Окна в длинной зале в Монксмуре отворены в оранжерею. Растения и цветы освещаются полной и яркой луной. Тревожные тени соседствуют с полосами света от ламп в комнатах. Шумит фонтан. Соперничая с его музыкальным журчанием, поют соловьи. Иногда слышится смех молодых женщин — а иногда мелодия вальса. Молодые монксмурские гости танцуют.
Эмили и Сесилия одеты одинаково: в белых платьях, с цветами в волосах. Франсина выделяется великолепным контрастом ярких красок и объявляет о своем богатстве блеском брильянтов и мягкой прелестью жемчуга. Мисс Плим (дочь ректора) толста, бела и счастлива, она необыкновенно весела, стан ее не поддается тугому корсету, и она весело танцует. Мисс Дарнавей (дочь небогатого офицера) составляет совершенную противоположность мисс Плим. Судьба определила ей тяжелую долю в жизни — место главной няни в ее семье. В минуты задумчивости она думает о маленьких братьях и сестрах и спрашивает себя, кто утешит их, когда они расплачутся, и расскажет им сказки перед сном, пока она веселится в приятном деревенском доме.
Добросердечная Сесилия, помня, как мало удовольствий имеет ее молодая приятельница, и зная, как хорошо она танцует, не позволяет ей оставаться без кавалера. Тут есть три неоцененных молодых человека, превосходные танцоры. Члены разных семейств, они, однако, необыкновенно похожи друг на друга. У них у всех одинаково румяные лица, усы соломенного цвета, полные щеки, рассеянный взгляд и низкие лбы; и с одинаковой серьезностью ведут они одинаково глупый разговор. На диванах, друг против друга, сидят два гостя, не присоединившиеся к другим пожилым людям, играющим в карты в другой комнате. Один — сонный, пожилой, счастливый обладатель большой земельной собственности, обладающий еще более счастливой способностью пить знаменитый портвейн мистера Вайвиля, не опасаясь подагры. Другой человек — доверенный советник и искренний друг каждой молодой девицы в доме. Нужно ли называть преподобного Майлза Мирабеля?
Он сидит, как на троне, с каждой стороны его есть место для прекрасных поклонниц. Его убедительные поучения не только слышатся, но и чувствуются; он имеет невинную привычку ласкать молодых девиц. Одна его рука обнимает талию мисс Плим, а другая — талию Франсины.
— Я делаю это везде, — говорит он невинно, — почему же не делать этого и здесь?
В самом деле, почему — с этим нежным цветом лица и этими прелестными голубыми глазами, с этими великолепными золотистыми волосами, падающими на его плечи, и бородой, спускающейся на грудь? Мистер Мирабель привлекательный собеседник. Он — олицетворенная веселость. Он смотрит благоприятно на все. По своему кроткому характеру, он никогда никому не противоречит.
Он держал пари с Эмили — не на деньги, даже не на перчатки, а только на цветы, — что рассмешит мисс Дарнавей, и выиграл пари. Цветы Эмили красуются в его петлице.
К Франсине подходит очередной танцор. Она не очень охотно позволяет уговорить себя. Ее место на время остается свободным. Мисс Плим пользуется удобным случаем посоветоваться с искренним другом дам.
— Любезный мистер Мирабель, скажите мне, что вы думаете о мисс де Сор?
Любезный мистер Мирабель дает очаровательный ответ. Привычки молодых девиц ему известны.
— Я вижу в мисс де Сор решимость мужчины, умеряемую кротостью женщины. Когда эта девушка выйдет замуж, ее муж — употребить мне пошлое выражение? — окажется у нее под башмаком. Самое интересное, мисс Плим, состоит в том, что, ему будет приятно такое положение, и если меня пригласят на свадьбу, я скажу с сердечной искренностью, что ее избранник — достойный зависти человек!
Мисс Плим была отозвана к фортепиано. На ее место села Сесилия — и, разумеется, стан ее точно также был обвит.
— Как вам нравится мисс Плим? — тотчас спросила она.
Мистер Мирабель улыбнулся и показал превосходные зубы.
— Я только что думал о ней. Мисс Плим так мила, полна, в ней есть что-то успокоительное, семейное, это настоящая дочь пастора. Вы любите ее? Помолвлена она с кем-нибудь? В таком случае — это между нами, милая мисс Вайвиль, — духовное лицо должно быть осторожно: я могу признаться, что и я в нее влюблен.
К дивану, запыхавшись, в сопровождении своего кавалера, умолявшего ее сделать еще один тур, подошла Эмили. Сесилия воспользовалась присутствием свободного молодого человека, взяла его за руку и увела к бедной мисс Дарнавей, сидевшей одиноко в углу и думавшей о детской в доме.
Всеобладающая рука мистера Мирабеля в первый раз сделалась рукой нерешительной — Эмили воспротивилась ненавязчивому проявлению дружелюбия пастора и попросила не трогать ее.
— Нет, мистер Мирабель, оставьте это для других. Вы не можете себе представить, какой смешной имеют вид девицы, когда вы их так обнимаете.
Первый раз в жизни преподобный светский и находчивый человек не нашел, что ответить. Почему?
По простой причине. Он тоже почувствовал магнетическое влечение к привлекательному созданию, которое любили все. Мисс Джетро потерпела двойную неудачу. Ей не удалось разъединить их; Эмили и мистер Мирабель сделались добрыми друзьями. Блистательный пастор беден; его интересы требуют брака по расчету; он пленил наследниц двух богатых отцов, мистера Вайвиля и мистера де Сора. Он осознает, что эта очаровательная, но небогатая девушка — не его партия.
Эмили со своей стороны чувствовала влечение совсем иного рода. В Монксмуре она опять сделалась счастливой; а мистера Мирабеля нашла самым приятным и интересным человеком, с каким когда-либо ей случалось встречаться. После бессонных ночей, проведенных у постели умирающей тетки, и скучных одиноких недель, последовавших затем, жить в этом новом мире роскоши и веселости было все равно что избавиться от ночной темноты и греться на ярком дневном свете.
— Теперь, когда ваша рука находится на надлежащем месте, преподобный сэр, — продолжала Эмили, — я могу сознаться, что нет правила без исключения. Моя талия к вашим услугам, когда мы будем вальсировать.
— Именно этого не может случиться, — ответил Мирабель с тем привлекательным чистосердечием, которое привлекало к нему столько друзей. — Краснея, сознаюсь, что вальсирование нагоняет на меня дурноту и заставляет нюхать спирт. Другими словами, любезная мисс Эмили, вальсирует комната, а не я. Я не могу смотреть на вальсирующих без того, чтобы у меня не закружилась голова.
— Вы обещали мне высказать откровенное мнение о Сесилии, — напомнила ему Эмили, — и еще этого не сделали.
Друг девиц вздохнул:
— Я думаю не о ней; я могу думать только о вас.
Эмили подняла глаза и весело и нежно посмотрела на мистера Мирабеля. Это была первая попытка пококетничать. Ей захотелось начать самую интересную для девушки игру — игру в любовь. Сесилия, занимаясь с нею в спальне болтовней, столь дорогой сердцу двух приятельниц, как-то шепнула: «Мистер Мирабель восхищается вашей фигурой; он называет вас „Венерой Милосской в миниатюре“».
— Вы можете думать только обо мне, — кокетливо повторила Эмили. — А не сказали ли вы этого же девице, которая только что сидела на моем месте, и не скажете ли того же первой после меня?
— Для других — только одни комплименты! — воскликнул пастор.
— А для меня что же, мистер Мирабель?
— Признание!
Эмили удивил тон его ответа. Он как будто говорил серьезно; не осталось ни малейшего признака непринужденной веселости в его обращении. Лицо его выражало беспокойство, которого Эмили еще не видела в нем.
— Вы верите мне? — спросил он шепотом.
Глаза его придали ответу чувство, в котором ошибиться было нельзя. Эмили отвернулась и приметила Франсину. Мисс де Сор перестала танцевать и смотрела с заметным вниманием на Эмили и Мирабеля.
— Я желаю говорить с вами! — крикнула она с нетерпением, обращаясь к Эмили.
Мирабель шепнул:
— Не ходите!
Эмили встала, обрадовавшись предлогу оставить пастора. Франсина сделала к ней несколько шагов и грубо взяла ее за руку.
— Что с вами? — спросила Эмили.
— Бросьте кокетничать с мистером Мирабелем. Помогите обществу!
— В каком отношении?
— Послушайте, что вытворяет эта девица.
Она презрительно указала на невинную мисс Плим. Дочь ректора обладала всеми добродетелями за исключением одной — у нее не было слуха. Она пела фальшиво и играла не в такт.
— Кто может танцевать под такую музыку, — сказала Франсина. — Кончите вальс за нее.
— Как я могу сесть на ее место, если она не просит меня? — спросила Эмили.
Франсина презрительно захохотала.
— Уж лучше скажите прямо, что хотите вернуться к мистеру Мирабелю.
— Неужели вы думаете, что я встала бы, когда вы меня позвали, если бы я не желала отделаться от мистера Мирабеля?
Вместо того, чтобы рассердиться на это резкое возражение, Франсина вдруг сделалась весела.
— Пойдемте, я все устрою.
Она подвела Эмили к фортепьяно и остановила мисс Плим безо всяких извинений.
— Теперь ваша очередь танцевать. Вот мисс Браун желает вас сменить.
Сесилия замечала все, что происходило. Выбрав момент, она наклонилась к Эмили и сказала:
— Милая моя, я думаю, что Франсина влюблена в мистера Мирабеля.
— Пробыв в одном доме с ним только неделю! — воскликнула Эмили.
— По крайней мере, — продолжала Сесилия, — она ревнует его к вам.
На следующее утро мистер Мирабель, увидев Эмили одну в саду, вышел из своей комнаты и присоединился к ней.
— Позвольте мне сказать одно слово, прежде чем мы пойдем завтракать, — умолял пастор. — С прискорбием думаю, что я имел несчастье оскорбить вас вчера!
Изумленный взгляд Эмили ответил ему.
— Что я сказала или сделала, чтобы заставить вас думать таким образом? — спросила она.
— Опять дышу свободно! — вскричал он с юношеской веселостью, составлявшей одну из причин его популярности у женщин. — Ужасно сознаваться в этом духовному лицу, но тем не менее справедливо утверждение, что я один из самых нескромных людей на свете. Это мой камень преткновения в жизни — я всегда говорю первое, что придет мне в голову, не давая себе труда подумать. Хорошо зная собственные недостатки, я не доверяю себе.
