— Юханссон, вы останетесь в доме у профессора! Поднимитесь с ним наверх в спальню! Я поставлю людей у всех дверей и окон. Но, какого черта, я не получаю никаких известий!..
Одним прыжком выскочив из прихожей, Бенни столкнулся со спешащим к нему радистом.
— О том самом звуке... Это случилось на даче у фру Идберг. Шестьдесят секунд назад в нее стреляли. К дому, должно быть, кто-то подкрался... Они считают там, что она... мертва.
Схвативши за руку радиста, полицейский комиссар пропал вместе с ним в темноте.
Но, хотя он торопился, о нас он не забыл. Через несколько минут порог дома переступил некий господин в сером плаще и сообщил, что ему поручено проводить нас домой. На это Министр ответил, что идти домой не собирается, а пойдет сейчас на дачу фру Идберг, с чем полицейскому пришлось согласиться. Правда, самой короткой, дорогой туда, через лес, мы все же не пошли.
Весть о новом убийстве распространилась необыкновенно быстро. И пока мы шли триста метров до дома Евы Идберг, нас несколько раз обгоняли полицейские машины и все время останавливали незнакомые господа в серых плащах. Они бесцеремонно светили нам в глаза мощными фонарями и вообще проявляли к нам повышенный интерес, который весьма кстати гасил наш сопровождающий.
У дачи Евы Идберг мы увидели знакомую картину. Перед воротами стояло много машин, под деревьями сада сновали многочисленные полицейские, отовсюду слышались приглушенные возгласы, а сам дом был залит беспощадно ярким светом прожекторов. Все было в точности так же, как в тот вечер, когда погибла Беата.
А теперь еще погибла и Ева. Правда, попадание на этот раз не было столь же эффектным, когда пуля прошла точно между глаз. На этот раз пуля попала чуть ниже левого глаза, но сработала так же быстро и окончательно. Можно подумать, убийца специально целился по глазам, видевшим то, что представляло для него смертельную угрозу... Я стоял на пороге спальни и глядел на Еву: она лежала на полу под окном, выходившим на южную сторону, и в смерти ее не было ничего романтического.
Выйдя на порог, мы услышали, как молодой полицейский с пылом рассказывал приятелям о своей роли в только что разыгравшейся драме.
— Мой пост находился к ней ближе всех — вон там, в кустах можжевельника. Свет в мансарде горел весь вечер, он просачивался в щель между шторой и рамой. Но вот неожиданно штора взлетела вверх, и фру Идберг открыла окно. Я не видел ее лица, свет падал сзади, но четко различал очертания фигуры. Она постояла с минуту, может, хотела подышать — сегодня вечером довольно душно. Я попытался вспомнить, что она мне напоминает, и, хотите верьте, хотите нет, но как раз, когда я вспомнил, что она похожа на силуэт мишени, которой мы пользуемся на стрельбище, раздался выстрел. Он прозвучал слабо и, как мне показалось, из-за моей спины — словно стреляли из лесу. Я решил так сначала, потом звук выстрела стал отдаваться эхом там и сям, и я потерял уверенность. А ее в окне уже не было, словно кто-то выдернул из-под ее ног половицу.
Сверху спустился Бенни Петтерсон. Случившееся сильно взвинтило его, он побледнел и, снова увидев нас, как кажется, совсем не удивился.
— Это невозможно! Это просто невозможно!— в состоянии, близком к отчаянию, твердил он. — Никто физически не мог пробраться через лес и остаться при этом незамеченным! Люди расставлены повсюду — вдоль шоссе, на каждой тропинке. Вокруг охраняемых домов стояло в оцеплении по двадцать человек! Мне бы трижды доложили о нем прежде, чем ему удалось бы преодолеть половину пути! Но сейчас мы возьмем его обязательно! — лицо полицейского исказила гримаса удовлетворения. — Он в лесу, он не может быть в другом месте, он лежит там, где-то затаившись. И он отсюда не уйдет! Через две минуты после выстрела я поставил еще одно оцепление от берега до шоссе. Через эту сеть не ускользнуть никому! И я выслал патрули на каждую дачу: если их обитателей нет дома, мы об этом узнаем... Да, да, что это?
Он опять погрузился в работу, а мы с Министром расположились на стульчиках садового гарнитура. Как раз здесь, подумал я, мы сидели и пили малиновый сок три дня назад. Три дня — казалось, прошло три года! Была уже поздняя ночь, но воздух оставался теплым, и я не мерз. Хотя чувствовал себя скверно. Я не мог отделаться от впечатления — от того зрелища, которое увидел наверху в мансарде, и мои силы, порядком уже израсходованные, были на исходе. К чувству бессилия добавлялось отвращение — ко всем этим страшным и непостижимым событиям, которым, казалось, не будет конца. Беата и Ева мертвы. Когда наступит черед Кристера Хаммарстрема? И кто этот дьявольский невидимый убийца, помешать которому пока что не мог никто? Действительно ли, он — человек из крови и плоти или же фантом из страшного сна? И что за страшная неумолимая сила заставляла убийцу идти на немыслимый, безумный риск наперекор усилиям сотен полицейских? Я знал ответ. Этой силой был страх. Страх столь огромный, что я просто не мог представить его себе.
