Наступил 2002 год, о событиях которого я бы хотел рассказать подробнее. 3 марта у меня и Сарит родился ребенок – сын, которого мы назвали в честь моего деда Шмуэлем.
Между тем это радостное событие произошло в пору достаточно трагическую: террор достиг невиданного до той поры размаха.
В первую интифаду, начавшуюся в 1987 году, в течение года – в основном от холодного оружия – погибало двадцать–тридцать человек. Это число показалось израильтянам столь астрономическим, что они пригласили в страну Арафата, чтобы тот, как выразился Рабин, «разобрался с ХАМАСом без правозащитников и Верховного суда». Но Арафат неожиданно не оправдал рабиновских надежд и возглавил вторую интифаду, куда более кровавую. В течение 2001-го в результате терактов погибли 208 израильтян, а уже в первые месяцы 2002-го это число было превышено, всего же в 2002-ом году погибли 456 человек.
Весной началась операция «Защитная стена». В эту пору было призвано много резервистов. Я оказался в их числе, наша часть была из тех, которые заняли Рамаллу.
Мы с Рувеном вновь оказались рядом и во время одной передышки опять ненароком сцепились...
– Не понимаю! – сказал я. – Вроде бы все сейчас признали, что Арафат наш враг, почему же тогда решение Рабина впустить его в Израиль по-прежнему именуется у вас отправной точкой «мирного процесса»? Почему бы, наконец, не назвать этот процесс его настоящим именем: капитуляцией перед террором?
– Ты злобствуешь... ты не понимаешь... Ты живешь своими старыми мифами... Мы не могли удерживать эту землю и должны были ее кому-то передать. Допустим, пока это не привело к миру, но это объективный процесс, в ходе которого мир в конце концов придет.
– Если мир действительно когда-нибудь придет, что довольно сомнительно, то это будет значить лишь то, что без подписания соглашения с Арафатом он пришел бы лет на сто – сто пятьдесят раньше...
– Это демагогия. Ты ведь сам понимаешь, что террор нельзя победить военными средствами. Необходимы политические решения.
– Наркобизнес тоже нельзя победить, однако единственное политическое решение, которое считается приемлемым во всем мире, – это продолжать с ним борьбу.
– Как можно это сравнивать! Как можно сравнивать наркобизнес с национально-освободительной борьбой?! Весь мир борется с наркобизнесом, но он отказался от колониализма... Как французы ушли из Алжира, так и мы должны уйти из Иудеи и Самарии...
– Во-первых, для нас Иудея и Самария – это не как Алжир для Франции, а скорее как Париж. Это арабы должны уходить, а не мы. А во-вторых, ты отстал от жизни. Сегодня Алжир уже пришел во Францию, и, поверь мне, мы еще услышим требования выходцев из Северной Африки сбросить «лягушатников» в море...
– Твое предсказание – самое идиотское из всех, которые мне когда-либо приходилось слышать.
– Особенно часто и последовательно в этом мире сбываются почему-то именно такие «идиотские» предсказания! Как ты думаешь, почему? Мы предупреждали: пустите Арафата в Газу – получите обстрелы катюшами. Как вы хохотали над нашей мнительностью... Мы говорили – не выдавайте им автоматы...
– Да хватит уже с этими автоматами! Никто не давал им автоматы, они ввезли свое оружие... Что, по-твоему, полицию следовало оставлять безоружной?
– Мы же, кажется, уже выяснили, что это не полиция, а ряженые в полицейскую форму террористы.
«Защитная стена» была первая серьезная антитеррористическая операция, после того как осенью 2000 года Арафат с грохотом опрокинул стол переговоров. На протяжении полутора лет ЦАХАЛ занимал оборонительную позицию, его ответные действия были робки и непродолжительны. «Защитная стена» изменила обстановку. С той поры, по оперативным соображениям, ЦАХАЛ занимал арабские города Иудеи и Самарии на долгие месяцы, и это в целом сходило. Но тогда, когда это произошло впервые, мир содрогнулся. Шутка ли, армия суверенного государства вторгается на территорию собственной автономии, откуда против него годами ведется террористическая война! Какое потрясение основ!
Уже в тот же день – 29 марта, когда правительство приняло, наконец, решение дать отпор террристам, ЦАХАЛ вступил в Рамаллу и блокировал канцелярию Арафата, где нашли себе убежище десятки террористов. В ходе той операции были обнаружены документы, подтверждающие прямое участие Арафата в организации террора, в том числе подписанные им приказы о выплате денежных вознаграждений убийцам.
3 апреля были заняты Калькилия, Бейт-Лехем, Туль-Карем и значительная часть Шхема и Дженина. Вечером силы ЦАХАЛа заняли канцелярию Раджуба в Бетунии. Калькилия и Туль-Карем были вскоре оставлены, но продолжались ожесточенные бои в Шхеме и в лагере беженцев Дженине. Вместо того, чтобы разбомбить несколько десятков занятых террористами зданий, во избежание жертв среди мирного населения их брали штурмом. В результате в Дженине погибло 23 наших военнослужащих. Но даже эта противоестественная забота о благополучии вражеской стороны не избавила Израиль от обвинений в совершении военных преступлений. В те дни и много месяцев спустя антитеррористическая операция в Дженине во всем мире звалась «резней». Все мировые СМИ гудели о зверском убийстве пятисот мирных жителей. Но как впоследствии выяснилось, большинство трупов этих «жертв» взялись из морга местной больницы. Исламские «пропагандисты» живописно разбросали их на фоне нескольких разрушенных зданий. Через полгода даже комиссия ООН признала, что в Дженине погибли всего 52 араба, большинство из которых были вооруженными террористами. Однако в тот момент это уточнение уже мало кого интересовало.
Почти целый месяц я провел на позициях. Даже переговариваться с родными по сотовому телефону удавалось не каждый день.
Но в начале мая я получил, наконец, увольнение и на четыре дня вернулся домой. Об этом отпуске у меня сохранились самые радужные воспоминания.
Субботу мы провели у родителей. Давид с женой тоже приехал.
Говорили, конечно, об операции, о погибших и раненых, о возможностях справиться с террором. Сарит похвасталась Давиду своим револьвером. Приобретение это было сделано, впрочем, еще полгода назад, когда на дорогах Иудеи и Самарии от пуль террористов стали гибнуть по несколько человек в неделю. Иногда обстрелы производились с обочин, но, как правило, стрельба велась почти в упор из обгоняющего автомобиля. Сарит поэтому садилась на заднее сиденье и рассматривала все выходящие на обгон машины. Было решено, что если из какого-то автомобиля высунется ствол автомата, то она станет палить в лобовое стекло.
– А почему револьвер? – с недоумением спросил Давид, внимательно рассмотрев Саритино оружие. – У тебя что – реакция слабая?
– Нет, у меня руки слабые. Я не могу пистолет взвести. Мне только револьвер подходит…
– Но ведь тут же всего шесть патронов!
– Шесть патронов, Давид, это бесконечно больше, чем ничего. Математический факт. Можешь взять калькулятор и проверить.
Папа весь вечер просидел, не снимая кипы. Раньше такого не наблюдалось. Раньше он надевал ее только за субботним столом и когда молился. Со временем он становился все более набожным, накладывал тфиллин, даже стал посещать уроки Гемары, но обыкновенно ходил он все же без кипы. Говорил, что у него кипка-невидимка… Видимо, не хотел афишировать свою религиозность, менять свой устоявшийся имидж «европейца».
Ни я, ни Давид вида не подавали и не расспрашивали отца, куда это вдруг исчезла кипка-невидимка? Однако он сам счел нужным объясниться.
– Меня так возмущает этот новый европейский антисемитизм. Ну зачем им поддерживать Арафата? Это же совершенно иррационально. Ведь если на месте Израиля возникнет террористическое палестинское государство – чего они всеми силами добиваются, – то скорейшая исламизация Европы будет предрешена. Это ведь в прямых шкурных интересах Запада – сохранить жизнеспособный Израиль, а они нас топят... Лучше, мол, будем жить под шариатом, лишь бы этих евреев не было. Уж слишком о себе воображают!..
Мы еще раньше с папой об этом говорили. Начало интифады он переживал очень болезненно: когда Арафат отказался от более чем щедрых предложений Барака и развязал террористическую войну, то гнев цивилизованных народов обрушился не на ООП, а на Израиль.
В ту пору папа как раз решительно склонился в сторону религии.