— Даже на кафедре? — осведомилась Эмили.
Он засмеялся, готовый оценить ее невольный сарказм.
— Всякий оратор (хотя моя клерикальная братия стыдится в этом сознаться) такой же актер — только без сцены и костюмировки. Вы говорили правду вчера, что желали бы послушать мою проповедь?
— Да, я действительно желаю ее послушать.
— Как вы добры! Я не думаю, чтобы проповедь стоила этой жертвы (вот другой образец моей нескромной болтовни). Я хочу сказать, что вам придется встать рано в воскресенье и проехать двенадцать миль в сырую и скучную деревеньку, в которой я служу. Мои прихожане работают всю неделю, и, разумеется, спят в церкви по воскресеньям. Я этому противодействую. Но не проповедями! Я ни за что на свете не поставлю в тупик бедных людей моим красноречием. Нет, нет. Я рассказываю им истории из Библии. Приятно и легко; не более четверти часа, и с гордостью могу сказать, что некоторые (большей частью женщины) не засыпают. Если вы решаетесь сделать мне честь и прибыть, я сделаю для вас все, что могу. Я велю вымести церковь и, разумеется, приготовлю завтрак. Бобы, ветчину, пиво — ничего другого в доме не держу. Вы богаты? Надеюсь, что нет!
— Я подозреваю, что так же бедна, как вы, мистер Мирабель.
— С восторгом слышу это (опять моя нескромность). Наша бедность — новая связь между нами.
Прежде чем он успел распространиться о прелестях бедности, раздался звонок к завтраку.
Мирабель подал Эмили руку, довольный результатом утреннего разговора. Вчера он сделал ошибку — слишком серьезно заговорил с ней. Теперь он желал поправить этот ложный шаг и занять прежнее место в глазах Эмили — и в этом он успел. За завтраком, в то утро, пастор рассказывал о всякой ерунде увлекательнее, чем когда-либо.
После завтрака общество, по обыкновению, разошлось — за исключением Мирабеля. Безо всякой видимой причины он остался за столом. Мистер Вайвиль, человек вежливый и внимательный, не хотел выйти из столовой прежде своего гостя. Он только отважился сделать маленький намек.
— Есть ли у вас какие-нибудь планы на сегодняшнее утро? — спросил он.
— У меня есть план, который зависит от вас, — ответил Мирабель. — И я боюсь, по обыкновению, сделать нескромность, если упомяну о нем. Ваша очаровательная дочь сказала мне, что вы играете на скрипке?
Скромный мистер Вайвиль сконфузился.
— Надеюсь, что я не обеспокоил вас. Я играю в дальней комнате, так что никто не может слышать меня.
— Любезный сэр, я с нетерпением желаю вас слышать! — вскричал Мирабель. — Музыка — страсть моя, а скрипка — мой любимый инструмент.
Мистер Вайвиль повел его в свою комнату, краснея от удовольствия. После смерти жены, его никто не поощрял. Дочери и друзья остерегались — по его мнению, совершенно напрасно — входить к нему в те часы, когда он играл.
Есть люди, желающие отличиться в скорости бега и не имеющие ног, женщины, безнадежно бесплодные, живущие в постоянном ожидании больших семейств до конца своей жизни. Нельзя было найти музыканта, более лишенного природной способности играть на каком-нибудь инструменте, чем мистер Вайвиль, — и вот уже двадцать лет с гордостью и восторгом в сердце, он не пропускал ни одного дня без того, чтобы не упражняться на скрипке.
— Я, наверное, наскучил вам, — сказал он, беспощадно пропиликав больше часа.
Нет: ненасытный любитель стремился к одной цели, и она еще не была достигнута. Мистер Вайвиль встал отыскать другие ноты. Пастор воспользовался этим. Произошел отрывочный разговор. Мирабель успел направить его на Эмили.
— Давно уже не встречал я такой восхитительной девушки! — горячо объявил мистер Вайвиль. — Я не удивляюсь, что моя дочь так привязалась к ней. Бедняжка ведет дома уединенную жизнь; и я очень рад, что она развлечется в моем доме.
— У нее есть родственники? — спросил Мирабель.
Из объяснения, последовавшего за этим, обнаружилось одинокое положение Эмили. Но оставалось еще сделать одно открытие — самое важное. Не для красоты ли слога сказала она, что так же бедна, как и Мирабель? Преподобный сделал вопрос очень деликатно — но и прямо.
Мистер Вайвиль, ссылаясь на дочь, сказал, что Эмили не имеет даже и двухсот фунтов в год. Дав этот неприятный ответ, он раскрыл другую нотную книгу.
— Вы, конечно, знаете эту сонату? — сказал он.
Через секунду скрипка была уже под его подбородком и мучения продолжились.
Пока Мирабель делал вид, что слушает с чрезвычайным вниманием, он обдумывал свое положение. Если он и дальше останется в одном доме с Эмили, впечатление, которое девушка произвела на него, непременно усилится — и пастор, пожалуй, будет иметь сумасбродство сделать предложение женщине, такой же бедной, как и он. От такого ослепления его спасет только немедленное бегство. Вчера он пообещал отбыть в конце недели в Вель-Реджис, исполнить воскресную обязанность, а затем приехать опять к своим друзьям в Монксмур. Так вот: он ни в коем случае не должен возвращаться.
Мирабель пришел к этому решению, когда страшная деятельность смычка мистера Вайвиля была прекращена появлением в комнате третьего лица. Горничная Сесилии принесла хозяину записочку от нее. Удивившись, мистер Вайвиль развернул записку и прочел следующее:
«Любезнейший папа, я знаю, что у вас мистер Мирабель, а так как это секрет, я должна написать. Эмили сегодня утром получила очень странное письмо, которое привело ее в недоумение, а меня напугало. Когда вы освободитесь, мы будем очень признательны, если вы посоветуете нам, как Эмили должна отвечать на это письмо».
— Надо заняться маленьким домашним делом, — извиняясь, вздохнул мистер Вайвиль. — Но мы прежде кончим сонату!
И в публичной, и в частной жизни мистер Вайвиль был чрезвычайно умный человек. Как член парламента, он подавал пример, которому могли бы последовать многие его товарищи. Во-первых, предлагая запросы и говоря речи, он не ускорял падения представительных учреждений. Во-вторых, он умел делать различие между обязанностью к своей партии и обязанностью к своей родине. Когда законодательная власть действовала политически — то есть когда она имела дело с международными проблемами или с избирательными реформами, — он следовал за своим предводителем. Когда законодательная власть действовала общественно — то есть для пользы народа, — он следовал внушениям своей совести. Последний раз, когда по поводу русского вопроса голоса разделились, он покорно подал голос в пользу своих консервативных союзников. Но когда вопрос об открытии музеев и картинных галерей по воскресеньям разделил обе партии на враждебные лагеря, он открыто принял сторону мятежников и перешел к либералам.
Призванный дочерью и ее гостьей, мистер Вайвиль помог им советом благоразумным и добрым — но, к сожалению, его благие намерения впоследствии привели к плачевным результатам.
Письмо Эмили, о котором Сесилия спрашивала совета отца, было получено из Незервудса и было написано Албаном Моррисом.
Албан уверял Эмили, что решился написать ей после больших сомнений. Он описал, что произошло между ним и мисс Джетро, скрыв, по очевидным причинам, прощальные слова той, в которых она так странно упомянула об отце Эмили. О Франсине Албан осмелился только добавить, что она произвела на него самое неблагоприятное впечатление и он не думает, чтобы подобная девица могла оказаться желательным другом. На последнем листке было прибавлено несколько слов, на которые Эмили знала, как ответить. Она так сложила письмо, чтобы никто кроме нее не мог видеть, чем бедный учитель рисования закончил свое послание.
«Желаю вам всевозможного счастья, моя дорогая, но не забывайте старого друга, который думает о вас и желает увидеть вас опять. Маленький мир, в котором я живу, — мир скучный, Эмили, в ваше отсутствие. Но напишете ли вы мне и поощрите ли меня к надежде?»
Мистер Вайвиль улыбнулся, взглянув на свернутую страницу, которая скрывала подпись.
— Мне кажется, что этот господин действительно принимает к сердцу ваши интересы. Могу я узнать, кто он?
Эмили охотно ответила на последний вопрос.
— А таинственную даму со странной фамилией вы знаете?
Эмили кивнула, решив не упоминать о настоящей причине отъезда мисс Джетро из Незервудса.
Мистер Вайвиль опять взглянул на письмо Албана.
— Знаете вы, как мисс Джетро познакомилась с мистером Мирабелем? — спросил он.
— Я даже не знала, что они знакомы.
— Считаете ли вы вероятным что мистер Моррис мог бы сказать более, чем сказал в письме?
Сесилия до сих пор оставалась образцом скромности. Видя, что Эмили колеблется, она не выдержала искушения.
— В этом нет ни малейшего сомнения, папа, — объявила она с уверенностью.
— Вы можете увидеть мистера Морриса, как только ему будет удобно приехать сюда, — после некоторого раздумья решил мистер Вайвиль. — Я напишу ему и приглашу его посетить нас, а вы это приглашение можете вложить в ваше письмо.
— О, мистер Вайвиль, как вы добры! — воскликнула Эмили.
— Мистер Моррис джентльмен и ваш друг, — учтиво ответил хозяин. — Кто же более имеет права находиться в числе моих гостей?
Сесилия остановила отца, когда он выходил из комнаты.
— Я полагаю, нам не надо спрашивать мистера Мирабеля, что он знает о мисс Джетро, — сказала она.
— Милая моя, как это могло прийти тебе в голову? Какое право имеем мы расспрашивать мистера Мирабеля о мисс Джетро?
— Должна быть причина, по которой Эмили и мистер Мирабель не должны встречаться, — а то зачем бы мисс Джетро так об этом хлопотать? — продолжала девушка.
— Мисс Джетро не желает, чтобы мы знали причину, Сесилия. Может быть, все разъяснится со временем. Надо ждать.
Оставшись одни, девушки стали рассуждать, как поступит Албан, получив приглашение мистера Вайвиля.
— Он обрадуется случаю увидеть вас опять, — уверяла Сесилия.