Через четверть часа донесения о том, чем занимались и где находились дачники через шесть-семь минут после рокового выстрела, были получены.
Все упомянутые лица находились дома на своих дачах.
Стеллан Линден уже лег спать и открыл полицейским дверь, имея на себе из одежды только шерстяной шейный платок. Сигне сидела в гостиной за опущенными шторами и вязала кофточку внучке, как всегда спеша окончить свое, по всей видимости, бесконечное вязание... Магнус после обеда неизвестно по какой причине удалился к себе в спальню, где и был обнаружен лежащим на кровати в одежде. Министр юстиции и на этот раз не обманул наших ожиданий. Согласно его заверениям, он провел весь этот знаменательный вечер, прочищая дымоход в своем доме. Что интересно, чистил он дымоход, стоя на коленях в очаге печи. Весь черный, как негр, он, согласно донесению, до смерти напугал посланный к нему полицейский патруль. И, наконец, Барбру Бюлинд сидела дома одна и печатала на машинке.
Не скрывая своего раздражения и скепсиса, Бенни Петтерсон выслушал новости и тут же отдал приказ доставить всех упомянутых лиц к себе на допрос.
Но допросы эти, как стало ясно из просочившихся сведений, дали мало. Дачники утверждали, что провели весь вечер дома, и доказать противное было невозможно. Единственный интересный факт удалось вытянуть из Магнуса. На вопрос, почему он ушел из гостиной, а не остался в ней вместе с женой, он сообщил полиции, что страдает аллергией на колокольчики. Приходящая прислуга, которую супруги наняли из близлежащей деревни, как раз набрала большой букет этих цветов и поставила его на стол. Сигне не успела убрать его, когда в комнату вошел муж. Тут же зашедшись тяжелым кашлем и испытывая все признаки удушья, он поспешил наверх в спальню. Как обычно в таких случаях, он отказался от еды и пролежал в постели весь вечер. Его рассказ во всех деталях подтверждался показаниями Сигне.
Ближе к полуночи Бенни Петтерсон закончил свои допросы. Он заперся в комнате, где произошло убийство, и посовещался там с судебным врачом и исследовавшими место преступления экспертами. Через некоторое время дверь оттуда распахнулась и полицейский комиссар самым решительным образом пригласил всех войти. Сгруппировавшись маленьким полукругом, мы робко встали у порога, взгляды всех непроизвольно устремились на мертвую женщину — она по-прежнему лежала под окном, скорчившись в том гротескном положении, в каком застала ее смерть.
— Взгляните на нее! Я хочу, чтобы вы как следует посмотрели на нее!
Стоя рядом с трупом, Бенни Петтерсон повернулся к нам и внимательно- читал выражение наших глаз и лиц...
— Это сделал кто-то из вас! Я хочу, чтобы этот человек — он это или она — посмотрел на дело своих рук воочию, а не только через окуляр прицела.
Что он задумал? Неужели он считает, что эта демонстрация в стиле черного юмора заставит убийцу признаться или приведет его к нервному срыву? Это же был искушенный и хладнокровный преступник — только такой человек мог прокрасться со своим орудием убийства через лес, где почти за каждым деревом его поджидал полицейский, а потом терпеливо часами караулить свою жертву, выжидая удобный для убийства момент. Нет, рассчитывать на признание не приходилось. Отвратительный спектакль был затеян скорее всего с другой целью.
— Я не знаю, из-за чего убили фру Юлленстедт. Но я знаю, из-за чего умерла фру Идберг. Она мельком видела убийцу, бежавшего из дома через сад в тот вечер, когда погибла фру Юлленстедт. Этого оказалось достаточно. Теперь она тоже мертва, убита так же безжалостно и хладнокровно. Теперь остался только один. Только один человек, который может рассказать все. Да, да, профессор Хаммарстрем, взгляните хорошенько на эту красоту, что валяется сейчас на полу под окном! Точно так же будете валяться и вы — не завтра, так послезавтра или денька через три. Убийца на меньшее не согласен. И я начинаю верить, что ни одна сила на свете не сможет защитить вас. Вы умрете, вы умрете, если не заговорите! И сейчас у вас, возможно, последний шанс это сделать.