– Ты только вслушайся в эти слова пророка Захарии, – сказал он мне в одну из побывок – «Соберу все народы воевать против Иерусалима». Это же удивительно! Ведь именно все народы выступают против нас. Арабы могут совершать внезапные вероломные нападения или вести войну на истощение на протяжении долгих лет. Причем цель их войны – уничтожение еврейского государства, и им никто и слова не говорит. Но стоит Израилю в минуту смертельной опасности дать отпор, как немедленно созывается Совет Безопасности ООН, все человечество виснет на руках у нашей армии и требует прекращения огня. Ни разу за всю историю Израиля не было по-другому. Ни разу! Скажи, как это можно было предвидеть?! Ведь когда этот Захария пророчествовал, ни один историк о евреях не упоминал… Мы были никому неведомое племя… Какой манией величия было воображать в ту пору, будто бы с нами будет воевать весь мир… И вот не прошло и трех тысяч лет, как действительно собрались все народы, все без исключения, и воюют против горы Сион… И после этого не испугаться? После этого не накладывать тфиллин?! Меня доконал этот человечище, этот верный дружбан великого маленького палестинского народа, этот нобелевский лауреат… Ну, как его?
– Сарамаго, – напомнил я. – Жозе Сарамаго…
Сам я впервые услышал это имя от Гриши Кранца, когда тот с Андреем заехал ко мне в Имбалим. Гриша утверждал, что по Европе бродит «призрак гностицизма» и что Сарамаге вручили Нобеля только за то, что в своем «Евангелии от Иисуса» он вывел еврейского Бога злобным моральным уродом, а сатану – благородным отзывчивым существом.
Незадолго до «Защитной стены» Сарамаго наведался в Рамаллу и объявил всему миру, что она напоминает ему… Освенцим.
– Вот-вот, Сарамаго, – продолжал отец. – Я ведь до Арафата десятки раз через эту Рамаллу проезжал…Это очень богатый город. Добротные дома, роскошные виллы… Ну, ты лучше меня знаешь. И сравнить все это благолепие с концлагерными бараками! Сравнить Рамаллу с Освенцимом! Кем нужно быть, чтобы прибегать к таким метафорам? Я уверен, что он эту фразу давно заготовил… Еще на родине, в каком-нибудь лиссабонском кафе выстрадал этот образ.. Удивительно только, как у него язык повернулся произнести все это в самой Рамалле? При людях, которые там живут? В общем, после его выступления я почувствовал, что просто недостойно появляться на людях без кипы…
Тревоги войны и радости, связанные с рождением ребенка, забрали много сил. Было не до рукописи. Но когда в конце мая я вернулся из армии, то как-то вдруг подумал, что неплохо бы, наконец, узнать, как продвигается расшифровка текста и когда можно ожидать первых публикаций. Прошло все-таки почти полтора года. Что-то же должно уже было проясниться.
Мне было неловко справляться об этом у Пинхаса, которого я периодически встречал, когда он забирал дочь. Во-первых, отношения наши были в высшей степени отчужденные, а во-вторых, женившись на Сарит, я вроде бы отказался от всех своих «прав» на рукопись. Как бы то ни было, я решил начать со звонка в Управление древностей.
Меня несколько раз перебрасывали с телефона на телефон, пока, наконец, не соединили с человеком по имени Хаим, как-то связанным с организацией экспедиций в ущелье Макух. Он довольно равнодушно отнесся к моим словам относительно рукописи, но уверил, что их очередное издание скоро увидит свет и что там будут подытожены все находки...
– Это издание посвящено всему району Йерихона, – пояснил Хаим, – но ущелье Макух там занимает больше половины объема. Издание все время задерживалось. То чем-то пополнялось, то еще какие-то причины были. Но сейчас вроде бы все согласовано. Оригинал-макет готов уже больше месяца. Я думаю, через две-три недели будет на что посмотреть... Вы имели отношение к этим раскопкам?
– В некотором роде, – ответил я. – К вам можно будет зайти, приобрести выпуск?
– Насчет приобрести не уверен. Количество экземпляров ограничено. Они все рассылаются по университетам и другого рода учреждениям. Частным лицам почти ничего не остается. Но здесь, в библиотеке, вы все сможете посмотреть и переснять.
Я позвонил еще раз через три недели. Издание все еще не было готово...
Наконец почти через полтора месяца после моего первого звонка я услышал, что выпуск готов и с ним можно наконец ознакомиться.
Мы с Сарит помчались в Управление древностей. Перед нами лежал XLI выпуск бюллетеня «Атикот».
Мое сердце взволнованно забилось после того, как на обложке я увидел фотографию листа древней рукописи. Мы с нетерпением открыли журнал и стали его быстро перелистывать. Среди прочего в нем были приведены все археологические находки из ущелье Макух. Издание было снабжено подробным описанием каждого экспоната. Приводились даже фотографии каждой пещеры и подробные планы некоторых из них. А также фотографии, зарисовки и подробное описание обнаруженных в пещерах предметов с указанием эпохи, к которой они относятся... Наконец, мы набрели и на описание представленного на обложке свитка. С первых же слов я понял, что это та самая рукопись времен Бар-Кохбы, о которой мне когда-то рассказывал Пинхас. Но о нашем арамейском свитке не упоминалось ни слова.
Я был удивлен и потребовал встречи с каким-нибудь ответственным лицом, а не с этим Хаимом, который, как выяснилось, вообще ничего не знал о рукописи и просто участвовал в подготовке издания.
Я переговорил с двумя чиновниками, и все меня заверили, что ни о какой рукописи не слыхали...
Озадаченный, я решился, наконец, позвонить Пинхасу:
– Пинхас, что это значит? Почему в Управлении древностей никто не слышал о рукописи? – спросил я его.
– Она там и не появлялась.
– Ты что, не смог придумать легенды, как она нашлась? Куда ты ее направил? Она до сих пор у тебя?
– Ее у меня нет, – злорадно, как мне показалось, отрезал Пинхас.
– Но что ты с ней сделал?
– У меня рукописи нет. Считай, что она никогда не обнаруживалась и навсегда осталась в вади. Это все, что я могу тебе сказать. К тому же ты, кажется, за эту рукопись что-то получил... Так что я не понимаю твоих дальнейших претензий. А поменяться с тобой обратно я не могу по законам Торы. Так что не беспокой меня больше этими вопросами.
Послышались короткие гудки. Я ошарашенно смотрел на трубку, пока не догадался наконец ее повесить. Что же могло произойти? И можно ли вообще его словам верить?
Узнав об этой истории, Андрей расстроился невероятно. Ему не сиделось на месте, и в конце июля он прилетел в Израиль. Взяв день отгула, я встретил его в аэропорту. Мы сели в машину.
– Ух ты, ну и печет же у вас! Кондиционер не помогает... – посетовал Андрей, оказавшийся на солнечной стороне движения. – Когда едешь на восток, солнце светит прямо в бок.
– Возвращаешься на запад…? – вопросительно подхватил я.
– «На запад» нескладно выходит… Возвращаешься домой, солнце светит в бок другой. Так надо.
– Уверяю тебя, что если мы будем возвращаться в аэропорт в первой половине дня, то тебя будет припекать в тот же бок, что и сейчас…
– Какая проза! Но хватит о погоде. Слушай, что я думаю. Мне кажется, что Пинхас уже зарекомендовал себя как человек, скажем так, не вполне надежный. Я бы не стал с большим доверием относиться к его заявлениям. Очень может быть, что он распорядился рукописью с экономической выгодой для себя. Пойми, ведь стоимость этого свитка может оказаться огромной. Я не удивлюсь, если услышу, что Ватикан приобрел его за миллион долларов. Миллион, это я, конечно, так сбрендил, и Ватикан тоже. Но, согласись, что соблазн продать рукопись у Пинхаса имелся, особенно если принять во внимание, что официально ее зарегистрировать было непросто.
– Ты прав, – подхватил я. – Он не смог придумать убедительную легенду находки, решил не рисковать и тайно продал ее. Ручаюсь, что это колоссальные деньги… Но тогда рукопись, возможно, где-то уже опубликована.
– Уверен, что нет, – запротестовал Андрей. – Во-первых, такие дела тянутся годами. Даже многие кумранские тексты до сих пор не опубликованы. Если же рукопись действительно куплена Ватиканом, то ее вообще может никто никогда не увидеть. Ведь именно Ватикан на протяжении десятилетий тормозил публикацию почти половины кумранских текстов. Только недавно дело сдвинулось с мертвой точки. К тому же я не могу представить себе, чтобы публикация такой рукописи прошла бы незамеченной. Уверен, мы услышали бы об этом.
Андрей, как всегда, намеревался остановиться в достаточно просторной квартире Фридманов, но нам многое нужно было обсудить, и было решено, что первый день он проведет у нас на Инбалим.
– Как все-таки близко отсюда до вади Макух! Может, еще раз в нашу пещеру заглянем? – сказал Андрей, когда мы вышли на смотровую площадку.
– Ради чего? – поинтересовался я.
– А вдруг рукопись осталась в пещере?
– Ну что за вздор? Как можно такое вообразить?
– Раньше мне тоже такое в голову не приходило, но, стоя на этом месте, чего только не передумаешь. Вдруг Пинхас оставил рукопись там? Вдруг ему что-то помешало? Почему нам не попробовать вновь проникнуть в ту пещеру? Я ведь искал тогда очень поверхностно. Может быть, там еще что-нибудь найдется?
