Давным-давно, во время мятежа Сорока Пяти, первый владелец башни, в которой жила теперь сестра мистера Мирабеля принял сторону принца Чарльза и шотландцев. Он лишился головы, а его дети — наследства. Впоследствии конфискованное имение попало в руки посторонних; последний владелец, имевший наклонность к скачкам, обнаружил, что ему нужны деньги. Удалившемуся от дел купцу по имени Дельвин (французского происхождения) понравилось это дикое местоположение, на окраине Нортумберланда, и он купил башню. Его жене — расстроенной здоровьем — было приказано докторами вести тихую жизнь близ моря. Смерть мужа оставила ее богатой и одинокой вдовой; и днем, и ночью затворницей в своей комнате. Миссис Дельвин проживала свою тихую жизнь, сочиняя стихи в промежутках страданий и уплачивая долги брата, преуспевавшего только на кафедре.
В последнее время башня была перестроена. Между печальными серыми наружными стенами и роскошно меблированными комнатами внутри был разительный контраст. Башня была еще известна под странным названием, данным ей в былое время — «Грохот». Ее назвали так из-за грохота камней, прибиваемых и уносимых во время прилива и отлива у скалы, на которой она стояла.
Вечером, в день приезда к миссис Дельвин, Эмили рано ушла спать, утомленная путешествием. Мирабель имел случай поговорить с сестрой наедине в ее комнате.
— Выгони меня, Агата, если я мешаю тебе, — сказал он, — и дай мне знать, когда я могу видеть тебя утром.
— Любезный Майлз, разве ты забыл, что я никогда не могу заснуть в тихую погоду? Сколько уж лет меня убаюкивает гул северного моря под моим окном. Прислушайся! Ни малейшего звука в эту тихую ночь. Именно теперь должен быть прилив — а между тем грохота не слышно. Луна взошла?
Мирабель отдернул занавес.
— Все небо — одна обширная черная бездна, — ответил он. — Будь я суеверен, я подумал бы, что эта отвратительная темнота дурное предзнаменование для будущего. Ты страдаешь, Агата?
— В эту минуту нет. Я, должно быть, очень переменилась к худшему после того, как ты видел меня последний раз.
Если бы не лихорадочный блеск глаз, она походила бы на труп. Ее морщинистый лоб, впалые щеки, белые губы говорили о физических муках последних лет. Эта осужденная на мучения женщина, медленно умиравшая, любила яркие цвета и роскошные материалы. Обои на стене, занавеси, ковер составляли цвета радуги. Она лежала на кушетке, обитой красной шелковой материей под зеленой бархатной драпировкой. Богатые кружева скрывали ее жиденькие волосы, преждевременно поседевшие. Блестящие перстни сверкали на ее костлявых пальцах. Комната была ярко освещена лампами и свечами. Даже вино, поддерживавшее ее жизнь, было налито в графин из венецианского хрусталя.
— Моя могила открыта, — говаривала она. — И все эти красивые вещи не дают мне смотреть на нее. Я умру тотчас, как только останусь в темноте.
Брат сел возле ее кушетки.
— Угадать ли мне, о чем ты задумался? — спросила она.
— Угадай! — кивнул Мирабель.
— Ты хочешь знать, что я думаю об Эмили. Твое письмо показало мне, что ты влюблен; но я не поверила твоему письму. Я всегда сомневалась, способен ли ты чувствовать истинную любовь — пока не увидела Эмили. Как только она вошла в комнату, я поняла, что не ценила тебя как следует. Ты влюблен в нее, Майлз; и ты гораздо лучше, чем я тебя считала.
Мирабель взял ее исхудалую руку и с признательностью поцеловал.
— В каком ужасном я положении! — сказал он. — Любить ее, как я ее люблю; а если она узнает правду, сделаться предметом ее ужаса — тем человеком, которого она будет преследовать до эшафота из чувства долга к памяти своего отца!
— Ты еще не упомянул о самом худшем, — напомнила ему миссис Дельвин. — Ты обязался помочь ей найти этого человека. Твоя единственная надежда убедить ее сделаться твоей женой зависит от того, успеешь ли ты найти его. И этот человек ты сам. Вот каково твое положение! Как ты из него выпутаешься?
— Ты стараешься напугать меня, Агата.
— Я стараюсь заставить тебя смело взглянуть на свое положение.