— Я сомневаюсь, захочет ли он увидеть меня здесь, — ответила Эмили. — И вы забываете, что его приезду есть препятствия. Как он оставит свой класс?
— Очень легко! В субботу у него класса нет. Он может быть здесь, если поедет рано, ко второму завтраку; и может остаться до понедельника или вторника.
— А кто же займет его место в школе?
— Конечно, мисс Лед. Напишите ей и мистеру Моррису.
Письма были написаны. Было дано приказание готовить комнату для ожидаемого гостя. После всех этих хлопот Эмили и Сесилия вернулись в гостиную. Они застали мужчин за газетами, а дам — за вязанием. Войдя в оранжерею, они нашли сестру Сесилии, томно сидевшую в кресле между цветами. Природная леность некоторых молодых девиц принимает болезненный характер и представляет собой интересное зрелище. Доктор объявил, что Сен-Морицкие ванны вылечили мисс Джулию. Мисс Джулия не соглашалась с доктором.
— Пойдем в сад с Эмили и со мной, — предложила Сесилия.
— Вы не знаете, что значит быть больной, — со вздохом ответила Джулия.
Девушки оставили ее и присоединились к молодежи, которая забавлялась в саду. Франсина завладела Мирабелем и задала ему трудную работу качать ее на качелях. Он сделал попытку уйти, когда Эмили и Сесилия подошли, но тут же был возвращен к своей обязанности.
— Выше! — кричала мисс де Сор самым повелительным тоном. — Я хочу качаться выше всех!
Мирабель покорился с джентльменской безропотностью — и был вознагражден нежным взглядом.
— Видите? — шепнула Сесилия. — Он знает, как она богата, — желала бы я знать, женится ли он на ней.
Эмили улыбнулась.
— Сомневаюсь. Вы так же богаты, как Франсина, — и не забывайте, что кроме того, еще и привлекательны.
Сесилия покачала головой.
— Мистер Мирабель очень мил, — созналась она, — но я не желаю выходить за него. А вы?
Эмили мысленно сравнила Албана с Мирабелем.
— Ни за что на свете! — ответила она.
На следующий день Мирабель уезжал. Поклонницы проводили его до подъезда, у которого ждал экипаж мистера Вайвиля. Франсина бросила букет вслед уезжавшему гостю.
— Не забудьте вернуться к нам в понедельник! — сказала она.
Мирабель поклонился и поблагодарил ее; но его последний взгляд был брошен на Эмили, стоявшую поодаль от других на верхней ступеньке. Франсина, заметив это, не сказала ничего. Она судорожно сжала губы и побледнела.
В понедельник из Вель-Реджиса в Монксмур пришел фермер.
Лично он не стоил ни малейшего внимания. Поручение же, данное ему, сделало его настолько важным, что он навеял тоску на весь дом. Вероломный Мирабель нарушил обещание. К великой досаде преподобного, его удержали приходские дела. Он мог только положиться на снисходительность мистера Вайвиля.
Все поверили приходским делам — за исключением Франсины.
— Мистер Мирабель воспользовался первым предлогом, который пришел ему в голову, чтобы укоротить свой визит; и я этому не удивляюсь, — сказала она, значительно взглянув на Эмили.
Эмили играла с собакой, заставляя ее повторять номера, которые та знала. Она положила кусочек сахара на нос собаки — и не имела времени обращать внимание на Франсину.
Сесилия, как хозяйка дома, сочла своей обязанностью ответить.
— Очень странное замечание! Вы хотите сказать, что мы прогнали от себя мистера Мирабеля?
— Я никого не обвиняю, — заметила Франсина довольно злобно.
— Теперь она начнет обвинять всех, — воскликнула Эмили, шутливо обращаясь к собаке.
— Но когда женщины начинают пленять мужчин, им остается только одно — удалиться, — продолжала Франсина.
Она взглянула на Эмили выразительнее прежнего.
Даже кроткая Сесилия рассердилась.
— На кого вы намекаете? — спросила она резко.
— Милая моя! — возразила Эмили. — Нужно ли вам спрашивать?
Она сделала собаке знак. Та подбросила сахар и поймала его. Присутствующие стали аплодировать. На этот раз стычка закончилась.
На другое утро пришел ответ Албана. Ожидания Эмили оказались справедливыми. Обязанности учителя рисования не позволяли Моррису оставить Незервудс, и он, как и Мирабель, извинялся. В коротком письме к Эмили ничего более не упоминалось о мисс Джетро; оно заняло всего одну страницу. Или Албану не понравился сдержанный тон, которым Эмили писала ему по совету мистера Вайвиля, или (как думала Сесилия) невозможность оставить школу так сильно раздосадовала его, что он не чувствовал охоты писать подробно? Эмили и не пыталась дойти до заключения. Она заметно расстроилась.
— Мне не нравится появление мисс Джетро. Чувствую — если таинственность этой женщины разъяснится когда-нибудь, ее признание, наверное, наделает мне хлопот и горя, — и мне кажется, что Албан Моррис тоже так думает.
— Напишите и спросите его, — посоветовала Сесилия. — Он так добр…
— Он так добр и так не желает огорчать меня, — ответила Эмили, — что не сознается в этом, даже если я права.
Между тем мистера Вайвиля, как члена парламента, не оставляли в покое. В соседнем городе назначен был политический митинг; и депутат обязан был сказать речь, сделав обзор современных событий в Англии и за границей.
— Пожалуйста, не ездите со мной, — сказал этот любитель скрипичной игры своим гостям. — Зал, в котором я выступаю, дурно проветрен, а речи, включая и мою, не стоит слушать.
Человеколюбивое предостережение было отвергнуто. Мужчины заинтересовались митингом, а следом и дамы твердо решили не оставаться дома. Они на удивление быстро собрались и говорили больше мужчин о политике, пока ехали в город.
В городе их ждал восхитительный сюрприз. В толпе мужчин, ждавших митинг на крыльце, стоял преподобный.
Франсина первая заметила его. Она взбежала по ступеням и протянула руку.
— Вот это радость! — вскричала она. — Вы приехали сюда видеть… — она хотела сказать меня, но приметив вокруг посторонних, сказала — нас! — Пожалуйста, дайте мне вашу руку, — шепнула она, прежде чем подошли ее молодые приятельницы. — Мне всегда так страшно в толпе!
Она крепко прижималась к Мирабелю и ревниво наблюдала за ним.
Разумеется, для друзей мистера Вайвиля были приготовлены стулья. Франсина, настаивая на своем праве держать Мирабеля под руку, села возле него. Садясь, она оставила его свободным всего на минуту. В эту самую минуту пастор взял пустой стул и поставил его для Эмили по другую сторону возле себя. Именно ей он сообщил то, о чем ему следовало бы уведомить Франсину.
— Комитет настаивает, чтобы я предложил одну резолюцию. Я обещаю не надоедать вам; речь моя будет самая короткая.
Митинг начался.
У тех, кто выступал, не оказалось ни малейшего сострадания к слушателям. Председатель заливался соловьем в течение целого часа. Речи лились, словно вода из неиссякаемого источника. Духота становилась нестерпимой. Какой-то человек в задних рядах заревел: «Воздуха!» — и разбил окно своей тростью. Его отблагодарили криками и иронически пригласили подняться на платформу и занять место председателя.
Наконец поднялся преподобный.
— Посмотрите на часы, господа, — сказал он, — и ограничьте мою речь десятью минутами.
Последовавшие за этим рукоплескания были слышны в разбитое окно на улице. Предложив свою резолюцию со скромной краткостью, Мирабель выступил за поддержку плана, принятого покойным лордом Пальмерстоном в Нижней палате. Привлекая слушателей, он стал рассказывать забавные истории и отпускать шуточки, постоянно возвращаясь, однако, к сути дела. Очарование его голоса и ораторские приемы довершили его успех. Ровно через десять минут он сел, несмотря на то, что собравшиеся в зале кричали: «Продолжайте!» Франсина первая взяла его за руку и выразила свой восторг в безмолвном пожатии. Он ответил ей пожатием — но взглянул не на нее, а на ту, которая сидела по другую сторону.
Хотя Эмили не жаловалась, но Мирабель тотчас увидел, что она страдает от духоты. Ее губы побелели, а глаза закрылись.
— Позвольте мне вывести вас, — сказал он, — а то вы лишитесь чувств.
Франсина вскочила, чтобы пойти за ними. Слушатели — люди простые и грубые — растолковали это по-своему.
— Оставьте пастора с его возлюбленной, — закричал кто то. — Где двое, мисс, там третьему быть не следует.
Мистер Вайвиль воспользовался своей властью и сделал выговор хаму. Порядок восстановился, и митинг продолжался.
По окончании его Мирабель и Эмили ждали своих друзей у дверей. Мистер Вайвиль, сам того не желая, раздул пламя, горевшее в душе Франсины. Он настоял, чтобы Мирабель вернулся в Монксмур, и предложил ему место в экипаже возле Эмили.
Когда все встретились за обедом, в поведении мисс де Сор произошла перемена, удивившая всех, кроме Мирабеля. Она была весела, добродушна и особенно любезна и внимательна к Эмили, которая сидела напротив нее за столом.
— О чем вы говорили с мистером Мирабелем, когда ушли он нас? — невинно спросила она. — О политике?
Эмили охотно разделила дружелюбный тон Франсины.
— Угадайте! — сказана она весело.
— Я могу только угадать, что у вас был восхитительный собеседник, и желала бы, чтобы и со мной сделалось дурно!
Мирабель, внимательно наблюдавший за ней, поблагодарил за комплимент поклоном и не возражал против рассказа Эмили об их разговоре. Девушка призналась, что заставила Мирабеля рассказать ей о себе. Она слышала от Сесилии, что прежняя жизнь пастора была посвящена разным занятиям, и ей показалось интересным узнать, какие обстоятельства побудили его посвятить себя церкви. Франсина слушала с милой улыбкой и с внутренним убеждением, что Эмили обманывает ее. Она сделалась любезнее прежнего. Она восхищалась платьем Эмили, аппетитом Сесилии, занимала Мирабеля анекдотами о сан-домингских священниках и так заинтересовалась старинными и новейшими скрипками, что мистер Вайвиль обещал показать ей после обеда свою знаменитую коллекцию. Она почтила своей любезностью даже мисс Дарнавей.