Эту полуночную сцену я запомнил на всю жизнь. За окошком, открытым еще рукой Евы Идберг, царила ночь — тихая и серьезная. Смерть пришла в эту комнату оттуда, и теперь находилась здесь, разделившись надвое. Одна ее часть обитала в перекошенных формах женского тела, валявшегося под окном с изуродованным глазом и полуоткрытым ртом. Другая стояла в нашей маленькой группе у двери, эту мы еще не знали, она еще скрывалась за маской внешней респектабельности, но и в таком — живом, способном к действию облике, пугала и страшила не меньше, чем какой-то застывший труп...
Я замыкал наш маленький полукруг с одного конца, напротив меня находился Кристер Хаммарстрем. Единственный из нас, он не стоял. Он сидел, сгорбившись, на маленьком, казавшимся слишком хрупким для его мощного тела стульчике. Взгляд профессора упирался в лежащую под окном фигуру. Определить, что он думает или чувствует, было невозможно. Усталость, одну усталость — физическую и психическую, его сгорбленная фигура выражала только ее. Перед нами был человек, находящийся на крайнем, абсолютном пределе истощения сил. По-видимому, он очень медленно вникал в смысл того, что говорил полицейский. Еще больше времени потребовалось ему, чтобы осознать и осмыслить причину воцарившейся в комнате тишины — все ждали, что скажет он. Он отвел взгляд от трупа под окном и повернул свою массивную голову налево — туда, где стояли живые. Медленно и словно удивленно его взгляд заскользил по нашим лицам. Я с нетерпением ждал, на ком же он остановится? На Сигне? На Магнусе? Хюго Маттсоне? Барбру Бюлинд? Стеллане Линдене?
Его взгляд обежал всех, вернулся к мертвой и вновь уперся в нее.
Профессор не хотел говорить. По крайней мере, здесь и сейчас.
Вместо него заговорил другой человек.
Барбру Бюлинд сделала несколько мелких спотыкающихся шажков вперед, встала рядом с мертвой, повернулась к нам лицом и, рухнув на колени и спрятав лицо в ладонях, заплакала навзрыд. Между всхлипываниями она неожиданно твердо и ясно говорила:
— Я тоже была в саду. Я пошла туда, потому что должна была поговорить с тетей. Она так разозлилась на меня, когда пришла в гости на кофе, и хотела забрать у меня ключ. Я сразу же поняла, она обнаружила, что я приходила к ней и искала бумаги дяди Арвида. А я хотела только поговорить с ней, объяснить, как отчаянно нужны мне были эти документы, я хотела взять их только на время! Но, когда я пришла, дверь стояла открытая, а тетя была уже мертва, и, когда я выскочила, я увидела, что по тропинке к дому идут Ева и Кристер! Но больше я никого не видела, я не видела того, кто убил тетю! Не убивайте меня, не убивайте! Клянусь, я никого не видела! И даже если бы я видела, я бы никогда, никогда об этом никому не сказала! Я обещаю, что никогда этого не сделаю, поэтому не убивайте меня, не убивайте...
Голос ее умолк, а плечи затряслись в немых рыданиях. Барбру наклонилась так низко и далеко вперед, что почти касалась лбом пола.
Я заставил себя перевести взгляд на группу молчащих людей рядом со мной: кто-то из них был тем человеком, к кому обращала она мольбы о пощаде...
Кристер Хаммарстрем апатично смотрел на коленопреклоненную, плачущую женщину. Ближайшая к нему Сигне глядела на толстую, одетую в серое фигуру озабоченным материнским взглядом, казалось, она готова сорваться с места и погладить ее по голове. Но Сигне не рванулась... Магнус смотрел очи долу, словно его заставляли глядеть на что-то постыдное, не предназначенное для чужих глаз. Он закашлялся, и я отметил про себя круги у него под глазами. На запятнанном сажей лице Хюго Маттсона я прочел оторопь, но также презрение и брезгливость. Стеллан Линден вышел на шаг из нашего полукруга. Под его жидкой висячей челкой я обнаружил удивление, замешательство и еще что-то, что я инстинктивно определил как страх. Страх перед кем? — промелькнуло у меня в мыслях.
Никто не шевельнулся и не сказал ни слова. Барбру Бюлинд стала подниматься. Она немного покачивалась из стороны в сторону, казалось, еще немного и она упадет. В тот же миг настенные часы с маятником пробили одиннадцать. Им ответили часы в соседней комнате. Более глухим, тяжелым боем. Словно это били куранты старинного собора, находящегося далеко-далеко отсюда... Я, должно быть, сильно устал. Иным образом случившееся объяснить не могу. Строчки стихов помимо моей воли зазвучали у меня в голове, и, чтобы избавиться от них, я прочел стихи вслух:
Прочь уходят
немые, шагают
один за другим
в царство теней.