– После того как там побывал Пинхас, я не думаю, что в пещере что-нибудь могло остаться. А рукопись он вне всякого сомнения забрал... Не знаю, как ты можешь вообще в этом сомневаться.
– И тем не менее, стоит попробовать. Нельзя оставлять такие вопросы невыясненными.
– Я тоже не понимаю, почему бы нам еще раз туда не сходить? – вставила Сарит.
– Почему? Да хотя бы потому, что сейчас это небезопасно. Интифада на дворе, забыла?
– Послушай, Ури, а может быть, можно связаться с какими-нибудь торговцами древностями? Вдруг они что-то слышали?
– Ну с какой стати они станут с тобой откровенничать? – отмахнулся я.
– Ну просто: да или нет. Появлялась ли такая рукопись…
– Как же, как же! У них там полная отчетность, каждой ворованной рукописи присваивается регистрационный номер… Вообще-то, если честно, то я уже попросил Халеда связаться с кем нужно и спросить. Он ведь мастер устанавливать такие связи.
– Ну и что?
– Ничего. Он ничего не узнал...
Мы вошли в караван.
– Так что случилось с Семеном и Катей? – спросил я, когда мы уселись за стол и стали потягивать ледяную воду с мятой и лимоном. – Как это они так вдруг разом ушли в монастырь? Ты их видишь вообще?
– Вижу. Семена достаточно часто, он ведь в Москве. А вот с Катей сложнее, она в одном подмосковном монастыре обосновалась.
– Вот Сарит считает, что у них что-то не ладилось и что они таким причудливым способом развестись решили.
Сарит в знак подтверждения моих слов кивнула.
– Да чего там между ними могло не ладиться? – удивился Андрей. – Они и до сих пор в отличных отношениях. Вы просто не очень монашескую идею понимаете. Монашество – это очень глубокое призвание. Я и сам о нем много размышлял. Всецелая посвященность Богу предполагает также и родовую, можно даже сказать сексуальную посвященность. Монашество – это в сущности то же посвящение, что и у вас – евреев. Как вы захвачены Богом на родовом уровне, так же и монахи, хотя и по-другому… Это как две стороны одной медали…
Андрей хотел было еще что-то сказать, но, взглянув на нас, махнул рукой. Видимо, понял, что слишком долго придется вводить нас в курс дела, если вообще удастся.
– По меньшей мере вы должны признать, что монашество – единственная достойная альтернатива бескрылой любовной связи, – сказал он после некоторой паузы. – Ведь и супружество – это призвание, и если человек по какой-то причине его в себе не развил или не может его реализовать, то в монашестве для него открывается достойный путь.
– Ну вот я тебе это самое и пытаюсь объяснить, – сказала Сарит. – У них что-то не ладилось, что-то не получилось, и они, как ты выразился, «достойно» расстались.
– Брось. У Кати – это точно призвание, – отмахнулся Андрей. – Что же касается идеологии, то это уже и не важно. Пусть ей и в самом деле все это Семен внушил. Главное, что в вечность брака она искренне не верит. Вы же помните этот разговор? О том, что брак для земной жизни, а не для небесной? Но если это так, если брака нет на небесах, то нет его и ниже. Это по крайней мере последовательно – то, что они сделали.
– Мне кажется, это вопрос смысла, а не умствований, – возразила Сарит. – Тот, кто в браке видит смысл, тот, разумеется, уверен, что брак этот сохранится и в грядущем мире, а тот, кто в браке смысла не находит, будет считать наоборот. Они просто не нашли в браке смысла и из этого уже разводят всякую идеологию. Ну как в самом деле нашедшие друг друга мужчина и женщина разлучатся ради какой-то религиозной идеи? Это же бред.
– Нет, нет, Сарит, – запротестовал снова Андрей. – Ты путаешь причину со следствием. Даже если ты права и у них чего-то там действительно не ладилось, то только потому, что они исходно эти отношения ерундой считали. Ты просто не знаешь. В прежние времена люди так постоянно поступали. Во всяком случае под старость, после того как дети вырастали, супруги очень часто расходились по монастырям. Я знаком с одним поляком, у которого родители уже несколько лет в монастыре живут. Я спрашивал его, он говорит, они всегда ладили. А в древней церкви был даже обычай полного целибата мужей и жен при продолжении совместной жизни под одним кровом. Ты просто не очень этот опыт понимаешь.
– Совсем не понимаю, если быть точной.
На другой день Андрей отправился к Фридманам, а я на работу, где мне все время вспоминалось его предложение сходить в ущелье Макух.
– Зачем Пинхас сказал, что не может поменяться со мной обратно? Неужели это была только пошлость? Вдруг ему в самом деле было что менять? Вдруг он таким способом просто проговорился?
А что значили его слова: «Считай, что эта рукопись навсегда осталась в вади». «Вдруг он и в самом деле ее по какой-то причине не забрал? – размышлял я. – Почему, собственно, нужно думать, что Пинхас все оттуда вынес? Ведь это и физически, пожалуй, было трудно сделать. А кого он мог привлечь в помощь? Ведь территория-то эта арафатовская».
Мне даже стало странно, почему я вообще не предпринял такой экспедиции раньше? Пусть даже рукопись Пинхас забрал. Кто знает, что там могло еще находиться?
Вернувшись вечером домой, я поделился этими соображениями с Сарит.
– Мне кажется, Андрей прав. Возможно, нашу пещеру стоит еще раз проверить.
– Я давно тебя туда зову, если ты обратил на это внимание.
– Ну уж нет, Сарит, ты там один раз побывала, и будет. Дорога туда трудная и небезопасная. Оставайся, пожалуйста, с детьми.
Сарит ничего не ответила, но я видел, что она обиделась. Мне потребовалось минут двадцать на то, чтобы убедить ее в том, что это путешествие не для кормящей матери.
Уговорив Сарит остаться, я позвонил Андрею.
– Так что? – сказал я. – Я в принципе не возражаю против того, чтобы проведать пещеру?
– Командуй – когда выходим.
Два следующих дня Андрей провел в Хайфе у Гриши Кранца, а от него заехал в Акко к Халеду, который в середине апреля женился.
То был самый разгар операции «Защитная стена», на свадьбу к нему я, конечно, выбраться не мог и с женой его до сих пор так и не познакомился.
– Ну как было? – поинтересовался я у Андрея, когда он приехал к нам на субботу. – Как Халед? Как его Айша? Халед сказал, что она дочь маштапника из Газы.
– Не знаю, что тебе и сказать. Скромная очень. Более чем за сутки ни одного слова мне не сказала. Я поначалу подумал, что она только по-арабски говорит. Но Халед утверждал, что она знает иврит. Она все время или на кухне, или в спальне находилась. Но, может быть, ей просто нездоровилось. Мне показалось, что она в положении.
– Какие впечатления вообще от поездки?
– Акко – очень колоритный город. Там столько старины, столько экзотики. Халед, представь, водил меня в какое-то молитвенное собрание.
– По какому они принципу там собираются? – поинтересовалась Сарит. – Тоже все маштапники?
– Не думаю, – возразил Андрей. – Видно, что людей этих объединяет что-то более значимое, чем общие неурядицы.
– Ах, да, – вспомнил я. – Халед ведь и меня приглашал, говорил, что у них там есть молитвенная группа, в которую и христиане, и евреи заглядывают.
– Бывают такие мусульмане? – удивилась Сарит.
– Я так понял, что группа эта суфистского толка, – пояснил Андрей. – Другие мусульмане действительно едва ли бы в свое собрание неверных пустили. В кафе, разве только. Халед меня ведь и в кафе арабское водил. Как христианина меня представил, о джихаде беседовали...
– О джихаде?
– Да, о джихаде. Собеседники мои отпирались, говорили: ислам всегда за мир. Но не убедили, есть это в их религии... А у вас, кстати, идея джихада действительно отсутствует. С тех пор как ты мне это однажды сказал, я Библию тринадцать раз перечитал и нигде не встретил, чтобы Бог угрожал народам каким-нибудь наказанием за поклонение идолам.
– Тринадцать раз? Откуда такая точность? Ты что, зарубки делаешь?
– Нет, просто читаю, согласно баптистскому патенту, по три – четыре главы в день и так за год прохожу все Писание. Это, разумеется, сверх чтения по зову сердца. Только за последний год я думаю, что перечитал Евангелия не менее десяти раз. И ведь, представляешь, постоянно нахожу какие-то новые разночтения между Иоанном и синоптиками!
– Я, кстати, тоже еще кое-что обнаружил в пользу того, что твоя рукопись связана с кумранской сектой, – сказал я Андрею.
– Вот как?
– Да. Есть подтверждение тому, что Учитель Праведности – это действительно Йешу ха-Ноцри, отлученный рабби Йегошуа бен Перахией.
– Что же это за подтверждение?