Пока Франсине показывали скрипки, Мирабель нашел случай поговорить с Эмили.
— Сказали вы или сделали что-нибудь, оскорбившее мисс де Сор? — спросил он.
— Решительно ничего, — объявила Эмили, удивленная этим вопросом. — Почему вы думаете, что я оскорбила ее?
— Я старался найти причину перемены в ней, — ответил проницательный пастор, — особенно к вам. Она замышляет какое-то коварство. Вам надо остерегаться.
Весь следующий день Эмили ожидала подвоха, но ничего не случилось. Ни малейшей ревности не обнаруживалось во Франсине. Она не делала попыток привлечь к себе внимание Эмили ни словом, ни взглядом, ни обращением.
На третий день в Незервудсе Албан Моррис получил безымянное письмецо:
«Одна молодая девица, которой вы интересуетесь, забывает вас в ваше отсутствие. Если вы не настолько малодушны, чтобы позволить другому вытеснить вас, приезжайте в Монксмур, пока еще не поздно».
На другой день после политического митинга многие гости покинули гостеприимный дом мистера Вайвиля по разным причинам.
Мисс Дарнавей отозвали домой — нянчить сестер и братьев. Потом уехал старый сквайр, так ценивший портвейн мистера Вайвиля, — у него были неотложные дела. За ним последовали еще несколько дам и джентльменов.
После завтрака больная мисс Джулия расположилась на диване с романом. Отец ее издевался над скрипкой в другом конце дома. Оставшись с Эмили, Сесилией и Франсиной, Мирабель сделал удачное предложение.
— Предлагаю придумать какое-нибудь новое развлечение на нынешний день. Вы, молодые девицы, составьте совет, а я буду секретарем.
Он обратился к Сесилии:
— Все ожидают послушать хозяйку дома.
Сесилия обратилась за помощью к своим школьным подругам и прежде спросила Франсину — как самую старшую. Та была молчалива, сдержанна и сказала с утомлением:
— Мне все равно что делать — не поехать ли верхом?
На это нашлось возражение. Подобным развлечением уже пользовались несколько раз. Когда очередь дошла до Эмили, она тоже обманула ожидания.
— Посидим под деревьями и попросим мистера Мирабеля рассказать нам что-нибудь.
Мирабель отверг и это предложение.
— Я прошу мисс Вайвиль придумать развлечение, в которое был бы включен и секретарь, — сказал он.
Сесилия задумалась.
— У меня есть одна идея, — объявила она после некоторой нерешимости. — Я могу предложить всем нам пойти в домик сторожа парка.
Мирабель с серьезным видом записал это предложение.
— А когда мы туда придем, что же мы будем там делать? — спросил он.
— Мы попросим жену сторожа, — продолжала Сесилия, — предоставить нам свою кухню.
— Предоставить кухню, — повторил Мирабель. — Что же мы будем делать в кухне?
Сесилия застенчиво взглянула на свои хорошенькие ручки, сложенные на коленях, и ответила тихо:
— Состряпаем себе обед.
Все оживились. Девушек беспокоил теперь только один вопрос — что они будут готовить.
— Я могу сделать яичницу, — отважилась Сесилия.
— Если найдутся холодные цыплята, — прибавила Эмили, — я берусь сделать майонез.
— В английской церкви есть пасторы, умеющие жарить картофель, — объявил Мирабель, — и я принадлежу к их числу. Потом что у нас будет, пудинг? Мисс де Сор, можете вы сделать пудинг?
— Стыдно сказать, но я не умею стряпать, — призналась Франсина, — вам лучше избавить меня от этого.
Сесилия была теперь в своей стихии:
— Вы будете мыть латук, милая моя, и приготовлять оливки для майонеза Эмили. Не теряйте бодрости! У вас будет помощница, мы пошлем за мисс Плим — она нарубит петрушку и чеснок для моей яичницы. О, какое утро мы проведем!
Ее прелестные голубые глаза засверкали от радости; она даже поцеловала Эмили — Мирабель не мог не позавидовать этому поцелую.
Сесилия тотчас села за письменный стол и написала реестр съестных припасов. На ее лицо стоило посмотреть, когда она вызвала кухарку.
По дороге в домик сторожа молодая хозяйка шла во главе процессии. Следом за ней едва поспевали Франсина с мисс Плим. Мирабель и Эмили отстали.
— Эта игра, кажется, не интересует вас, — заметил Мирабель.
— Я думала о том, что вы мне сказали о Франсине, — ответила Эмили.
— Я могу сказать еще больше. Когда я приметил перемену в ней за обедом, я сказал вам, что она замышляет коварство. Сегодня в ней заметна другая перемена, из которой я заключаю, что придуманное коварство исполнено.
— Против меня? — спросила Эмили.
— Время раскроет нам то, чего мы сейчас не знаем, — ответил пастор уклончиво.
— Вы, кажется, доверяете времени, мистер Мирабель?
— Чрезвычайно. Время — закоренелый враг обмана. Рано или поздно, каждая скрытная вещь непременно откроется.
— Без исключения?
— Да, — ответил он, — без исключения.
В эту минуту Франсина остановилась и оглянулась на них.
— Желала бы я иметь ваш веселый характер, — сказала она пастору. — Я почти всегда или в унылом, или в дурном расположении духа — не знаю почему. Беспокоите ли вы себя когда-нибудь мыслью о будущем?
— Так редко, как только возможно, мисс де Сор. Я — священник. У многих есть будущность — у меня никакой.
Мирабель говорил серьезно, тоже чувствуя себя не в духе. Он видел по лицу Франсины, что та любит его.
Когда они были представлены друг другу в первый раз, она находилась еще под влиянием самых низких инстинктов своей хитрой и эгоистической натуры. Она думала про себя: «Мои деньги помогут ему, а его знаменитость сделает остальное; лучшее общество в Англии будет радо принимать жену Мирабеля».
Однако дни проходили, и сильное чувство вытеснило эти низкие стремления. Мирабель внушил единственную страсть, которая могла совладать с Франсиной — страсть чувственную. Безумные надежды волновали ее. Желания, которых она никогда не чувствовала прежде, соединились со способностями к злости, которая страшно возросла в ней в последнее время, — любыми способами желала она отделаться от соперницы. Не ожидая предложения Мирабеля, она сама взяла его руку и прижала ее к своей груди. Она приблизилась так близко, что чувствовала его дыхание.
— Есть странное сходство между вашим положением и моим, — сказала она тихо. — Разве в моем будущем есть что-нибудь веселое? Я далеко от своего дома — отцу и матери все равно до меня. Говорят о моих деньгах! Какая польза в деньгах, если я несчастна. Уж не написать ли мне в Лондон и не спросить поверенного, не могу ли я все свое состояние передать какому-нибудь хорошему человеку? Почему бы и не вам?
— Любезная мисс де Сор…
— Разве есть что-нибудь дурное, мистер Мирабель, в желании сделать вас богатым человеком?
— Вы не должны даже говорить ни о чем подобном!
— Как вы горды! — вздохнула Франсина. — О! Я не могу перенести мысли, что вы находитесь в этой жалкой деревне, в положении, недостойном ваших дарований и ваших прав! И вы убеждаете меня, что я не должна говорить об этом! Сказали ли бы вы об этом Эмили, если бы она так же желала, как и я, видеть вас на приличном для вас месте в свете?
— Я ответил бы ей точно так же.
— Она никогда вас не затруднит, мистер Мирабель, таким откровенным признанием, как я. Эмили умеет хранить свои тайны.
— Разве ее надо за это осуждать?
— Это зависит от ваших чувств к ней.
— О каких чувствах говорите вы?
— Положим, что было бы, если бы вы услышали, что она помолвлена?
Обращение Мирабеля — холодное, церемонное до сих пор — вдруг изменилось. С нескрываемым беспокойством посмотрел он на Франсину.
— Вы говорите серьезно?
— Я сказала «положим». Я не знаю, помолвлена ли она.
— Что же вы знаете?
— О, как вы интересуетесь Эмили! Ею некоторые восхищаются. Вы принадлежите к их числу?
Опытность Мирабеля в женщинах научила его, что молчание — самый лучший способ заставить женщину высказаться прямо. Опытность не обманула.
— Можете верить мне или нет, как хотите, — но я знаю человека, который в нее влюблен. Он имел удобные случаи и хорошо воспользовался ими. Хотите знать, кто он?
— Мне хотелось бы знать все, что вы пожелаете мне сказать.
Пастор постарался дать ответ тоном обыкновенной вежливости — и может быть, ему удалось бы обмануть мужчину. Но только не женщину.
— Я боюсь, что ваше доброе мнение об Эмили поколеблется, — спокойно продолжала Франсина, уловив его озабоченность, — когда я вам скажу, что она подала надежду человеку, который работает учителем рисования в школе. В то же время девушка в ее положении — я говорю о том, что у нее нет денег, — не должна быть очень разборчива. Конечно, она никогда не говорила с вами о мистере Албане Моррисе?
— Не помню.
Только два слова — но они удовлетворили Франсину.
— Вот и домик сторожа! — весело воскликнула интриганка. — Посмотрите, Сесилия уже надела передник! Пойдемте стряпать!
Участницы будущего обеда, весело болтая, зашли в домик. Пастор задержался. Мысли Мирабеля были расстроены, он чувствовал необходимость выиграть время для размышления, прежде чем встретиться с Эмили.
Сад сторожа был с задней стороны домика. Мирабель нашел беседку на повороте тропинки. Там никого не было, он вошел и сел.
Ранее он заставлял себя уменьшать настоящую важность чувства, возбужденного в нем Эмили. Теперь кончилось всякое самообольщение. После того что Франсина сказала ему, этот легкомысленный человек уже не сопротивлялся всепоглощающему влиянию любви. Он дрожал от одного страшного вопроса: правду ли сказала ревнивая девушка?
Каким образом мог он разрешить свою тревогу? Открыто обратиться к Эмили значило бы позволить себе вольность, которую Эмили может допустить менее всех на свете. Он убедился, что с нею следует говорить осторожно. Веселость и добродушие Эмили не сбили его с толку; он знал, что это дурные признаки с точки зрения интересов любви. Мистеру Мирабелю оставалась только одна надежда затронуть ее чувство — ждать помощи от времени и случая. С горьким вздохом покорился он необходимости оставаться приятным и любезным собеседником; очень может быть, что он заставит ее упомянуть об Албане Моррисе, если невинно станет смешить ее.
