Мне не стыдно. Мне - горько.
Это как болезнь. Чем ближе вечер - тем сильнее зов. Рукопись Званцева. Чем у них кончится... Я конечно могу заглянуть в конец, но никогда не сделаю этого. Слабость. Не в моем характере...
"Курякин появился на пороге пивной в полном удовольствии: ковырял спичкой в зубе, порыгивал, глаза лучились. "Поди - всласть попил... уронил Евлампий. - Взгляните - на рукава..." И в самом деле, одежда кремлевского служителя краснела остатками рачьих тел. Судя по всему - на этот раз Курякин набрался всласть. Но шел ровно, твердо, сказывалась, наверное, огромная практика. Проводили до дома, - стоял в историческом месте, наискосок от бывшего губернаторского. Когда, приволакивая ногу, поднялся к дверям своей квартиры - догнали, мгновенно открыли и впихнули в коридор. Унылая прихожая... Прижали к стене, Званцев сунул ствол под ухо.
- Нишкни. Если хочешь жить.
Заверещал полушепотом:
- Господа, если вы грабители - взгляните. Я крыса из соседней церкви...
Объяснили цель визита, он сник.
- Если я вам открою - мне не жить.
- Есть варианты? - усмешливо осведомился Евлампий. - Тогда телись.
Минут сорок крыса рисовала трясущейся рукой схемы, планы, объясняла, где и как проходить, какими словами отвечать на вопросы охраны или непосредственного начальника, кладовщика, на каком щите висит ключ от подвала, где стоит сейф, как выглядят банки.
- Они запаяны, внутри светлая жидкость, в ней - по голове, в каждой. Одна мужская, одна женская, одна мальчуковая...
- Какая? - не выдержал Званцев.
- Ну... как бы от мальчика, глупый вы, что ли? Я поначалу боялся, потом - привык. Конечно, попервости я их разглядывал часами, сколько мог, потом наелся... Но бояться - перестал. Говна-пирога.
- Ваше ощущение: они настоящие? Принадлежат... принадлежали людям?
Курякин рассмеялся:
- Помилосердствуйте, в самом деле! Да что я - доктор, что ли? Ну, головы и головы, откуда я знаю? Шепотком рассказывали между собой, что отрезаны Юровским, после казни, для представления Свердлову и Ленину. Да почему-то не понадобилось, вот они так и остались, как бы не у дел.
- И все же? Глаза открыты? - наседал Званцев.
- Нет. Закрыты.
- Волосы?
- Растут. То есть... Как бы есть.
- Вы портреты царя, императрицы, наследника - видели? - вступил Евлампий. - Неужели трудно определить: похожи, не похожи!
Замялся, пожал плечами:
- Да кто его знает... Сколько времени прошло... Правда, возили нас на экскурсию в Ленинград, там в Кунсткамеру водили, видел я коллекцию попа... Как его? Ну, не имеет, так сказать... Так вот: там - свеженькие, вчерашние. А у нас... У-у... Столетнего закала. А то еще: в милиции ленинградской тоже есть музей, они там держат голову в банке...
- Это такой обычай? У большевиков? - спросил Званцев.
- Как бы да. От предков идет, - объяснил Курякин. - Так вот: голова Леньки Пантелеева, понимаете? Известнейший бандит был, сам - чекист, всех держал в страхе, весь город! Они в назидание показывают - передовикам производства, стахановцам...
Переглянулись.
- Закатайте рукав, - приказал Евлампий. Курякин дернулся, замотал головой, тогда Званцев стиснул его сзади, Евлампий достал коробочку со шприцем и вкатил сквозь рукав.
- Тебе же лучше, дуралей... Так - тихо, а то бы под пыткой подох...
Званцев отпустил враз отяжелевшее тело, Курякин свернулся на полу, словно пустой шланг.
- Значит, - спросил Званцев, - мы получаемся как бы и благодетели?
- Не болтайте лишнего, - рассердился Евлампий. - И ступайте. Завтра поутру я либо проникну в тайну Кремля, либо...
- Если я не дождусь вас к семи вечера... тогда...
- Нет. Работа заканчивается ровно в пять. Ждите до шести. Если нет выйдете из дома и стойте в сторонке. Если еще через час не появлюсь уходите в отрыв. Мало ли что произойдет, если вгонят иголки под ногти. Да, вот еще что... - Вынул из кармана маленький фотоаппарат. - Это Кодак 1935 года. Если смогу - сниму. Иначе придется поверить на слово.
