не надо… Кстати, ты в армии служил?
— Да.
— Из какого оружия стрелял?
— Из лопаты в основном.
— Понятно… Ну ничего, сейчас посмотрим. — Он ненадолго вышел и вернулся уже собранный в дорогу: в длиннополой десантной куртке, в американских ботинках на толстой каучуковой подошве и в просторных спортивных штанах.