Когда он встал, чтобы войти в домик, собака сторожа, рыская по саду, заглянула в беседку. Увидев незнакомого посетителя, собака оскалила зубы и залаяла.
Мирабель отскочил к стене и стал звать на помощь. Работник, работавший в саду, подбежал к беседке.
«Вот трус», — сказал он себе, когда Мирабель вышел под его покровительством.
Пастор подождал минуту за домиком, чтобы оправиться. Он был до такой степени испуган, что даже волосы его взмокли от пота. Правда, отираясь носовым платком, он дрожал от других воспоминаний.
«После той ночи в гостинице, — думал он, — малейшая безделица пугает меня!»
Девушки встретили его насмешливыми криками.
— Стыдно! Стыдно! Картофель уже нарезан, а его некому жарить!
Мирабель надел маску веселости с отчаянной решимостью паяца, забавляющего зрителя в то время, когда сам актер страдает от горя. Он удивил жену сторожа, показав, что действительно умеет обращаться со сковородкой. Яичница Сесилии была не очень съедобной — но девицы, вздыхая, ее съели. Соус в майонезе Эмили был жидкий, как вода, — его, морщась, поглотили, зато картофель оказался превкусным.
— Мистер Мирабель один из нас умеет стряпать, — грустно созналась Сесилия.
Когда вся компания решила погулять по парку, Франсина нарочно осталась с Сесилией и мисс Плим. Она отдала Мирабеля Эмили в счастливой уверенности, что проложила путь к недоразумению между ними.
Веселый обед оживил Эмили. Девушка со смехом вспомнила свой неудачный майонез.
— Могу я спросить, о чем вы думаете? — осторожно спросил пастор.
— Я думаю о том, как мы должны быть признательны мистеру Вайвилю. Если бы он не убедил вас вернуться в Монксмур, мы никогда не увидели бы знаменитого мистера Мирабеля со сковородой в руках и не отведали бы единственного стоящего блюда за нашим обедом.
Мирабель напрасно пытался подражать непринужденному тону своей собеседницы. Сомнения, возбужденные Франсиной, преодолели осторожную решимость, к которой он пришел в саду. Он рискнул и прямо сказал Эмили, почему он возвратился к мистеру Вайвилю.
— Хотя я чувствителен к любезности нашего хозяина, — ответил он, — я остался бы в своем пасторате — если бы не вы.
Она не хотела серьезно понять его.
— Значит, если дела в вашем приходе будут запущены, виновата буду я?
— Я ли первый пренебрегаю своими обязанностями для вас? Желал бы я знать, решались ли учителя в школе жаловаться на вас, когда вы не знали урока?
Эмили тотчас подумала об Албане — и ее выдал сгустившийся румянец. Она переменила разговор. Мирабель не мог более сомневаться — Франсина сказала правду.
— Когда вы уедете от нас? — спросила пастора Эмили.
— Завтра суббота. Я должен вернуться.
— Как же вас примет ваш брошенный приход?
Он сделал отчаянное усилие, чтобы остаться любезным собеседником.
— Я уверен, что сохраню свою популярность пока в моем погребе останется бочонок пива, а в кармане мелкая монета. Мои прихожане не требуют ничего, кроме денег и пива. Отправляясь на этот скучный митинг, я сказал своей экономке, что буду говорить о реформе. Она не поняла. Я объяснил, что эта реформа увеличит число британских граждан, имеющих право подавать голос на выборах в парламент. Она тотчас просияла. «Ах, сказала она, я слышала о выборах от моего мужа. Чем их больше, говорил он, тем больше получит он денег за свой голос. Я за реформу». Выйдя из дома, я заговорил о том же с человеком, работавшим в моем саду. Он взглянул на политику с не очень веселой точки зрения экономики. «Я не отрицаю, что парламент однажды угостил меня хорошим обедом в трактире, согласился он, но это было много лет тому назад. Я не верю реформе». Вот образцы общественного духа в нашей деревне.
Эмили слушала — он попробовал завести речь о предмете, более касавшемся его интересов.
— И все-таки я надеюсь найти вас здесь, на будущей неделе.
— Позволят ли вам вернуться дела вашего прихода? — лукаво спросила Эмили.
— Дела моего прихода — если вы принуждаете меня признаться — были только предлогом.
— Предлогом для чего?
— Для того, чтобы уехать из Монксмура для собственного спокойствия. Опыт не удался. Пока вы здесь, я не могу уехать отсюда.
Она не хотела понять его серьезно.
— Найду я здесь кого-нибудь из ваших друзей, — продолжал он, — когда вернусь в понедельник?
— Что вы хотите этим сказать?
— Я только хочу спросить, не ожидает ли новых гостей мистер Вайвиль?
Когда он задал этот вопрос, позади них послышался голос Сесилии, звавший Эмили. Они обернулись. Мистер Вайвиль подошел к дочери и ее приятельницам.
— У меня есть для вас новость, которой вы не ожидаете, — сказал он. — Сейчас из Незервудса получена телеграмма. Мистер Моррис получил позволение отлучиться и будет здесь завтра.
Сесилия, Франсина, мистер Вайвиль и Мирабель находились в оранжерее. Эмили была оставлена в гостиной вдвоем с Албаном. Он опоздал к раннему поезду из Незервудса и приехал за полчаса до обеда.
Если бы Албан мог упомянуть о безымянном письме, он, может быть, признался бы, что его первым побуждением было уничтожить его и доказать свое доверие к девушке, отказавшись от приглашения мистера Вайвиля. Но как ни старался он забыть содержание письма, оно все до последней строчки оставалось в его памяти. Сначала письмо раздражило его, а потом возбудило в нем ревность. Моррис решил посоветоваться с мисс Лед. Добрая женщина дала ему отпуск до вторника.
— Я нашел человека, который заменит меня в классе, — сказал Албан, — и с радостью воспользовался случаем.
— Я боялась, что оскорбила вас в своем ответе на ваше письмо о мисс Джетро, — призналась Эмили.
Он сознался, что письмо Эмили обмануло его ожидания. Он хотел еще что-то сказать, но вместо этого начал напряженно всматриваться. Посмотрев в ту же сторону, Эмили заметила, что внимание Албана привлечено Мирабелем. Моррис вдруг переменил разговор.
— Как вам пастор?
— Мне он очень нравится, — ответила Эмили без малейшего замешательства. — Мистер Мирабель умный и приятный человек — и совсем не избалован своим успехом. Я уверена, что он понравится и вам.
Албан не успел ответить — в гостиную впорхнула Франсина. Ей не терпелось отыскать признаки результата, произведенного ее вероломством. Албан встал и холодно поклонился.
В оранжерее Сесилия, воспользовавшись тем, что Мирабель отлучился нарвать для нее цветов, обернулась к отцу и спросила его, кто должен вести ее к обеду — мистер Мирабель или мистер Моррис.
— Конечно, мистер Моррис, — ответил ей отец. — Он новый гость и в общественном положении более чем равный нашему пастору. Когда я провожал его в комнату, то спросил, не родственник ли он человеку с той же фамилией — моему бывшему товарищу в университете. Албан Моррис оказался его младшим сыном — замечу, семейство Моррисов сейчас разорилось, но оно занимало высокое положение в свое время.
Мирабель вернулся с цветами, когда доложили об обеде.
— Вы сегодня поведете Эмили, — сказала ему Сесилия, выходя из оранжереи.
Они вошли в гостиную. Албан предложил руку Эмили, чтобы вести ее к обеду.
— Папа отдает вас мне, мистер Моррис, — любезно объяснила Сесилия.
Албан колебался, не поняв намека, пока не вмешался Мирабель:
— Мистер Вайвиль предлагает вам честь вести его дочь в столовую.
Лицо Албана помрачилось, когда щеголеватый пастор подал руку Эмили и последовал за мистером Вайвилем и Франсиной из комнаты. Сесилия посмотрела на своего молчаливого и угрюмого спутника и почти позавидовала ленивой сестре, обедавшей — под прикрытием головной боли — в своей комнате.
Решив, что с Албаном Моррисом следует обращаться осторожно, Мирабель подождал, прежде чем начать разговор. Между супом и рыбой, он сделал интересное признание, сообщенное Эмили по секрету.
— Мне очень нравится ваш друг мистер Моррис, — шепнул он. — У меня первые впечатления решают все. Этот человек возбудил мою симпатию. Хороший он собеседник?
— Я сказала бы да, если бы вас не было, — очень мило ответила Эмили.
Что касается Албана, то джентльменские инстинкты заставили его сдерживать свое раздражение. Желая понравиться, он показал себя в лучшем виде. Кроткая Сесилия простила и забыла сердитый взгляд, испугавший ее. Мистер Вайвиль был в восторге от сына своего старого друга. Эмили втайне гордилась добрым мнением, которое заслужил ее обожатель; а Франсина видела с удовольствием, что ее план сработал. Эти впечатления начали подвергаться неприметной перемене с той минуты, когда Мирабель решил, что теперь пора ему взять перевес. Одно из замечаний, сделанных Албаном, дало Мирабелю возможность начать наступление. Он согласился с этим замечанием, дополнил его, говорил блистательно, поучительно и интересно — и все об этом замечании. Если Албан прерывал собеседника, кроткий пастор покорялся, выжидал минуту — и продолжал. Если Албан не соглашался — скромный мистер Мирабель говорил самым любезным образом: «Может быть, я ошибаюсь» — и поднимал вопрос с точки зрения своего оппонента. Никогда за столом мистера Вайвиля не было такого совершеннейшего христианина; ни одного неприятного слова не вырывалось у преподобного. Чем более Албан сопротивлялся, тем более он терял во всеобщем мнении. Сесилия была разочарована, Эмили огорчена; благоприятное мнение мистера Вайвиля начало колебаться; Франсина сердилась. Когда обед кончился и подан был экипаж, который должен был отвезти пастыря к его стаду, торжество Мирабеля было полное.
Так кончился этот день. Воскресенье обещало пройти спокойно в отсутствии Мирабеля.