- С Богом...
Спустился по лестнице, вдруг показалось, что слишком тихо, никто не помешал, не встретился. Охватили дурные предчувствия. Наблюдение заметил, когда свернул со Столешникова на Пушкинскую. Два человека шли по его тротуару, трое, не спеша, по противоположному. Прижимаясь к обочине, ползла "эмка". "Даже не скрываются, гнусы..." - подумал. Понял: подобное поведение службы наружного наблюдения означает только одно: арест. "Только дешево цените, товарисцы... - пробормотал зло. - Я вам не гусак, чтобы шею подставлять".
То, что произошло в следующую минуту, повергло в шок: "эмка" рванула, поравнялась с человеком, который опережал Званцева шагов на десять, выскочили четверо, мгновенно запихнули несчастного в автомобиль, двое уехали с задержанным, двое сразу же превратились в обыкновенных уличных зевак. Один кольнул взглядом: "Что случилось, гражданин?" - "Где? - Званцев сделал вид, что вопросом ошеломлен. - Когда? Вы, гражданин, чегой-то не туда..." Чекист (или кем он там был) удовлетворенно похлопал Званцева по плечу: "Меньше увидишь - дольше проживешь. Топай..."
Ах, какое неожиданное счастье. Или радость нечаянная? Ведь уже приготовился к последним мгновениям, успел подумать жалистно о несчастной судьбе Евлампия, его трагическом конце. Есть, есть Бог, и Он ведет праведных и прощает. Ну... Например - убийство в порядке самозащиты. Конечно, если скрупулезно порассуждать - весьма может оказаться, что о самозащите и речи нет, но это только в узком смысле. В широком же несомненная самозащита. Несомненная!
Вернулся под вечер, ужинать не стал, спать лег, положив оружие под подушку. Ворочался всю ночь, до утра. Солнце уже поднялось высоко и нещадно жарило в окна, когда встал, умылся и сел завтракать. На стене тикали ходики, казалось, вслед за стрелкой движется мистический взор, пронизывающий пространство. Вот Евлампий, удивительно похожий, нет совпадающий с Курякиным (покойным, к сожалению, да ведь что поделаешь? Правила игры...), приблизился к дверям проходной Кремля, вошел, вахтер делает вид, что не узнает, взял документ в руки, изучает фотографию и сравнивает, сравнивает, а лжекурякин истово ест рабоче-крестьянское начальство глазами, наконец охранник велит раскрыть сумку и лениво ковыряется в тряпках, наждачной бумаге, мыле. Ведет головой: мол - проходи. Так... Двор, Евлампий сворачивает к дворцу, что за дворец - бог весть. Дверь, часовой, проверка. Слава богу, пронесло. Вот Евлампий спускается по лестнице; переход, снова охрана. На стене - доска с ключами и снова вперед... Здесь Званцев внутреннее зрение потерял. Теперь оставалось только ждать...
Как медленно тянется время. Как томительно бьют вдалеке часы, или, может быть, то церковный колокол, - не смогли ведь большевики уничтожить московские сорок сороков полностью? Н-да... Приказано сидеть дома, но... стены давили и потолок валился на голову. Решил погулять. Шереметевский дворец оказался открыт, купил билет и, трепеща от вдруг охватившего ностальгического чувства, вошел. Вроде бы, на первый взгляд, все здесь свидетельствовало о достатке и благополучии прежних времен, но, ткнувшись взглядом в картину какого-то современного художника: "Исполнение барского наказания на конюшне" (было изображено тело на козлах с безобразно оголенным задом и дюжие старосты в армяках, с поднятыми розгами; еще штук тридцать - тонких, отборных мокло в ведре), понял, что не надобно приходить на пепелища. Ничего, кроме досады и разочарования. А тут еще и на экскурсию наткнулся: группа почтительно замерших девушек вслушивалась трепетно в разглагольствования экскурсовода с комсомольским значком. Тот вещал высоким голосом - словно петух на заборе: "Чьи это богатства, товарищи? Слепому понятно: своим трудом - всех этих люстр, картин, столов и стульев не накопить. Только жесточайшим угнетением крепостных". Слушать не стал, тошнота подкатила, подумал зло: "Мы с вами никогда каши не сварим. Ни-ког-да!" И сразу дворец поблек, будто осыпался и покрылся вековой пылью. Ничего, кроме зависти, ненависти и злобы воспитать в простом человеке здесь нельзя было. Да и зачем? Простой человек - он к Мировой революции готовиться обязан, дабы и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Париже точно так же дворцы служили только назиданием, а хижины - жильем подавляющему большинству. Это и есть справедливость по геноссе Марксу.