Гулко часы бьют,
тяжело провожают
во мрак и холод
уходящих людей.
Я умолк, потому что в это мгновение Барбру Бюлинд в обмороке свалилась на пол.
Рано на рассвете полиция сделала открытие, объяснившее, как удалось убийце подобраться к дому Евы Идберг и остаться при этом незамеченным. В куче хвороста неподалеку от дома нашли шляпу и плащ, вроде тех, что носят почти все одетые в штатское полицейские. Ни один из людей Бенни Петтерсона не признал их своими. Место находки располагалось в десяти метрах от опушки леса и приблизительно в восьмидесяти от окна спальни Евы Идберг несколько наискось от него. Тут же слева от кучи рос пышный развесистый куст, земля под которым оказалась хорошо утоптанной, словно в этом месте кто-то долго стоял, переминаясь с ноги на ногу. Здесь же под кустом обнаружили и стреляную гильзу, которая, как констатировалось, подходит к типу пули, извлеченной из головы фру Идберг. Оказалось также, что именно с этого места очень хорошо просматривается среди листвы окно мансарды. Все указывало на то, что, ожидая своего часа, убийца стоял именно здесь и что свой роковой выстрел он произвел отсюда. Правда, пуля попала в лицо жертвы фронтально спереди, а не наискось и снизу, но если бы фру Идберг в момент выстрела немного наклонила голову вниз и одновременно повернула ее чуть вправо, то тогда, как объясняли эксперты, такое пулевое ранение мог нанести и человек, стрелявший с утоптанного места на опушке. Кроме того, люди, охранявшие дом со стороны сада, утверждали, что звук выстрела прозвучал очень слабо. Убийца, следовательно, пользовался глушителем, так как находился в буквальном смысле слова среди полицейских, оцепивших дом по периметру участка.
Министр поделился со мной своими сведениями и соображениями на следующее утро, сидя на краю моей кровати. Несмотря на переживания вчерашнего вечера и ночи, выглядел он бодрым и румяным. Сам я проснулся в кислом и подавленном настроении, но после чая с сухариком немного приободрился и, по крайней мере, в интеллектуальном отношении мог функционировать вполне сносно, хотя мне и мешал шум в саду, где дети Министра и их приятели играли в разбойников, Детское восхищение еще одним мистическим убийством, по-видимому, не знало границ.
— При помощи плаща и шляпы он сделал из невозможного, если не возможное, то, по крайней мере, мыслимое, — философски заметил Министр. — Маскируясь плащом, убийца обманул охрану, потому что в спешке и в темноте при случайных встречах в лесу в неверном освещении карманных фонариков его легко могли принять за коллегу, спешащего на выполнение своего специального задания. По лесу курсировало сразу много полицейских, и все их встречи предусмотреть заранее было невозможно. Ружье он спрятал под плащ. А местность знает хорошо...
— Значит, это не человек-невидимка со сверхъестественными способностями? — и я с облегчением вздохнул.
— Нет, он сверхъестественными способностями не обладает, — продолжал Министр, — хотя должен был бы обладать ими. Понимаешь, находка только усложняет дело, придает ему какой-то чуть ли не мистический оттенок. Я все утро ломал голову над единственным вопросом: Что могло заставить убийцу отделаться от своей личины перед поспешным бегством с места преступления? Ведь именно в этот момент она была нужна ему позарез. Как раз в это время лес был буквально нашпигован полицейскими в плащах и шляпах. Будь он одет подобным образом, у него, по крайней мере, оставался бы шанс как-то ситуацию контролировать. Без личины он обойтись просто не мог! И все-таки каким-то неведомым образом обошелся! Ему удается невозможное и, незамеченный никем, он возвращается домой. Но есть в этом еще одна странность — почти чудо: Как смог он добраться домой вовремя? Через шесть-семь минут после рокового выстрела все дачники находились дома, тут мы на данные полиции положиться можем. Чтобы пройти Тайной тропой от моего дома до Евы Идберг, нужно восемь минут. Днем! Тот же, кто выходил на охоту вчерашней ночью, должен был продираться через лес в кромешной темноте. Оказавшись дома, он должен был бы первым делом удалить со своей персоны все следы своего марш-броска. Пробираясь ночью через здешние заросли, никто не застрахован от царапин или порванной одежды, в любом случае, в подобной спешке сбиваешь себе дыхание. Дома Магнуса и Хюго, ближайших соседей Евы, отделяет от ее дачи расстояние не меньше 150—200 метров, при этом местами между ними растет труднопроходимый кустарник, которого при бегстве не минуешь. Нет, убийце мало способностей невидимки. Он, должно быть, умеет летать!