Франсина провела бессонную ночь. Такого результата она не ожидала — мужлан Моррис позволил Мирабелю еще больше улучшить свое положение, а сам лишился многого в мнении Эмили. Если встреча этих двух джентльменов повторится, Эмили и Мирабель сойдутся еще ближе, и сам Албан будет прискорбной причиной их окончательного сближения. Франсина встала, прежде чем накрыли стол для завтрака, решившись подать совет.
Человек, которого она искала, прошел мимо ее окна для утренней прогулки в парке. Она тотчас последовала за ним.
— С добрым утром, мистер Моррис.
Он приподнял шляпу и поклонился — не говоря ни слова и не смотря на Франсину.
— Мы похожи друг на друга в одном отношении, — продолжала она любезно, — мы оба любим подышать свежим воздухом до завтрака.
Он ответил то, что обычная вежливость принуждала его ответить, но не более.
Некоторые девушки были бы обескуражены — но только не мисс де Сор:
— Не моя вина, мистер Моррис, что мы с вами не лучшие друзья. По какой-то причине вы не доверяете мне. Я, право, не знаю, чем я заслужила вашу грубость.
— Вы в этом уверены?
Его суровое лицо приняло еще более холодное выражение; его глаза встретились с ее глазами. Франсина поняла — Албан Моррис подозревает ее в сочинительстве анонимного письма. Однако этой девушке было присуще поистине дьявольское спокойствие.
— Может быть, вы объяснитесь?
— Я уже объяснился, — сухо ответил Моррис.
— Стало быть, я должна оставаться в неведении, — вздохнула Франсина. — Из-за привязанности к Эмили я имела намерение посоветовать вам, чтобы вы были осторожнее в обращении с мистером Мирабелем. Расположены ли вы сейчас слушать меня?
— Желаете, чтобы я прямо ответил на этот вопрос, мисс де Сор?
— Я не желаю, я настаиваю.
— А я вот не желаю разговаривать с вами!
— Могу я узнать, почему? Или опять должна остаться в неведении?
— Вы останетесь, если вам угодно, при вашей собственной находчивости.
— В один из этих дней, мистер Моррис, моя находчивость заслужит ваше доверие.
Обронив это, Франсина ушла в дом.
То, что она намеревалась сделать, было исполнено уже несколько часов спустя. В разговоре с Албаном Эмили осторожно упомянула о Мирабеле.
— Вы не должны ревновать к нашему умному другу. Он мне нравится, я восхищаюсь им, но…
— Но вы не влюблены в него?
Она улыбнулась горячности, с которой Албан задал этот вопрос.
— Вам нечего опасаться, — ответила она весело.
— Даже если бы вы узнали, что он влюблен в вас?
— Даже тогда. Довольны вы наконец? Обещайте мне не обращаться грубо с мистером Мирабелем.
Слова Эмили преобразили Морриса. Он взял ее руку — он был слишком взволнован, чтобы говорить.
— Дайте мне обещание — не задевать мистера Мирабеля, — кротко напомнила она ему.
— Я буду как можно вежливее и внимательнее относиться к мистеру Мирабелю; я буду восхищаться им. О, Эмили, любите ли вы меня?
— Я сама не знаю.
— Могу я постараться узнать?
— Как? — спросила она.
Ее щечки были очень близки к его лицу. Выступивший на них румянец говорил: «Отвечайте мне здесь», — и он ответил.
В понедельник Мирабель приехал, и с ним вернулся демон раздора.
Албан провел утро, рисуя в парке с намерением сделать маленький подарок Эмили. Войдя в гостиную, когда работа была закончена, он нашел там только Сесилию и Франсину. Он спросил, где Эмили.
Вопрос был обращен к Сесилии.
Ответила Франсина.
— Эмили нельзя мешать, — сказала она.
— Почему?
— Она в розовом саду с мистером Мирабелем. Я видела, что они ведут, по-видимому, очень интересный разговор. Не прерывайте их — вы только им помешаете.
Сесилия тотчас запротестовала.
— Она старается поссорить вас, мистер Моррис, — не верьте ей. Я уверена, что они будут рады видеть вас, если вы пойдете к ним в сад.
— Попробуйте, — сказала Франсина, — и вы увидите, права ли я.
— Франсина иногда говорит очень зло, — заметила Сесилия. — Как вы думаете, мистер Моррис, она думает то, что говорит?
— Мне лучше не высказывать своего мнения, — ответил Албан.
— Почему?
— Я не могу говорить беспристрастно; я не люблю мисс де Сор.
Франсина поспешно вышла.
Наступило неловкое молчание. Эмили разочаровала Албана. Если Мирабель хотел сказать ей что-нибудь важное, легко было бы устроить с Сесилией, чтобы при этом разговоре присутствовало третье лицо.
Пока Моррис был погружен в свои грустные размышления, Сесилия, приведенная в замешательство его молчанием, старалась придумать предмет разговора. Таинственная мисс Джетро вновь возбудила ее любопытство.
— Эмили говорила вам, что я видела ваши письма? — спросила она.
Он вздрогнул и опомнился.
— Извините. О каких письмах вы говорите?
— Я говорю о том письме, в котором было упомянуто о посещении мисс Джетро. Эмили была в таком недоумении и удивлении, что показала это письмо мне — и мы обе посоветовались с моим отцом. Говорили вы с Эмили о мисс Джетро?
— Когда я упомянул имя мисс Джетро, Эмили не захотела продолжать разговор.
— Узнали вы что-нибудь, после того как писали к Эмили?
— Нет. Тайна осталась непроницаемее прежнего.
Давая ответ, Моррис увидел Мирабеля, вошедшего в гостиную.
Албан продолжал разговор с Сесилией так, чтобы пастор услышал его.
— Единственная возможность узнать об этом, — сказал он, — заключается в том, чтобы поговорить с мистером Мирабелем.
— Я буду очень рад, если могу чем-нибудь услужить мисс Вайвиль и мистеру Моррису, — откликнулся пастор.
С этими любезными словами Мирабель взглянул на Сесилию со своей очаровательной улыбкой.
— Мы говорили об одной даме, с которой вы знакомы, — сказал Албан спокойно.
— В самом деле! Могу я спросить ее имя?
— Мисс Джетро.
Мирабель выдержал удар с необыкновенным самообладанием — не выдал себя никаким внезапным движением. Но лицо его выдало: оно сделалось смертельно бледным — и даже Сесилия приметила, что он онемел от испуга.
Албан подвинул ему стул. Мирабель отказался движением руки. Албан попробовал извиниться.
— Я боюсь, что оживил тягостные воспоминания. Простите меня.
Извинение заставило Мирабеля опомниться; он почувствовал необходимость дать какое-нибудь объяснение. Пастор сознался, что «тягостные воспоминания были оживлены» и сожалел о «нервной чувствительности», которая допустила это обнаружить.
— Вас нельзя обвинить ни в чем, любезный сэр, — продолжал он очень любезно. — Будет ли нескромностью с моей стороны спросить вас, когда вы познакомились с мисс Джетро?
— Я познакомился с нею в школе мисс Лед, — ответил Албан. — Она была там учительницей, только очень короткое время; и как-то неожиданно оставила свое место.
Мирабель напряженно слушал.
— Несколько месяцев спустя, — продолжил Албан, — я опять увидел мисс Джетро. Она была у меня в моей квартире близ Незервудса.
— Только для того, чтобы возобновить ваше прежнее знакомство?
Мирабель задал этот вопрос с таким нетерпеливым ожиданием ответа, которое совсем неспособен был скрыть. Было ясно, что мисс Джетро оставила его в неведении относительно своего посещения и его цели. Албан не давал ей обещания хранить все в тайне. Он рассказал то, о чем сообщил письменно Эмили. Было видно, что ответ Албана приятно удивил Мирабеля. Преподобный очевидно имел серьезные причины опасаться того, что мисс Джетро могла сказать о нем. Лицо его просияло с той минуты, когда он узнал, что она ничего не сказала.
— После того, что я вам поведал, можете ли вы дать мне объяснение? — спросил Албан.
— Я ничем не могу помочь вам, мистер Моррис, — ответил пастор.
Сесилия, молчавшая до сих пор, теперь отважилась заговорить.
— И вы не имеете никакого понятия, мистер Мирабель, о причине, побудившей мисс Джетро?
— О какой причине говорите вы, мисс Вайвиль?
— О той причине, которая побуждала ее не допустить Эмили Браун встретиться с вами в доме моего отца?
— Я столько же знаю об этом, сколько и вы, — ответил Мирабель.
— Мисс Джетро уехала с намерением посетить вас и постараться отговорить от поездки в Монксмур, — продолжала Сесилия. — Сделала она эту попытку?
Мирабель сознался, что она сделала эту попытку.
— Но, — прибавил он, — она не упомянула о мисс Эмили. Она просила меня отложить посещение, ничего не объясняя. Однако я имел свои причины (он любезно поклонился Сесилии) желать познакомиться с мистером Вайвилем и его дочерью — и отказал мисс Джетро в ее просьбе.
— Одно желал бы я знать, — продолжал Мирабель после некоторой нерешимости, — знает ли мисс Эмили об этом странном деле?
— Конечно! — ответил Моррис.
Пастор поклонился и оставил их.
— Он возвращается к Эмили! — воскликнула Сесилия.
Албан встал, чтобы идти следом, — но удержался. «Нет, подумал он, я верю Эмили!»
Мирабель действительно вернулся в сад. Пастор нашел Эмили за прежним занятием — она плела венок из роз для Сесилии к вечеру. Но с нею уже была Франсина.
— Мисс де Сор сказала мне, что мистер Моррис кончил свой эскиз. Она оставила мистера Морриса в гостиной — почему вы не позвали его сюда? — спросила Эмили.
— Он разговаривал с мисс Вайвиль.
Мирабель отвечал рассеянно. Он бросил на Франсину один из тех значительных взглядов, которые обычно говорят третьему лицу: «Вы здесь лишние». Франсина ревниво отказалась его понять. Он попробовал сделать намек яснее.
— Вы отправились гулять? — спросил он.
— Нет, — ответила Франсина, — я пришла к Эмили.
Мирабелю не оставалось ничего более, как уступить. Волнение принудило его сообщить, в присутствии Франсины, то, что он надеялся сказать Эмили наедине.
— Когда вы попросили меня сходить в гостиную и посмотреть, не вернулся ли мистер Моррис, я и не думал, какой сюрприз ожидает меня. Там разговаривали о мисс Джетро.
Эмили опустила на колени венок. Изумление лишило ее языка.