– Я отыскал в кумранских текстах одно место, которое удивительно перекликается с тем отрывком из трактата Сангедрин, в котором Йешу подвергается херему. Это как будто другой взгляд на ту же талмудическую историю. Талмуд сопоставляет конфликт Йешу и его учителя рабби Йегошуа бен Перахии с конфликтом пророка Элиши и его слуги Гехезии. Элиша отправился за Гехезией в Дамаск, где услышал от него те самые слова, которые потом Йешу повторит своему учителю Йегошуа Бен Перахии: «Разве ты не учил меня, что тем, кто совратил многих, не предоставляют возможности покаяния?»
Но и «Дамасский документ» проводит ту же самую параллелль! В нем Учитель Праведности – читай Йешу, – отлученный «строителем ограды» – читай рабби Йегошуа бен Перахией, – также сопоставляется со своим собратом и предтечей по херему – Гехезией. Но, если в Талмуде Гехезия стоит в общем ряду с теми, кому «нет удела в мире грядущем», то есть в компании с Ахитофелем и Биламом, то в «Дамасском документе» он упомянут вместе с Барухом – верным слугой пророка Йеремии, а Дамаск, в который Гехезия бежал, превращается для Учителя Праведности в символ «Нового Завета»... И твоя рукопись, Андрей, прекрасно в эту концепцию вписывается, то есть подтверждает, что Йешу из Нацрата, описанный в Талмуде, и есть Учитель Праведности.
– То, что рукопись пропала, – это просто ужасно, – стал сетовать Андрей. – Она действительно могла бы изменить мир. Как минимум мы бы узнали, с чем имеем дело, а теперь нам остается только гадать. Такие теории с тобой возводим, и не известно на чем… Слушай. А ты знаешь, что твой Сергей пошел по стопам Рене Генона и принял ислам?
– Вот это да!
– Причем тому уже год. Просто он тебе не сообщал.
– Да я с ним уже два года не контактирую… У меня с ним в Израиле была еще одна встреча. Он меня в свою евразийскую веру агитировал...
Я в подробностях пересказал, как Сергей предложил мне читать антисемитские журналы...
– До сих пор понять не могу, зачем он вообще ко мне подбирался со своим евразийством? Ты понимаешь?
– Возможно, для алиби, – сказал Андрей. – Как отмываются нечистые деньги, так же отмываются и нечистые идеи. Если антисемит оказывается связан с кем-то из евреев, хотя бы сколько-нибудь представительным, он сразу же обретает видимость благопристойности и политической корректности… Власти отказываются легализовать евразийцев, а значит, благосклонный кивок со стороны еврейского истеблишмента им бы очень мог пригодиться. Кстати, даже в вашей израильской прессе сообщали, что несколько неумных еврейских авторов писали статьи для евразийских журналов. Ты, возможно, у евразийцев в кандидатах на такого остолопа какое-то время фигурировал.
– Я редко на русском языке газеты читаю, а в ивритской прессе мне такое не попадалось.
– Так вот. Какого-то сотрудничества с некоторыми евреями им добиться удалось.
– Я не удивляюсь. В Израиле экстремистов хватает. Как говорится, чем правее – тем глупее, чем левее – тем подлее… До сих пор на отмывании антисемитизма левые специализировались: я слышал, что на обысках у неонацистов полиция часто обнаруживает брошюры израильских профессоров – ненавистников Израиля... Но теперь, выходит, и какие-то правые туда же подались.... Я действительно вспоминаю, что видел в тех журналах, которые мне Егоров подсунул, статьи о «хорошем» иудаизме, от которого уже, мол, рукой подать до «крови и почвы».
– А как там, кстати, его знакомая поживает? Ольга?
– Не знаю — пожал я плечами, – она мне звонит периодически, о тебе спрашивает, но, если честно, у меня душа не лежит с ней общаться...
Между тем Андрей, видевший Ольгу всего один в раз жизни, вынес о ней как раз весьма лестное впечатление.
– Не знаю, чего ты ее так невзлюбил, – удивился Андрей. – Мне она показалась толковой.
– Если хочешь, я дам тебе ее номер. Можете встретиться, – предложил я.
Когда вышла суббота, я разыскал Ольгин номер и дал его Андрею.
Они проболтали по телефону минут пять, после чего Андрей, к полной моей неожиданности, пригласил Ольгу заехать ко мне на Инбалим.
– Объясни ей, как добраться, – сказал Андрей, протягивая мне трубку.
Делать было нечего.
– Помнишь, я показывал вам с Сергеем Мертвое море и ущелье Макух?
– Конечно, помню.
– Так вот, я теперь прямо на этом месте живу. Там вскоре после нашего путешествия маахаз поставили, Инбалим называется… У тебя есть машина? Ты сможешь сама приехать?
– Смогу.
– Ну так давай завтра после пяти, даже в пять можно…
Ольга, оказавшаяся по виду на шестом или даже на седьмом месяце беременности, прибыла ровно в пять часов. Однако, как выяснилось, машины у нее все же не было, и она утверждала, что добралась тремпами.
Я сильно удивился. Проделать на тремпах такой путь в такую жару и в таком положении! Что ею двигало?
Увидев в салоне не только Андрея, меня и Сарит, но также и манеж, с ползающим в нем и гукающим младенцем, Ольга воскликнула:
– Так вы женаты? Вас можно поздравить?
– Как видишь.
– А ты, Юра, молчал! – Ольга бросила на меня осуждающий взгляд.
– Извини, мне почему-то казалось, что ты в курсе, – сказал я, извлекая из холодильника фрукты и ледяную воду.
– Ну и как же тебя твой бывший супруг отпустил? – поинтересовалась Ольга у Сарит с легкой усмешкой.
– Нашли к нему подход, – ответил я вместо Сарит и решительно сменил тему. – Как вы там сейчас в Хевроне? Чувствуется небось интифада?
– Чувствуется, чувствуется, – протянула Ольга. – Она сейчас повсюду чувствуется. Хотя у вас, как мне кажется, не должно быть проблем: пустыня, и вокруг одни еврейские поселения.
– Ты права, здесь относительно спокойно, но на 60-м шоссе, которым мы тоже пользуемся, почти каждый день стреляют. Сын рава Кахане как раз на этой дороге был убит...
Но поддерживать разговор о ситуации на дорогах Ольга явно не желала и в какой-то момент, повернувшись к Андрею, сказала:
– Я, представь, часто вспоминаю про твоих двух Иисусов. Даже под этим углом зрения специально Евангелия перечитала. Но все-таки там много проблем остается. Имена апостолов, например. Каким образом могут совпасть двенадцать имен?
– Откуда у тебя набралось двенадцать? Ты же говоришь, что нарочно Евангелие перечитала?
– Разве что-то не так?
– Ты должна была обратить внимание, что хотя Евангелист Иоанн и говорит о «Двенадцати», упоминает он имена лишь восьми учеников, это Петр, Андрей, Филипп, Фома, Иоанн, Нафанаил и два Иуды – Искариот и «не Искариот» – то есть речь идет о совпадении лишь семи имен, при наличии одного заведомо отличного – Нафанаила.
– Но ведь при этом двое из них, Петр и Андрей, были братьями и рыбаками. Не слишком ли это большое испытание для теории вероятности?
– Не очень большое, если учесть, что жили они в разных городах. Иоанн сообщает, что Андрей и Петр – из Вифсаиды, причем в момент их встречи с Иисусом они учились у Иоанна Крестителя в районе Мертвого моря. Синоптические же Шимон и Андрей живут в Капернауме и, когда Иисус позвал их за собой, рыбачили в Кинерете, причем Иоанн Креститель был в ту пору уже давно арестован.
– Любопытно. Ну а как же Мария Магдалина?
– Мария Магдалина – это персонаж синоптических евангелий, в евангелии от Иоанна она появляется только в самом конце – у креста и у гроба, причем как вообще единственная женщина. По ее поводу еще нужно подумать.
Ольга пожала плечами.
– Но в любом случае классический подход никак не может быть опровергнут. Иоанн вполне мог записать только те эпизоды, которые не содержатся у синоптиков. В те времена бумага была в дефиците.
– Я и не отрицаю этого. Гипотеза дополнительности Евангелий и гипотеза двух Иисусов – формально равноценны… Но моя рукопись вполне может изменить положение. Моя рукопись может перевести гипотезу двух Иисусов в ранг факта.
При этих словах Ольга крайне оживилась:
– Что? Так рукопись все-таки у тебя! – воскликнула она.
– У меня при себе ее фотографии, – уклончиво ответил Андрей.
– Фотографии? Как интересно. Можно взглянуть?
– Ури, покажи Ольге те фотки.
Я принес фотоснимки. Андрей показал Ольге просматривавшиеся на изображении слова.
– Вот видишь: «После Йом-Кипура… Йешуа… и предстал перед Первосвященником… были распяты…». А после Йом-Кипура как раз и начинается праздник Кущей.