До условленного времени бродил по парку. Здесь никого не было - в будние дни москвичи не помышляли об отдыхе. Красивый парк, вековой, сколько помнили эти дорожки, тропинки... Где вы, владетельные дворяне русские, что сделали не так, что проглядели? Соверши вы поступок вовремя - не пришлось бы пробираться через границы, нести смерть.
Только о каком поступке речь? Человеку всегда кажется, что он живет правильно, а все прочее - дело других. Вот в чем штука.
Ровно в шесть стал напротив дома, как бы дожидаясь автобуса. Еще через пять минут подъехал на такси... Курякин, собственной персоной. Почувствовал, как к горлу подкатил сухой ком, и сердце прыгнуло высоко-высоко. Надо же... Неужели так похож? Нет. Это грим. Однако мастер... Значит, как и в сновидении - все прошло благополучно. Ай да мы... Умеем.
Когда вошел в дом - Евлампий уже разгримировался, складывая парик, бороду и усы на противень. Поджег, полыхнуло пламя. Засмеялся: "Нету раба Божьего, пропал. И облик его хранить более незачем. Я все увидел, установил и, кажется, разобрался..."
Из нервного, сбивчивого рассказа (чрево Сатаны, не шутка) следовало, что подвал находится под зданием ЦИК, непосредственно под кабинетом Свердлова. Совпадение? Возможно. Только в истории совпадений не бывает пересечения, скорее. Когда рабочие на какой-то подмосковной платформе выслушали речь трибуна о скорой Мировой революции и скором прибавлении пайка - не поверили и, воспользовавшись численным превосходством, шибанули товарища председателя ВЦИКа о платформу - разбираться с его, председателя, наследством у руководства времени не оказалось. Ключа от сейфа не нашли и перенесли сейф, не вскрывая, в подвал, банки с головами поставили сверху и... забыли. Оно и понятно: вихри враждебные сотрясали революционную Россию, приказа открыть сейф или уничтожить банки так и не последовало. Да и кто бы сунулся с таким вопросом к грузинцу?
- Пошваркал тряпкой всласть, - рассказывал Евлампий, - протер, вытер и натер. Что характерно и о чем покойничек не предупредил - все время за спиной маячил "сотрудник". Правда, я улучил момент - он отошел попить, - и щелкнул баночки. Если света хватило - насладитесь. Но - твердо: это не Романовы. Я видел и императрицу, и государя, и наследника цесаревича. Не они. Кто же? Слышали бесконечные рассказы о "двойниках", о купеческой семье, уничтоженной вместо царской? Так вот, молва не зряшная. Головы человеческие, судя во всему, в специальном растворе - может быть, спирт, формалин - я не имею медицинского образования. Сохранились неплохо. Мужчине лет сорок. Столько же женщине. Мальчику лет десять.
Ошеломленный, подавленный, слушал этот рассказ Званцев, и казалось ему, что душа человеческая - бездна без дна. Тавтология как бы, да ведь кто догадался, что в коротком словечке - на самом деле - два, в одно соединенные...
- Мы уже никогда не узнаем, зачем большевикам понадобилось губить посторонних людей. Была у них какая-то цель, но ведь это теперь область гадательная и нам ни к чему. Проявляем пленку?
Удалился в ванную, колдовал там минут сорок, Званцев почувствовал, как от нетерпения немеет левая рука, потом правая. Наконец Евлампий появился с пробными отпечатками. Да-а... Такого видеть не приходилось. Три банки, литров на двадцать каждая, плавают головы, под шеей у каждой белесые остатки сосудов, соединительной ткани. Жутковатое зрелище... Кого уничтожили чекисты, зачем? Страшно. Но - закономерно: народ не оценил того, что имел. А ловящий журавля в небе - тот плаху обретает, старая истина.
Одно теперь ясно: погибла царская семья или непостижимым промыслом жива - "головы" к ней, семье, отношения не имеют. И можно двигаться дальше.