— Мистер Моррис рассказал странную историю о том, как его неожиданно посетила мисс Джетро, — продолжал Мирабель, — но я сомневаюсь, все ли он сказал мне. Я нахожусь в беспокойстве, которое вы, надеюсь, облегчите. Прошу вас, скажите мне, что вы знаете! Беседуя с мистером Моррисом, не сказала ли мисс Джетро что-нибудь, что могло унизить меня в вашем мнении?
— Конечно, нет, мистер Мирабель. Если бы я слышала что-нибудь подобное, я сочла бы своей обязанностью известить вас. Успокойтесь.
Мирабель признательно поцеловал ее руку.
— Не знаю, как благодарить вас за вашу доброту, — искренне воскликнул он.
Эмили немедленно вернулась в гостиную. Как только она скрылась из вида, Франсина подошла к Мирабелю, дрожа от едва сдерживаемой ярости.
Мисс де Сор начала осторожно:
— Простите меня, мистер Мирабель, что я напоминаю вам о моем присутствии.
Мирабель не отвечал.
— Я без умысла видела, как вы поцеловали руку Эмили!
Мирабель смотрел на розы, которые Эмили оставила на стуле, погруженный в свои мысли.
— Неужели я даже недостойна внимания? — спросила Франсина. — Ах, я знаю, кому я обязана вашим пренебрежением! — Она фамильярно взяла его руку. — Скажите мне по секрету, вы думаете, что Эмили привязана к вам?
Впечатление, оставленное ласковостью Эмили, еще было свежо в памяти Мирабеля; он не был расположен подчиниться ревнивой злобе женщины, на которую смотрел с полным равнодушием. Сквозь лоск вежливости вышла на поверхность дерзость.
— Ее привязанность составляет надежду моей жизни, — ответил он.
Франсина выпустила его руку.
— И судьба благоприятствует вашей надежде, — прибавила она с ироническим участием к Мирабелю. — Когда мистер Моррис оставит нас завтра, он устранит единственное препятствие, которого вы можете опасаться. Я права?
— Нет, вы ошибаетесь.
— В каком отношении, позвольте спросить?
— Вот в каком. Я не считаю мистера Морриса препятствием. Эмили слишком деликатна и слишком добра, чтобы оскорблять его чувства — она не влюблена в него. Никакие особенные интересы не отвлекают ее от меня. Она проводит время праздно и счастливо; она вполне наслаждается своим пребыванием в этом доме, и я помогаю ей наслаждаться. Вот в чем заключается моя надежда на успех…
Он вдруг остановился. Слушая его до сих пор с неестественным спокойствием и холодностью, Франсина теперь показала, что она чувствует его презрение. Отвратительная улыбка показалась на ее бледном лице. Эта улыбка угрожала мщением, не знающим ни страха, ни жалости, ни угрызения — мщением ревнивой женщины. Мирабель приготовился к истерическому гневу, к запальчивым выражениям, но эта улыбка испугала его.
— Ну, что же вы не продолжаете? — сказала она презрительно.
Более смелый человек мог бы еще удержаться. Мирабель струсил. Его находчивость, парализованная страхом, не могла придумать ничего нового. Он слабо воспользовался пошлой уклончивостью, о которой читал в романах.
— Неужели вы думаете, — спросил он с притворным удивлением, — что я говорил серьезно?
Всякого другого Франсина легко бы раскусила. Но любовь, довольствующаяся самыми жалкими крохами утешения, раболепствующая, пресмыкающаяся и умышленно обманывающая саму себя, — такая любовь пылала в груди Франсины. Несчастная девушка поверила Мирабелю с таким восторгом, что задрожала и опустилась на ближайший стул.
— Я говорила серьезно, — сказала она слабым голосом. — Неужели вы не поняли этого?
Он поступил бесстыдно, он подыграл ей.
— Честное слово, я думал, что вы мистифицируете меня и поддакивал вам.
Она вздохнула и посмотрела на него с нежным упреком.
— Желала бы я знать, могу ли вам верить? — сказала она тихо.
— Конечно, можете, — уверял он трусливо.
Она колебалась.
— Не знаю. Эмили очень восхищаются некоторые мужчины. Почему и вам не быть в их числе?
— Она бедна и я беден. Эти факты говорят сами за себя.
— Да — но Эмили завлекает вас. Она выйдет за вас завтра, если вы сделаете ей предложение. Не спорьте! Кроме того, вы поцеловали ее руку.
— О, мисс де Сор!
— Не называйте меня мисс де Сор! Называйте меня Франсиной. Я желаю знать, зачем вы поцеловали ей руку?
— По привычке, — поспешил объяснить пастор, — просто по привычке. Вы забываете, что я жил за границей несколько лет…
Его пребывание за границей ее не заинтересовало.
— Если я вам прощу, — перебила она, — вы поцелуете мою руку?
Мирабель повиновался с любезной поспешностью.
— За границей, — продолжал он, — у дам целуют руку…
Франсина опять перебила его:
— Почему вы не называете меня Франсиной?
Он исполнил ее желание с откровенным раболепством.
— Я хотел сказать, Франсина, что у дам целуют руку, когда их благодарят. Вы должны признаться, что Эмили…
Она перебила его в третий раз:
— Эмили? Разве вы уже с нею так фамильярны? Разве она уже называет вас Майлз? Она, без сомнения, рассказала вам, какую уединенную жизнь ведет в своем бедном доме?
— Она ничего не говорила о себе. Все, что я знаю о ней, я знаю от мистера Вайвиля, — поклялся дамский угодник.
— Неужели? Вы, конечно, расспрашивали мистера Вайвиля об ее родных? Что он сказал?
— Он сказал, что она лишилась матери в детстве, а что отец ее умер скоропостижно, несколько лет тому назад от болезни сердца.
— А еще что? Впрочем, тихо! Сюда кто-то идет.
Мирабель почувствовал к подошедшему слуге самую глубокую признательность.
— Это, верно, прислали за нами, — сказал Мирабель Франсине. — Нас зовут в комнаты.
— Мисс Браун желает говорить с вами, сэр, если вы не заняты, — сообщил слуга.
Франсина удерживалась, пока посланец не ушел.
— Это уже бесстыдство! — объявила она с негодованием. — Эмили не может оставить вас со мною на пять минут без того, чтобы не потребовать вас к себе. Если вы пойдете к ней, после всего, что вы мне сказали, вы будете самый низкий человек на свете.
Он действительно был самый низкий — он довел свою малодушную покорность до последней крайности.
— Только скажите, чего вы желаете от меня, — согнулся он в глубоком поклоне.
Даже Франсина ожидала небольшого сопротивления от существа, имевшего наружность мужчины.
— О, неужели вы говорите правду?
Он ответил еще одним поклоном. Она по-прежнему не была в нем уверена.
— Пустите меня к Эмили вместо вас, — предложила она. — Я извинюсь за вас.
— Я готов на все в угождение вам.
Франсина бросила на него прощальный взгляд.
— Вы не человек — ангел!
Оставшись один, Мирабель рухнул на стул. Впрочем, он остался совершенно доволен собой.
«Ни один человек не мог бы справиться так с этой чертовкой, как я, — думал он. — Но как я объясню это Эмили?»
Он случайно взглянул на розы, которые оставила Эмили. «Вот что мне поможет!»
Вынув свою записную книжку, Мирабель написал карандашом на чистой странице:
«У меня была сцена ревности с мисс де Сор. Вместо того, чтобы немедленно повиноваться вашему призыву, я остался здесь — единственно для вас. Этой бедной сумасшедшей надо потакать, а то она сделает скандал. Я знаю, что вы поймете и простите меня».
Вырвав страницу и засунув ее между розами, Мирабель позвал мальчика, работавшего в саду, и дал ему шиллинг:
— Отнеси цветы в людскую и вели одной из горничных положить их в комнату мисс Браун.
В доме тем временем произошло вот что. Войдя в гостиную, Эмили нашла Албана разговаривающим с Сесилией и услышала свое имя, когда отворила дверь.
— Наконец-то! — воскликнула Сесилия. — Почему вы так долго задержались в саду?
— Мистер Мирабель превзошел самого себя в красноречии? — спросил Албан.
Как ни досадно было ему отсутствие Эмили, все было забыто, волнение исчезло с его лица, когда они взглянули друг на друга.
— Судите сами, — ответила Эмили. — Мистер Мирабель говорил со мною о родственнице, которая очень дорога ему — о своей сестре.
Сесилия удивилась.
— Почему он никогда не говорил нам о своей сестре?
— Это печальный предмет, милая моя. Его сестра ведет страдальческую жизнь — она несколько лет не выходит из своей комнаты. Он пишет ей постоянно. Его письма из Монксмура интересуют ее, бедняжку. Он, кажется, упомянул и обо мне. Она прислала мне поклон и приглашает к себе.
— Скажите, сестра мистера Мирабеля старше или моложе его? — любопытствовала Сесилия.
— Старше.
— Она замужем?
— Вдова. У нее свой дом в Нортумберланде.
— Не соседка ли она сэра Джервиса Редвуда?
— Кажется, нет.
— Есть у нее дети?
— Нет, она совсем одна. Теперь, Сесилия, я выдала вам все, что знаю, — и мне надо кое что сказать мистеру Моррису. Нет, не надо оставлять нас — вы этим интересуетесь. Предмет разговора не очень приятный для меня, но…
— Мисс Джетро? — догадался Албан.
— Да, мисс Джетро. Я желаю успокоить мистера Мирабеля — с вашей помощью, мистер Моррис.
— В каком отношении могу я вам помочь?
— Вам не надо сердиться.
— Разве я имею сердитый вид?
— У вас вид серьезный. Мистер Мирабель боится, что мисс Джетро, может быть, сказала о нем что-нибудь неприятное, и вам просто не хочется об этом докладывать. Он думал поговорить с вами, но опасается, что, может быть, вы ошибочно истолкуете его желание. Так понапрасну он беспокоится?
— Совершенно напрасно. Я ничего не скрыл от мистера Мирабеля.
— Благодарю вас за объяснение.
Эмили обернулась к Сесилии.
— Могу я послать кого-нибудь из слуг? Я желаю прекратить неизвестность мистера Мирабеля.