– Поразительно! – произнесла Ольга с восхищением. – Можно мне это фото забрать?
– Возьми, – сказал Андрей.
– Но где все же сама рукопись? – обратилась Ольга к Андрею. – Я слышала, что она пропала. Это правда?
– Откуда ты это слышала? – удивился Андрей.
– Сначала ты ответь на мой вопрос, а потом я отвечу на твой.
– Не горячись Ольга, – вмешался я. – Я отвечу на все ваши вопросы. Тебе о пропаже рукописи сказал Сергей, ведь так?
– В общем-то, да.
– Так знай, что потом она нашлась.
– Нашлась?! Невероятно! Где же она сейчас? Она все еще в вади, или вы ее, наконец, забрали? – в голосе Ольги звучали нетерпение и досада.
– Очень может быть, что и в вади... – произнес Андрей. – Мы ее еще там поищем.
– Рукопись нашлась, но вы ее будете продолжать искать в вади! О-очень интересно! – прищурившись, протянула Ольга.
– Не обижайся, – примирительно сказал Андрей. – Ты сейчас все равно не в том положении, в котором ходят в горные походы. Я обещаю сообщить тебе, если будет что-то новое.
– Вот это хорошо! – обрадовалась Ольга и вдруг стала собираться.
– Встаньте здесь, – скомандовала она, указав на манеж, обклеенный бумажными цветами Тамарчикиного изготовления. – Я вас на память сфотографирую.
Я, Сарит и Андрей послушно встали. Ольга сделала несколько снимков. И направилась к двери.
– Давай я довезу тебя до Иерусалима... – предложил я. – Тебе сейчас нехорошо на тремпиадах стоять.
– Спасибо. Я доберусь.
Я все же настоял довести ее до заправочной станции, откуда было много автобусов и тремпов.
– Странно, – думал я на обратном пути. – Наверно, ее все-таки кто-то прямо до Инбалим подбросил. Как бы это она на тремпах к условленному времени подъехала. Муж? Чего же он тогда от нас прячется? Странно.
В тот же вечер мы с Андреем окончательно решили еще раз навестить нашу пещеру. Я обзвонил Йоси, Давида и Халеда. Время было отпускное, все они согласились, и мы договорились выйти в ущелье Макух ровно через неделю.
Держалась сильнейшая жара. Была проблема с водой, которую, по моим сведениям, мы могли пополнить только в двух местах, ну и, конечно, интифада не добавляла бодрости. Пожалуй, никогда еще не было в этих краях столь опасно, как в эти дни.
Когда мы подошли к расщелине, на дне которой находилась пещера, то уже издали увидели, что вход в нее не был завален камнями. Когда же мы подошли ближе, то увидели, что отверстие было основательно расширено, так что пролезть в него на этот раз не составляло большого труда.
– Весьма красноречиво, – буркнул Андрей.
– Ну да, – с грустью сказал я. – Все растаскали бедуины.
– Почему бедуины?! Может быть, и Пинхас.
– Пинхас не оставил бы вход открытым... Хотя кто его знает, если он все забрал, то мог и не засыпать.
Тем не менее мы залезли в пещеру и окончательно убедились, что она опустошена подчистую.
– Даже горшки увели, – отметил Андрей. – Как они их через лаз протаскивали? Разбили что ли?
Посидев молча при выходе минут пять, мы так же молча повернули назад.
Мы шли всего четверть часа, как вдруг возле одной лощины раздалась автоматная очередь. Несколько пуль ударили по скале метрах в десяти перед нами… Я повалился на землю, Андрей за мной. Шедшие позади Давид, Йосеф и Халед бросились в лощину и скрылись там.
Прозвучала еще одна очередь. Опять пули били по камням в нескольких метрах перед нами. Стреляли, по-видимому, с противоположного склона, то есть метров с двухсот, если не больше.
Я и Андрей поползли по направлению к выступу скалы, за которой уже скрылись остальные.
– Влипли, – сказал я. – Теперь неизвестно, чего ожидать. Армии в этом диком месте нет. Эти выстрелы едва ли кто из наших мог слышать.
У нас с собой были два пистолета и автомат, это придавало уверенности, но по существу мало чем могло нам помочь. Враг не был виден, численность его была неизвестна, но главное, в любой момент могла увеличиться. Что было делать?
Мы разместились в расщелине среди камней и стали вглядываться в противоположный склон. Через несколько минут на нем появились три фигуры. Я достал бинокль и стал их рассматривать. Они нас как будто не видели, но явно понимали, где мы должны были находиться.
Йоси снял автомат, приложил ствол к скале и прицелившись, сделал три одиночных выстрела. Попасть с такого расстояния было, конечно, очень непросто, и его стрельба привела лишь к тому, что фигуры снова куда-то исчезли.
Укрытие наше было в принципе надежным. Во всяком случае, каждый из нас мог найти укрытие за камнями и отрогом скалы.
Это давало сиюминутное спокойствие, однако никак не решало проблемы в целом. Выйти мы не могли, так как оказались бы под огнем. Воды хватало только до конца дня. Завтра с наступлением жары запас быстро должен был бы иссякнуть. Сотовые телефоны находились вне зоны связи.
– Ну, что будем делать? – спросил я, обращаясь ко всем, но глядя на Йосефа и подразумевая главным образом его, сержанта десантных войск и инструктора по стрельбе.
– Жены наши прекрасно знают, куда мы направились, и сообщат армии о том, что мы не вернулись с наступлением темноты, – сказал он. – Останемся здесь ночевать. А утром сюда прибудет ЦАХАЛ.
– Не очень мне эта твоя идея нравится, – поморщился я. – Этот план хорош только как запасной вариант. Во-первых, найти нас не так просто, а во-вторых, даже если это произойдет, солдаты подвергнутся опасности... Да и, наконец, мне менее всего хочется объяснять полиции, как мы оказались на территории автономии. Нет у меня желания угодить под суд... Давай лучше подумаем, имеется ли у нас какой-либо другой план.
Мы приумолкли, каждый обдумывал ситуацию.
– Сегодня у нас 28 тамуза, – сказал Йосеф. – Значит, ночь безлунная. Здесь в ущелье должно быть абсолютно темно. Можно попытаться выйти.
– Они нас наверняка будут ждать на тропе, – возразил я.
– Пусть ждут, – вступил Халед. – Я им скажу, что группа евреев пошла по руслу ручья… Пути там нет, и они пойдут туда, чтобы подготовить там засаду. А мы тем временем уйдем по обычной тропе…
– А как ты им представишься?
– Это как раз нетрудно. Я могу сказать, что работаю с Ибрагимом. Ну с тем, что овец у здешних бедуинов закупает... Это почти могло бы быть правдой.
Идея всем очень понравилась. Мы дождались темноты и прошли по тропе по направлению к западу метров четыреста. Там я, Андрей, Давид и Йоси прилегли в стороне от тропы, а Халед взял фонарь и, выкрикивая что-то по-арабски, прошел еще метров двести.
Через несколько минут ему ответили. Вскоре загорелось еще два фонаря, и мы заметили, что огни сближаются.
Судя по сошедшимся фонарям, можно было понять, что Халед встретился с террористами и ведет с ними беседу. Минут через пять все они двинулись в нашем направлении, благополучно миновали место, в котором мы укрывались, и вскоре скрылись из виду.
Халед вернулся минут через сорок.
– Ну что ж, – доложил он. – Дорога открыта, я отправил их в русло ручья.
– Они ничего не заподозрили?
– Вроде бы ничего…
Некоторое время мы продолжали наш путь в темноте, продвигаясь на ощупь. Затем присели среди камней и стали ждать утра.
Все потихоньку задремали, но я не спал. Сам вызвался держать дозор. Поначалу я читал приходившие на память псалмы, но заметив, что чтение усыпляет, стал просто думать о разном. Время тянулось невыносимо медленно.
Была еще полная мгла, как вдруг где-то вдалеке еле слышно прокричал петух. Ему ответили два других отдаленных голоса, и в считанные секунды ущелье залилось многоголосым криком бедуинских петухов. Минут через десять небо стало светлеть. «Таково будет избавление Израиля: сначала – едва-едва, потом сильнее и больше, пока не зальет все светом», – вспомнились мне слова рабби Хийи из Иерусалимского талмуда.
Как только стало можно различить тропу, мы двинулись в путь, и уже через час, когда полностью рассвело, над нами завис вертолет. Там на борту нас, по-видимому, опознали как пятерых незадачливых туристов, пропавших накануне. Во всяком случае, вертолет вскоре улетел и больше не появлялся. А еще через час мы повстречали взвод солдат, который был послан на наши поиски.
Мы стали оправдываться и извиняться перед командиром взвода. Он в свою очередь связался со штабом, и тревога была отменена. Обошлось без следствия.
Когда в девять часов мы вернулись в Инбалим, Сарит была уже совершенно спокойна и разве что выглядела невыспавшейся.
