— Будут бить?
— Бить тебя больше никто никогда не будет, — пообещал я со всей твердостью, на которую был способен. Она не поверила, но поднялась и пошла за мной в ванную. Я помог ей раздеться. Ее стройное тело было изумительным, гибким и соразмерным, и странно смотрелись на нем многочисленные голубовато-багровые следы пинков. Правая грудь целиком заплыла синюшным цветом и припухла. Особенно большой синяк округлой конфигурации, как след от копыта, расползся чуть выше поясницы. Меня она не стеснялась, видно, принимала за нянечку. Специально для такого случая я прихватил из Москвы мягкую шерстяную рукавичку и намылил Катю душистым мылом «Экстра», стараясь не причинять боли. Ей купание понравилось, она даже начала весело повизгивать. Заодно вымыл ей голову, у меня был припасен французский шампунь. Потом отжал светлые длинные волосы, массируя кожу, отчего она недовольно запыхтела:
— Ну хватит же! Дырку протрешь!
Чистую, влажную, пахнущую цветами, закутал ее в купальный халат и отнес в комнату. Там усадил на кровать, подоткнув под спину подушку.
Вдруг ей захотелось курить.
— Саша, можно мне сигаретку?
Я принес пепельницу, уселся рядом с ней, и мы покурили.
— Ты хороший, — сказала она. — Ты очень нежный.
— Стараюсь, — ответил я. После этого она внезапно начала заваливаться на бок, выронив на пол горящую сигарету. Спала недолго, минут двадцать, а я сидел и смотрел на нее. В ней, спящей, было столько умиротворения, что казалось, весь мир вокруг задремал. Но все же я не мог понять, как случилось, что эта молодая, красивая, но, вероятно, самая обыкновенная женщина, с которой я познакомился совсем недавно, причем среди ночи, на улице, стала для меня дороже всего на свете и разом заслонила прошлое? Даже то страшное, что произошло с нами, лишь усилило мое чувство к ней.
Проснулась она так же, как уснула, — внезапно и несколько секунд смотрела на меня с ужасом, не узнавая. Ужас в ее глазах был именно такой, про который говорят «животный», но это неправда. Вряд ли животным ведома вся глубина отчаяния, какую испытывает человек на пороге небытия.
Голос мой дрогнул:
— Ну что ты, голубушка?! Ну что ты? Это же я, Саша.
Она с облегчением улыбнулась, крепко сжала мою руку:
— Что-нибудь нехорошее приснилось?
— Нет, мне ничего больше не снится.
— Ладно, одевайся. Пойдем в столовую.
— Может быть, сходишь один? Правда, я совсем не голодная.
— Вот что, Катя. С сегодняшнего дня начинаем посую жизнь. Нормальную. Утренняя гимнастика, прогулки, бег. Задача такая: через неделю сдать нормы ГТО.
— А что такое ГТО?
— Пока секрет. Придет время, узнаешь.
В столовую я нарядил ее в длинную бежевую юбку и тонкий шерстяной свитерок. Ее влажные волосы мы закололи сзади блестящей перламутровой заколкой. На мой вкус, получилось очень красиво. Катя к моим камердинерским хлопотам была безучастна и даже не глянула на себя в зеркало.
Столовая располагалась в пристроенном к первому этажу флигеле и оказалась заполненной едва ли на треть. Радушная полная женщина в белом халате, которая здесь распоряжалась, отвела нас за столик у окна, поправила на опрятной ситцевой скатерти вазу с тремя пунцовыми тюльпанами и пожелала приятного аппетита. Из окна открывался чудесный вид на дубовую рощу. В помещении аппетитно пахло печеным хлебом. Публика состояла в основном из молодых и пожилых пар, а также за тремя сдвинутыми столами в противоположном от нас углу пировала шумная компания молодежи. Там поблескивали винные бутылки и пучилась литровая склянка «Смирновской». Путевка в этот затерянный в лесах пансионат стоила в среднем полтора миллиона, поэтому здешние отдыхающие, надо полагать, вряд ли были из шахтерских семей. Да это и естественно. Нормальные люди уже давно забыли о существовании всех этих богоугодных совдеповских заведений. Дешевые путевки канули в прошлое, как и весь заплесневелый коммун ячий быт, когда затурканный человек вынужден был безропотно сносить кошмарный гнет бесплатной медицины.