Слугу призвали и послали. После этого Эмили хорошо бы сделала, если бы перестала говорить о мисс Джетро. Но сомнения Мирабеля, к несчастью, внушили ей самой такое же чувство неизвестности.
— Желала бы я знать, имею ли я причину тревожиться? — спросила она Албана полушутя, полусерьезно.
— Тревожиться насчет чего? — спросил Албан.
— Насчет мисс Джетро, конечно! Не сказала ли она обо мне чего-нибудь такого, что вы скрыли по своей доброте?
Албана как будто несколько обидело сомнение, заключавшееся в ее вопросе.
— А какую вы имели причину ответить на мое письмо так осторожно, как будто писали постороннему?
— Я не знала, как вам ответить, — призналась Эмили. — Я была в недоумении и удивлении — но у меня и в уме не было сомневаться в вас. Я посоветовалась с Сесилией; и то, что я написала вам, было написано по совету ее отца. Не прекратить ли нам разговор об этом?
Албан уже слышал от Сесилии о совещании над его письмом и остался недоволен. В присутствии Сесилии ему невозможно было сказать прямо, что ее отец вмешался не в свое дело.
— Я думаю, что вы напрасно беспокоили мистера Вайвиля, — сказал он осторожно.
— Мой отец был очень рад подать Эмили совет, мистер Моррис, — ответила простодушная Сесилия. — Вы знаете, как он умен? Он пришел в такое же недоумение, как и мы.
Албан промолчал — и Эмили нашла его поведение неблагодарным после доброты к нему мистера Вайвиля.
— Жаль, — заметила она, — что мистер Моррис не попросил мисс Джетро объясниться. На его месте я бы настояла.
— Вспомните, Эмили, в каком положении находился мистер Моррис, — попыталась защитить Албана Сесилия. — Он не мог поступить грубо с женщиной. А она, наверное, имела основательные причины не желать объясниться.
— В этом-то я ее и обвиняю, — ответила Эмили. — Если мисс Джетро имела основательные причины, я желаю их знать.
Франсина отворила дверь гостиной и услышала последние слова Эмили.
— Опять мисс Джетро! — воскликнула она.
— Где мистер Мирабель? — повернулась к ней Эмили. — Я послала за ним.
— Он сожалеет, что занят, — ответила Франсина со злобной вежливостью. — Я не желаю прерывать ваш разговор. Кто эта мисс Джетро, о которой беспрестанно все говорят?
— Мы уже закончили разговор, — резко ответил Албан.
— Потому что я пришла?
— Потому что мы уже достаточно поговорили о мисс Джетро.
— Отвечайте за себя, мистер Моррис! — вмешалась Эмили, рассердившись на повелительный тон Албана.
— Милая моя, вы не знаете, где она живет, — напомнила ей Сесилия.
— Предоставьте мне узнать! — горячо ответила Эмили. — Может быть, мистер Мирабель знает. Я спрошу мистера Мирабеля.
— Я так и знала, что вы придумаете причину вернуться к мистеру Мирабелю, — заметила Франсина.
Прежде чем Эмили успела ответить, в комнату вошла горничная с гирляндой роз.
— Мистер Мирабель прислал вам эти цветы. Мальчик сказал, чтобы их отнесли в вашу комнату, а я думаю, что он переврал, и принесла их вам сюда.
Франсина, стоявшая ближе всех к двери, взяла гирлянду от горничной, будто бы затем, чтобы передать ее Эмили. Ее ревнивые глаза увидели кончик письма Мирабеля, засунутого между цветами. Неужели Эмили вовлекла его в тайную переписку?
— Какая то бумажка прицепилась к вашим розам, — сказала она, скомкав ее в руке, как бы намереваясь бросить.
Но Эмили опередила ее и схватила за руку.
— Эта бумажка была между моими цветами и принадлежит мне.
Франсина отдала ей письмо с таким взглядом, который мог бы испугать Эмили, если бы она видела его.
— Я плела венок для вас к вечеру, милая моя, и оставила в саду, — рассеянно сказала Эмили Сесилии. — Работа еще не завершена.
Сесилия была в восторге.
— Какая прелесть! И как вы добры! Я закончу его сама.
И Сесилия отправилась в оранжерею.
— Я совсем не знала, что перехватила письмо, — сказала Франсина, свирепо наблюдая за Эмили, которая разглаживала скомканную бумажку.
Прочтя то, что ей написал Мирабель, Эмили подумала, потом позвонила и спросила горничную:
— Посланный ждет?
Услышав, что мальчик еще в доме, она попросила у горничной перо, бумагу и написала несколько строк Мирабелю.
Отдав записку маленькому посланнику, она посмотрела на Албана.
— Я успокоила мистера Мирабеля, — сказала она. — И спросила его, не знает ли он адреса мисс Джетро.
— Надеюсь, что адрес ему так же неизвестен, — серьезно ответил Албан.
— Уж не поссоримся ли мы из-за мисс Джетро, как когда-то поссорились из-за миссис Рук? — спросила Эмили.
— Увольте! Я так же хочу распутать это дело — с той только разницей, что я думаю о последствиях, а вы нет.
Он сказал это очень спокойно и пошел в оранжерею.
— Причем здесь последствия?! — закричала ему вслед Эмили. — Я хочу узнать правду. Я терпеть не могу обманов!
Подождав с минуту, Эмили также направилась к двери. Франсина вдруг подняла руку.
— Постойте!
Эмили остановилась.
— Я решилась, — сказала Франсина.
— Вы решились на что?
— Я решилась вам ответить. Мисс Эмили Браун, вы ведете в этом доме легкомысленную жизнь. Я дам вам предмет более серьезный для мыслей, чем ваше кокетничанье с мистером Мирабелем. О, не теряйте терпения. Я приступаю к делу. Не зная ничего, вы были жертвою обмана несколько лет — обмана жестокого, обмана нечестивого, надевшего маску сострадания.
— Вы говорите о мисс Джетро? — спросила Эмили с удивлением. — Я думала, вы не знаете друг друга.
— Я ничего о ней не знаю. Я нисколько ею не интересуюсь. Я думаю не о мисс Джетро.
— О ком же вы думаете?
— Я думаю, — ответила Франсина, — о вашем покойном отце.
Мирабель сидел под тенью дерева и размышлял о критическом положении, в которое его поставила ревность Франсины.
Если мисс де Сор по-прежнему будет гостить у мистера Вайвиля, то Мирабелю ничего более не остается, как уехать из Монксмура и положиться на то, что благоприятный ответ его сестры позволит ему наслаждаться обществом Эмили в другом доме. Как пастор ни старался, он не мог прийти к более удовлетворительному заключению. Прошел почти час, прежде чем он вернулся в гостиную. Войдя в нее, он был испуган криком женского голоса сверху. В тоже время мистер Вайвиль, проходя по коридору, встретился со своей дочерью, выбежавшей из спальни Эмили в таком испуге, что она едва могла говорить.
— Уехала! — вскричала она, как только увидела отца.
— Кто уехал? — спросил мистер Вайвиль.
— Эмили! О, папа, Эмили оставила нас! Она узнала страшное известие!
— Какое известие? Как она узнала?
— Не знаю. Я пошла в гостиную показать ей мои розы… Она испугала меня — она совсем обезумела. Она просила: «Оставьте меня одну. Я должна ехать домой». Потом поцеловала меня и побежала в свою комнату. О, какая я дура! Всякая другая на моем месте не выпускала бы ее из виду!
Мистер Вайвиль поручил Сесилию подбежавшей горничной. Мирабель попался ему навстречу уже в коридоре. Они вместе пошли посоветоваться с Албаном. Тот вызвался немедленно навести справки на станции железной дороги.
Сесилия, вся в слезах, по-прежнему твердила, что Эмили услышала ужасное известие, — но как это известие дошло до нее? Почта приходила в Монксмур только раз, утром. Не привез ли таинственный посланник письмо Эмили? Слуги были уверены, что никто не приходил. Оставалось одно заключение — кто-то сообщил ей нечто очень важное.
Албан вернулся с железной дороги с известиями о беглянке.
Он прибежал на станцию вскоре после ухода лондонского поезда. Кассир сказал, что одинокая девушка взяла билет до Лондона. Станционный смотритель сам отворил для нее дверь вагона и заметил, что она сильно волновалась. Получив это сведение, Албан отправил телеграмму Эмили от имени Сесилии.
«Пожалуйста, сообщите нам хотя бы несколько слов о себе, чтобы успокоить нас, и дайте нам знать, не можем ли мы быть вам полезны».
Ясно, что это было все, что можно сделать, — но Сесилия осталась недовольна. Если бы отец позволил, она поехала бы к Эмили. Албан утешил ее. Он извинился перед мистером Вайвилем, за то, что вынужден оставить гостеприимный дом и объявить о своем намерении быть в Лондоне со следующим поездом.
— Мы могли бы возобновить наши расспросы с большей пользой, — прибавил он, — если бы могли узнать, кто последний видел ее и говорил с нею, прежде чем ваша дочь нашла ее одну в гостиной. Когда я уходил, она оставалась с мисс де Сор.
Послали за мисс де Сор.
Франсина гуляла в парке — ее тут же нашли. У нее был удивительный здоровый вид после прогулки.
— Я уверен, мисс де Сор, вы постараетесь нам помочь! — начал мистер Вайвиль.
— С величайшим удовольствием, — ответила Франсина.
— Сколько времени оставались вы с мисс Эмили Браун, после того как ушел мистер Моррис?
— Не более четверти часа.
— Не случилось ли чего-нибудь особенного во время разговора?
— Решительно ничего.
Албан вмешался.
— Не сказали ли вы чего-нибудь, что взволновало или оскорбило мисс Браун?
— Это довольно странный вопрос, — заметила Франсина. — Я отвечаю — нет!
Этим все и кончилось.
Албан уехал в Лондон. Неизвестность сделалась для Сесилии нестерпима. Она обратилась к Мирабелю. Обязанностью Мирабеля было утешать, и он славился своей способностью в этом отношении; но сейчас сам пастор так искренно встревожился и огорчился, что не был способен к своей обычной находчивости и набожной философии. Эмили возбудила единственное серьезное и истинное чувство, облагородившее жизнь популярного проповедника.
К вечеру, давно ожидаемая телеграмма была наконец получена. Она заключалась в следующих словах:
«Благополучно приехала домой; не беспокойтесь обо мне, скоро буду писать. Эмили».