Йосеф, не заходя ко мне, сел в автомобиль и отправился к себе в Мицпе-Йерихо, даже поесть отказался, а мы с Давидом, Халедом и Андреем уселись за стол.
– Пожалуй, это было лишнее путешествие, – сказал я.
– Почему? Отрицательный результат – тоже результат, – ответил Андрей. – Это путешествие было осмыслено. Теперь мы знаем, в каком состоянии находится пещера.
– Мне лично все это кажется какой-то засадой, а не случайным нападением, – сказал Давид. – Они ведь запросто могли расстрелять нас на открытом месте, а вместо этого загнали в лощину. Похоже, что они хотели нас взять живыми.
– Ты прав, – согласился я. - Они как будто нарочно стреляли перед нами. Но зачем?
– Вообще-то это давняя задача ХАМАСа – захватить живых заложников, чтобы начать переговоры об освобождении террористов.
– В любом случае, я сыт по горло всеми этими приключениями, – сказал Давид. – Пойду перезагружусь. Оперативная память не выдерживает…
Все мы, долго не раздумывая, последовали его примеру.
Когда я через три часа проснулся, все уже встали. Давид сидел за столом и пил чай. Халед расположился перед телевизором, смотрел какой-то иорданский канал. Андрей сидел в углу и читал газету «Вести», которую приобрел еще на прошлой неделе. Зевая, он лениво просматривал раздел знакомств.
– Почему брачные объявления дают только одинокие? – сладко потягиваясь, спросил Андрей. – Это несправедливо. Женатые люди тоже имеют право.
– Перестань чепуху молоть, – отозвалась Сарит.
– Да я хоть сейчас для тебя брачное объявление сочиню. Тебе сколько лет?
– Мне? Двадцать девять.
– А родилась ты где?
– Говорят, что в Москве. Но сама я об этом ничего не помню.
– Не важно. Слушай. Объявление такое: Поселенка. Сионистка. Родом из Москвы. 29 + 2. Рост 160. Вес 49. Счастлива в браке. Звонками просьба не беспокоить.
– Какое ж это брачное объявление?
– А какое еще? Ты объявляешь, что состоишь в браке, значит, объявление именно брачное.
– Логично, – согласилась Сарит, и добавила: – И к тому же все параметры указаны совершенно точно: и рост, и вес, и все прочее. Про внутреннее состояние... Ты очень наблюдателен.
В этот момент Халед переключился на израильский канал, где какие-то голые люди скакали по сцене, самозабвенно размахивая конечностями.
– Ба! – засмеялся Андрей. – Глобальное поглупение! Я смотрю, у вас то же самое показывают, что и у нас. Настоящий «Королевский жираф».
– «Королевский жираф»? – переспросил я.
– Это из «Геккельбери Финна», – пояснил Андрей. – Там Король и Герцог развесили в каком-то городе афиши театра, прозванного ими «Королевский Жираф». Они заинтриговали публику и имели большие сборы. А само представление состояло в том, что Король голым проскакал по сцене. Возмущенные зрители после этого пытались их вымазать в дегте и обвалять в пуху. А вот в наше время смотреть таких голых королей ходит самая изысканная публика.
– Перемазать этих танцоров дегтем мы не в состоянии, но право выключить телевизор у нас, кажется, еще никто не отнял? – заметила Сарит.
Халед тут же вырубил ящик.
– Смотрите-ка, у нас тут полное взаимопонимание образовалось. Три мировые религии в полном согласии между собой – против западной культуры! – засмеялся Халед.
– В данном случае это, к сожалению, не столько западная культура, сколько массовое бескультурье, – встала на защиту западной цивилизации Сарит.
– Но это действительно редкий случай – сидят представители всех трех мировых религий – и мирно болтают! – Андрей тоже был под впечатлением.
– Это только потому, что мы не говорим на религиозные темы, – предположил Давид.
– Ты просто не в курсе, Давид, но мы с Андреем регулярно ведем иудео-христианский диалог, – ответил я. – Давай, Халед, присоединяйся. Будет у нас диалог трех мировых религий.
– С удовольствием, – улыбнулся Халед. – Кто начинает?
Мы с Андреем переглянулись.
– У меня как раз есть вопрос, – сказал Андрей. – В христианстве один Мессия, в иудаизме два. А вот у вас сколько Мессий?
– Один, – решительно ответил Халед, но потом, подумав, добавил: – Впрочем, если очень захочется, то можно, пожалуй, сказать, что и два. Ведь, с одной стороны, Иса считается Мессией и его прихода ожидают, а с другой стороны, вроде бы ясно, что существует другой провозвестник последних времен – Махди.
– Махди – это значит Мессия?
– Нет. Махди – это просто «идущий верно». Мессия – это Масих. В Коране в одном месте так называют Ису. Его именуют иногда и Масих, и Махди. Но не важно, в принципе можно так сказать, что у нас ждут и Ису, и кого-то другого, второго.
– И как же их соотносят?
– Я никогда этим не интересовался, не знаю. Хотя, возможно, что это как-то связано с Кутбом.
– Это еще кто?
– Кто такой Кутб? Первый человек в той невидимой иерархии праведников, между которыми имеется незримая мистическая связь...
– Отсюда, пожалуйста, подробнее, – распорядился Андрей.
– Пожалуйста. В эту иерархию входят сотни, возможно, даже тысячи святых мессианских душ, а во главе них стоит верховный Вали, Святой, проживающий в Мекке. Он – совершенный человек. Он – непогрешимый наместник Бога на земле. Его и зовут Кутбом, то есть Полюсом времени, владыкой эпохи, потому что он – глава всех современных ему праведников. Он правит миром, но правит тайно. Никто не знает его. Так было всегда, но в наш век у этой тайны открылся иной смысл. Вы только вдумайтесь, Полюс мира, первый праведник тайно живет в Мекке, в центре вакхабизма! Ведь сегодня он, даже если бы и захотел, не смог бы там жить открыто!
– Здорово! – обрадовался Андрей. – А ведь я так и думал. То есть думал, что в наше время верховных праведников надо искать именно среди арабов. Там труднее всего быть человеком. Все их прессуют – и Восток, и Запад, но они верны Истине и не дают в обиду Израиль! Я раньше думал, что верховный праведник – из Рамаллы. Но если он из Мекки – пусть будет из Мекки. Однако я так и не понял, как этот Кутб связан с двумя Мессиями?
– Видишь ли, по Ибн-Араби, существуют две святости: общая святость, присущая всем людям, и святость только мусульманская, мухаммадовская. «Печатью», то есть источником первого вида святости, Ибн-Араби считал Ису, а источником второго вида – как раз верховного суфию, Кутба. Вот и выходит, что Мессий, то есть верховных праведников, двое – Иса и Кутб.
– Но ты же сказал, что Кутбов много? – удивился я.
– Кутбов много, но восходят-то они все к одной личности.
– Это, видимо, как папа римский, – пояснил Андрей. – Папа римский один, а одних только Иоаннов – двадцать три. А ты знаешь имя хотя бы одного Кутба?
– Одного? Пожалуйста: Ибн-Араби.
– Ибн-Араби, когда он жил! А сейчас? Сейчас кто-то такой есть?
– Конечно. Но я же сказал, он тайный... Его знают только святые. Кутб неприметно живет в Мекке среди обычных людей и не имеет ничего общего ни с местной знатью, ни с местным вакфом. О существовании Кутба даже далеко не все мусульмане слышали...
– А как же он управляет миром?
– Во-первых, Кутб поддерживает мистическую связь со всеми святыми и поручает им миссии. Кроме того, он подстраивает разные события. Я, например, уверен, что наша встреча на перекрестке Адам была устроена Кутбом...
– Ах, вот почему тот араб машину развернул, – скептически заметил я. – Кутб просигналил!
– Не смейся. Я как раз хотел вам рассказать, что на самом деле та машина метила в меня. Кутб просто по этому случаю собрал нас всех на том перекрестке.
– Что ж ты все это время молчал?! – набросились все сразу на Халеда.
– Погодите, я вам все расскажу по порядку. Началось все с того, что за неделю до того наезда арестовали моего соседа – хамасника, и мой двоюродный брат Маруан пришел к выводу, что сдал этого хамасника израильтянам не кто иной, как я.
– И так оно и было?
– В том то и дело, что нет. Так вот, Маруан решил ни с кем своими подозрениями не делиться, а просто тихо прикончить меня и смыть позор с семьи. Он заманил меня на один склад, объявил, что уверен, будто бы соседа выдал именно я – тому он привел какие-то «неопровержимые» доказательства — и набросился на меня с ножом. По счастью, он поскользнулся и упал, я же тем временем убежал. Опасаясь, что Маруан от замысла своего не откажется, я решил переговорить с одним нашим родственником, который, как мне казалось, мог иметь влияние на Маруана. Родственник тот Маруану сразу позвонил, но не только его не переубедил, но проболтался, что я нахожусь у него и что скоро уеду в Иерусалим… Маруан помчался на перехват и, увидев меня на дороге, попытался сбить. Это было чисто наше семейное дело, и поэтому я сказал в полиции, что водитель мне не знаком. Благо он был в куфье.