За соседним столом вкушал грибную солянку солидный господин лет тридцати пяти, неуловимыми родовыми приметами напоминающий какого-нибудь знатного московского брокера. С брезгливым видом он опускал в розовую пасть ложку за ложкой, но только до того момента, пока не увидел Катю. Когда он ее увидел, челюсть его отвисла, бычьи глазки радостно сверкнули, и не мешкая он громко представился:
— Тамарисков Сергей Юрьевич! С приездом, друзья. Откуда прибыли в нашу обитель, позвольте узнать?
Катю, разумеется, неожиданный наскок незнакомого мужчины перепугал, а я вежливо объяснил, что приехали мы из Москвы, зовут нас так-то и так-то, и поинтересовался здешними обычаями и нравами.
— Хочется, понимаете ли, немного отдохнуть…
Одним ловким движением Сергей Юрьевич вместе с тарелкой переместился за наш стол. Катя собралась было бежать, но я незаметно удержал ее за локоть.
— Ребята, да вы что?! — выпялился как на сумасшедших. — Ладно я здесь по необходимости, работу кое-какую закончить, но вы-то!.. В эту глушь?! На Канары, дети мои, на Канары — вот куда должен ехать белый человек.
— Мы с женой люди тихие, неприхотливые, — пояс-кил я. — Хочется иногда подышать природой, лесом, рекой…
— Надышитесь, — загрохотал Сергей Юрьевич, пожирая Катю глазами, словно меня вовсе не было за столом. — Этого добра тут навалом… Впрочем, рад, хоть какие-то люди появились. Преимущественно тут одни дикари. Да вон поглядите! — ткнул перстом в дальний угол, где гужевался молодняк. — Увы, не Европа, Саня, не Европа… Атак, возможно, пулечку собьем. Ты как насчет префа?
— За милую душу, — сказал я, ничуть не обескураженный фамильярным обращением. Мне все в брокере понравилось, кроме того, что он чересчур нахраписто положил глаз на Катю. А так — открытая книга для тех, кто умеет читать. Три извилины, непомерные амбиции и мешок наворованных денег под кроватью. Это неопасно.
Голубоглазая опрятная девушка-официантка в оранжевом передничке подала нам по тарелке такой же, как у Сергея Юрьевича, солянки и водрузила на стол большое блюдо с овощным салатом. Я попробовал солянку — вкусно.
— Катя! Давай ешь. Пальчики оближешь!
— Кормежка нормальная, врать не стану, — подтвердил Сергей Юрьевич. — Но все пресновато, по-совковому. Попозже загляните ко мне, угощу натуральным продуктом. Мужички недавно подвезли, прямиком из Парижа. Во рту тает.
— Лягушки, что ли?
— Саня, ты шутник, одобряю.
Говоря со мной, он продолжал неотрывно пялиться на Катю, и под его откровенным взглядом она никак не решалась приступить к еде.
— Сергей Юрьевич, — сказал я, — у меня к вам деликатная просьба, если позволите.
— Слушаю внимательно.
— Пересядьте, пожалуйста, к себе, а после мы вас обратно позовем.
— Не понял! — Он состроил такую мину, какая была, вероятно, у Павла I, узревшего в дверях графа Орлова с удавкой, — Я мешаю?
— Не в этом дело. Кате надобно принять кое-какие пилюли, при вас она робеет.
— Вы больны, мадемуазель? — еще больше удивился брокер. Катя, густо покраснев, молчала.
Я сказал с обидой:
— Не слишком тактичный вопрос. От вас не ожидал.
После недолгой немой сцены Сергей Юрьевич вернулся за свой стол и даже сел к нам спиной, видимо демонстрируя, что оскорблен в лучших чувствах.
— Саша, мне страшно, — прошептала Катя.
Не отвечая, я зачерпнул из ее тарелки и начал кормить ее с ложечки. Сперва она чуть не подавилась, но постепенно вошла во вкус и уже самостоятельно доела всю тарелку. На второе подали телячью вырезку с жареной картошкой, сдобренную чесночным соусом. Куски огромные, как у немцев. Свою порцию я метанул по-гвардейски, чем вызвал у Кати восхищение.
— Ешь и мою котлетку.