– Ну а нам-то ты почему ничего не сказал? – удивился я.
– Потому что я не рассказал об этом не только полиции, но и своему офицеру из ШАБАКа. А частному лицу я не могу сказать больше того, что сказал своему офицеру.
– Понятно, – сказал я. – Профессиональная этика. Почему же сейчас говоришь?
– Во-первых, потому что офицер у меня с той поры сменился, а во-вторых, сейчас я и ему готов эту историю рассказать, если бы надобность была. Столько воды утекло, и Маруану ничего уже не угрожает.
– А как же это все закончилось? Ты ведь вроде и потом продолжал в Рамалле жить.
– Хамасника того отпустили через две недели после ареста, и все подозрения в мой адрес были развеяны. Эта история даже помогла мне...
– Но с чего ты взял, что это все именно Кутб организовал?!
– Разве ты не видишь, что это было как будто нарочно кем-то подстроено? Как будто кем-то придумано? Один этот приступ сумасшествия у Маруана чего стоит…
– Но почему подстроено Кутбом?
– Ну, я не утверждаю этого наверняка, – замялся Халед. – Просто как пример.
– Ури, как же мы забыли, – воскликнула вдруг Сарит.—Помнишь, мы вычислили с тобой, на что пришелся день нашего знакомства?
– Действительно! Как же я раньше, в самом деле, этого всем не показал!
Я бросился к столу и стал искать записи, сделанные мною и Сарит почти год назад. Именно тогда, уча с ней трактат Сангедрин, мы натолкнулись на 38-й странице на следующий мидраш, уточняющий порядок событий шестого дня творения:
«В первый час был замешан прах, во второй придана форма, в третий создана фигура, в четвертый в него была вселена душа, в пятый он был поставлен на ноги, в шестом он дал имена животным, в седьмой час была создана Хава, в восьмой взошли на постель двое – сошли четверо, в девятом часу был дан запрет вкушать от древа познания, в десятом часу нарушили заповедь, в одиннадцать часов человек был судим и в двенадцать изгнан»[9].
Разбирая тогда с Сарит это место, мы вышли по разным ссылкам на следующий комментарий к книге «Зоар» Виленского Гаона: «все дни сотворения мира – намек на шесть тысячелетий, соответствующие шести дням творения. Они проявляются в тысячелетиях, каждый в свой день и в свой час. И отсюда знай о приближении избавления».
Иными словами, Божественные акты, совершенные в шесть дней миротворения, отражаются и в соответствующих им тысячелетиях, по слову псалма: «у Тебя тысяча лет, как день». Так, например, два сотворенных в четвертый день светила – это, по утверждению Виленского Гаона, Первый и Второй Иерусалимские Храмы, возведенные именно в четвертом тысячелетии после сотворения Адама.
Мы с Сарит составили соответствие расписанных в Гемаре событий шестому тысячелетию еврейского летоисчисления и обнаружили, что «девять часов» пробило с наступлением нового 5750 года, то есть в день нашего с Сарит знакомства!
Я извлек из стола составленную нами таблицу:
«1-й час Шестого тысячелетия, в период с 1240 (5000) по 1323 (5083) год – в истории замешивался материал, из которого изготовлялся человек.
2-й час с 1323 (5083) по 1406 (5166) – человеку придавалась форма;
3-й час с 1406 (5166) по 1490 (5250) – создавалась его фигура;
4-й час с 1490 (5250) по 1573 (5333) – в человечество была вселена душа;
5-й час с1573 (5333) по 1656 (5416) – человечество встало на ноги;
6-й час с 1656 (5416) по 1740 (5500) – оно стало давать имена животным;
7-й час с 1740 (5500) по 1823 (5583) – была создана женщина;
8-й час с 1823 (5583) по 1906 (5666) – на постель поднялись двое и спустились четверо (родились Каин и Эвель);
9-й час с 1906 (5666) по 1989 (5749) – человечество получило запрет вкушать от древа познания;
10-й час с 1989 (5749) по 2073 (5833) – человечество нарушит запрет;
11 часов, т.е. в 2156 году (5916) – человечество будет судимо и
12 часов – в 2240 году (6000) – будет изгнано (по другой версии, прощено)».
– Что это? – спросил Андрей.
– Это соответствие столетий нашего шестого тысячелетия часам шестого дня творения, – сказал я. – Мы с Сарит обнаружили, что если разделить шестое тысячелетие на двенадцать часов, то десятый час должен был начаться как раз на Рош-Ашана того 5750 года, когда мы встретились на перекрестке Адам.
– Какой еще час? Какое еще тысячелетие? – недоумевал Халед.
– Какое? Последнее, шестое тысячелетие. Сейчас у нас на дворе 5762 год от сотворения мира. Согласно Гемаре, человеческая история будет продолжаться шесть тысячелетий, то есть еще 238 лет. А в 2240 году наступит «суббота», тысячелетнее царство.
– А при чем здесь двенадцать часов? – спросил Андрей.
– Каждое тысячелетие – это как бы день, и его как обычный день можно разделить на двенадцать часов, тогда получится, что в Рош-Ашана 5750 (1989) года пробило девять часов.
– Но почему на двенадцать? На двадцать четыре вроде бы надо было делить? – удивился Андрей.
– Речь идет только о дневном времени, которое мудрецы делят на двенадцать часов. Именно день соответствует тысяче лет.
– А как вы точную дату посчитали? – продолжал дознаваться Андрей. – Откуда ты взял, что час этот именно на Рош-Хашана выпадает?
– Это просто. Час длится 83 полных года плюс треть. Это значит, что каждый третий час выпадает именно на новолетие. Девять часов пробили как раз на тот Рош-Хашана 1989 года. Но интересно другое. Интересно, что в Гемаре относительно последнего шестого дня творения приводится почасовая сводка, и мы не просто знаем начало часа, но знаем и его смысл. В десятом часу Адам съел запретный плод.
– В какое непростое время мы, оказывается, живем, – пробормотал Давид. – Час грехопадения!
– Но, может быть, все и не так драматично, – возразил Андрей. – Ведь грехопадение-то это связано с вкушением от древа познания. Именно на познании, может быть, как раз и стоит акцентироваться? Посмотрите, какой взрыв технологий мы в последнее время наблюдаем. Знаете, что такое интербрейнет?
– Нет! – ответил я за всех. – Что это еще?
– Это биоэлектротехническое обеспечение Экзистенционала. Другими словами, непосредственная связь мозга с персональным компьютером, а через него со всем человечеством и мировой информационной сетью. Прямой доступ к всемирной библиотеке. Всезнание.
– Как это возможно? – удивился Давид.
– Очень просто. По окончании детского садика или на худой конец начальной школы в мозг вживляется чип, к которому через специальную шапочку крепится антенна, человек подключается к мировой базе данных и свободно обменивается мыслями с себе подобными. Коллективный разум... Чем это не вкушение от древа познания?
– Жуть какая-то! – поежилась Сарит. – Откуда ты это взял?
– Не важно, долго рассказывать.
– В интернете нашел?
– Что там можно найти, в этом интернете? Через 20 лет им будут пользоваться только в домах престарелых!
– Так, может, это как раз и есть твоя точка «омега»? – сообразил я. – Может, это как раз и есть тот предел, к которому стремится наша планета?
– Почему планета? Прохождение через точку «омега» – это вселенское событие. Ведь темпы эволюции и прогресса по всей вселенной одинаково ускоряются. Свет разума вспыхнет в одночасье во всей вселенной!
– Как ты хорошо все знаешь! Может, ты пришелец из будущего? – съехидничала Сарит. – Признавайся!
– Мне запрещено говорить на эту тему.
– Болтун! – засмеялась Сарит. – Не верю в твой брейнет, или как его там.
– Так что там в интернете пишут? – поинтересовался я. – Когда уже эти шапочки в продажу поступят?
– Довольно скоро. Говорят, уже в 2020–2030-е годы. А это, действительно, полностью соответствует одному из моих расчетов наступления точки «Омега»... Хотя мне все же кажется, что началом последнего тысячелетия, после которого наступает последнее столетие и последнее десятилетие, следует признать век схоластики: все же именно там – исток европейского рационализма. А тогда точка «Омега» придется как раз достаточно близко к вашему еврейскому «концу света», то есть к 2240 году. Дай-ка мне твою таблицу посмотреть…
Андрей взял лист, на котором мы с Сарит расписали соответствие лет часам, и бегло его проинтерпретировал:
– Ну конечно, Проторенессанс и Ренессанс – это подготовительный период, период замеса и придания формы. А входит душа нового свободного человека как раз на излете Ренессанса, в век Коперника, в век великих географических открытий – то есть с 1490 по 1573 год. Человеческая независимость ведь, в самом деле, с великих географических открытий началась, тогда человек стал покидать берега родных конфессий и уплывать в Неведомое. А смотри дальше, как все точно сходится: именно в эпоху Шекспира и Сервантеса, то есть с 1573 по 1656 год, когда «рвалась связь времен», человечество «встало на ноги», стало ходить без помочей традиционных учений.
– Ну а час, когда давались «имена животным»? Чему это может соответствовать? – поинтересовался Давид.
- Период с 1656 по 1740 год явно совпадает с началом Нового времени, с периодом зарождения классической науки и научной систематизации: Линней и его предшественники. Так что с именами, которые даются животным, – все просто в яблочко. Ну, а с 1740 по 1823 – час «создания женщины» – также удивительно точно совпадает. Ведь это время зарождения женской эмансипации, пора «классического феминизма». Восьмой час – с 1823 по 1906. Ты говоришь, Ури, что в этот час Адам вошел к Еве и родил Каина и Авеля? Это тоже соответствует. Ведь это и в самом деле «медовый час» человечества, в который пожинались плоды истории, но еще не предчувствовался ужас надвигающейся катастрофы. Девятый час – с 1906 по 1989 – эпоха тоталитаризма: человечество получило серьезное предупреждение... И, наконец, наступивший сразу после нашей встречи в 1989 году десятый час – загадочный и тревожный... человечество нарушает запрет, человек достигает всезнания.
В начале августа, когда Андрей уже стал собираться к отъезду, Сарит предложила справиться о рукописи в самом Управлении древностей:
– А может быть, рассказать эту историю с определенными купюрами, разумеется, кому-нибудь из Управления и выяснить, что им известно о рукописи.
– Но ты же знаешь, что они не видели никакой рукописи. Пинхас даже не показывал им ее. Я ведь уже все выяснил.
– Правильно, Пинхас рукописи не показывал. Но, может быть, он все же кому-то что-нибудь открыл. Знаешь, что надо сделать? Я просто обращусь к одному своему знакомому, Моше, он работает в Управлении, вдруг он что-нибудь слышал.
Не откладывая в долгий ящик, Сарит позвонила Моше, и мы договорились встретиться на другой день у него на работе.
– Мы точно знаем, что два года назад Пинхас нашел в ущелье Макух какую-то рукопись, – сказала Сарит Моше. – Но все, кого мы здесь в Управлении древностей о ней спрашивали, говорят, что ничего о ней не знают. Ты можешь нам что-нибудь объяснить?
– Откуда тебе вообще известно, что он нашел рукопись? Ведь ты с ним вроде бы не в лучших отношениях?
– Мы с Ури знаем об этом точно, потому что сами были в это время в ущелье Макух. Об остальном мне говорить неудобно. Это личное.
– Это очень странно. Мне Пинхас действительно ничего не рассказывал. Когда это вообще было?
– Мы же сказали, в 2001 году, в январе.
– Вы можете сказать точную дату? Можно проверить среди общей регистрации.
– Ну это можно сказать достаточно точно. Это произошло дней за десять до нашего с Пинхасом развода… Развелись мы, я точно помню, 23 января. А вот еще я помню, что мы собирались в дорогу на исходе субботы, а стало быть, спустились в ущелье Макух в воскресенье. Если вы дадите мне календарь, я вам точно скажу.
Моше открыл на компьютере календарную программу. Оказалось, что воскресенье приходилось на 14 января. Моше куда-то вышел, что-то проверил и, как и ожидалось, объявил, что ничего не обнаружил.
Мы уже хотели уходить, как лицо Моше вдруг стало медленно вытягиваться.
– Подождите! – воскликнул он. – Нам не нужна была никакая проверка. Я, кажется, понимаю, что произошло…
Он смотрел на нас ошарашенно, соображая что-то про себя. Наконец он заговорил:
– Насколько я помню, как раз в то время Пинхас подвергся нападению террористов. Это было действительно рядом с ущельем Макух. На отрезке шоссе между перекрестком Михмас и выездом на объездную дорогу вокруг Рамаллы… В его автомобиль была брошена бутылка с зажигательной смесью. Он не пострадал, но машина сгорела дотла… Неужели в ней была рукопись?
– А вы можете точно установить дату этого нападения?
– Разумеется. Машина принадлежала Управлению древностей. Вся документация должна быть на месте, ведь должна была оформляться выплата страховки. Но это точно тот самый случай! Теперь я понимаю, почему с тех пор он стал как-то мрачен. Бедный Пинхас…
– Помнишь, – сказал я Сарит, когда мы вышли, – как Пинхас выглядел в рабануте во время развода? Теперь все понятно. Рукописи действительно не существует. Существуют лишь фотокопии нескольких малозначащих страниц…
Андрей, ожидавший нас на улице, принял это известие стоически. Он уже не раз прощался со своей рукописью и, кажется, стал привыкать.
Однако через пару дней все снова переигралось: Моше позвонил нам и сообщил, что он все же проверил документацию и выяснил, что автомобиль был сожжен... 21 марта, то есть почти через два месяца после нашей экспедиции в вади Макух!
– Так где же может быть рукопись? – воскликнул я.
– Она была похищена, – донеслось из трубки.
– Как, Пинхас рассказал, что произошло?.. – буквально подскочил я на стуле.
– Без особых уговоров.
– Что, что он рассказал?! – сгорая от нетерпения, воскликнул я.
– Оказалось, что на другое утро, когда он вылез из пещеры, в которой была найдена рукопись, его уже ждали у самого лаза три бедуина, по глаза замотанные куфиями. Они сбили его с ног, оглушили и отобрали все его археологические находки, включая рукопись… Хорошо еще живой остался… Пинхас был знаком со многими местными бедуинами, но этих, во-первых, не опознал, а во-вторых, даже если бы и опознал, ничего не мог бы против них предпринять, так как инцидент произошел на территории автономии, куда ему – Пинхасу – в это время было даже запрещено заходить приказом командования. Поэтому он даже не обратился в полицию. Так что, может быть, рукопись продана, а может быть, просто где-нибудь спрятана до лучших времен, как и множество других рукописей, обнаруженных в Иудейской пустыне бедуинами.
- А может быть, уже томится в спецхране Ватикана, – мысленно добавил я от себя.
Даже несмотря на женитьбу и связанные с семейной жизнью дополнительные расходы, три года работы программистом все же принесли мне некоторые сбережения, и осенью 2002 года я снова вошел в долю с Шимоном, который еще год назад начал как-то восстанавливать наше хозяйство.
Как раз в ту пору, когда я покинул хайтек и вернулся, наконец, к своим овцам, в Израиле появилась Катя. Она приехала с группой паломников, время ее было полностью расписано, но для нас у нее несколько часов все же нашлось.
Я встретил ее в Иерусалиме и повез к нам.
Въехав на Инбалим, я издали показал Кате свои курятники и загоны и ввел ее в караван.
Сарит уже накрыла стол. Катя очень хвалила Саритину выпечку, но почти ничего не ела. Она выглядела очень усталой от множества новых впечатлений.
– Прости, Катя, мы не поняли, что у вас произошло… Вы нам такой хорошей парой казались, – сказала Сарит.
– Мы и были хорошая пара, просто обнаружили в себе другое призвание, – мягко возразила Катя.
– Но это как-то связано с тем, что Семен должен был стать священником? Ведь это как-то одновременно случилось. Или я что-то не понимаю?
Катя несколько смутилась.
– Ну, это спровоцировало, конечно.
– Каким же образом?
– Видишь ли, после рукоположения брак наш должен был бы стать нерасторжимым, и Семен в моих интересах стал настаивать на том, чтобы мы развелись. Он говорил мне: «Я склоняюсь стать монахом, и мое намерение не должно тебя связывать. После моего рукоположения нас уже не разведут, так что давай решайся». Ну и я, так же, как и он, решилась пойти в монастырь. Но в действительности мы давно это задумали…
– Как давно?
– Я что, на допросе? – улыбнулась Катя.
– И все-таки?
– Ну даже в тот ваш первый приезд мы об этом подумывали.
– Так вы развелись, я не поняла?
– Ну в самом деле, Сарит, какая тебе разница? – вступился я, заметив выступившую краску на Катиных скулах. – Оставь Катю в покое.
Мы провели еще одну импровизированную экскурсию по ближайшим холмам, дойдя до обрыва, которым разрезает пустыню ущелье Макух, а затем посадили Катю на автобус в Иерусалим, где ее уже ждали паломники.
– Ну вот ты видишь, я была права, – сказала Сарит, когда мы остались одни. – Все их монашество – это просто замаскированный развод. Они просто не поладили, уверяю тебя. Эта Катя сама не знает, чего хочет.
Другие версии приводятся в мидрашах «Пиркей рабби Элиэзер» и «Псикта де-рав Кахане».