— Я делаю, что могу, — сказал Мирабель с угрюмой покорностью судьбе. — Счастье благоприятствовало мне до сих пор. Я действительно не мог исполнить желание Эмили и отыскать мисс Джетро. Ее нигде нельзя найти — и Эмили это знает.
— Теперь, когда ты здесь, Эмили ожидает, что ты найдешь миссис Рук. Что, если эта женщина вернулась в дом своего бывшего господина, после того, как я тебе писала? Ты можешь встретиться с нею, и она может узнать тебя.
— Вряд ли, Агата.
— Почему?
— Разве я тот человек с короткой стрижкой и небольшими бакенбардами, которого она помнит в гостинице?
— Будь готов к тому, чего ты не ожидаешь.
Мирабель задрожал.
— Я окружен опасностями. Что бы я ни делал, все оборачивается против меня. Может быть, я поступил нехорошо, что привез сюда Эмили? Впрочем, я могу придумать какой-нибудь предлог и увезти ее обратно в Лондон.
— Во всех отношениях тебе безопаснее в моей старой башне, — сказала сестра. — И — не забывай — мои деньги всегда помогут тебе, если они понадобятся. По моему мнению, Майлз, они понадобятся тебе.
— Ты добрейшая, лучшая из сестер на свете! Что ты посоветуешь мне?
— То, что ты был бы обязан сделать, если бы остался в Лондоне, — ответила миссис Дельвин. — Ты должен отправиться завтра в редвудский дом. Если миссис Рук там нет, ты должен спросить ее адрес в Шотландии. Если никто не знает ее адреса, ты должен все-таки постараться узнать его. А когда встретишься с миссис Рук…
— Что тогда? — встревоженно перебил Мирабель.
— Позаботься, чтобы встреча происходила наедине.
Мирабель окончательно перепугался.
— Не оставляй меня в неизвестности. Скажи, что ты предлагаешь мне!
— Я должна знать: в Англии или в Шотландии находится миссис Рук. Доставь мне это сведение завтра, и тогда я кое-что скажу тебе. Слышишь! Ветер поднялся, пошел дождь. Теперь я могу заснуть — я скоро услышу шум моря. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, дорогая — я благодарю тебя!
— Еще одно слово, Майлз. Будь осторожен со старой служанкой Эмили; миссис Элмазер не благоволит к тебе. Я видела, как она смотрела на тебя.
Рано утром Мирабель отправился в редвудский дом в одном из тех экипажей, которые миссис Дельвин держала в «Грохоте» для своих гостей. Он вернулся вскоре после полудня, узнав о местопребывании миссис Рук и ее мужа. Последнее известие о них было из Ласведа, близ Эдинбурга. Получили они или нет то место, которое искали, ни мисс Редвуд, ни новая служанка сказать не могли.
Через полчаса запрягли другую лошадь, и Мирабель отправился на белфордскую станцию железной дороги по убедительной просьбе Эмили. Перед отъездом он имел свидание с сестрой.
Миссис Дельвин была настолько богата, что верила в безусловное могущество денег. Ее способ выпутать брата из создавшегося положения состоял в следующем: заплатить мистеру и миссис Рук за то, чтобы они уехали из Англии. Им дадут денег на переезд в Америку, и они возьмут с собой кредит к банкиру в Нью-Йорке. Если Мирабель не найдет супругов после их отъезда, Эмили не может порицать его за недостаток усердия к ее интересам. Он это понимал, но оставался уныл и нерешителен, даже с деньгами в руках. Единственная особа, которая могла пробудить его мужество и оживить надежду, не должна была знать ничего, что происходило между ним и его сестрой. Ему не оставалось ничего другого, как отправиться к своей сомнительной цели с тяжелым сердцем.
«Грохот» был так далеко от ближайшей почтовой станции, что немногие письма, адресованные в башню, отсылались с нарочным. Аккуратность этого человека зависела от его начальников, которые отправляли его, когда это было удобно для них. Иногда он приезжал рано, а иногда поздно. В это утро нарочный явился в половине второго с письмом к Эмили; и когда миссис Элмазер резко отчитала его, хладнокровно приписал свою нерасторопность гостеприимству приятелей, с которыми встретился на дороге.
Письмо, адресованное к Эмили в коттедж, было переслано из Лондона женщиной, которая была оставлена в коттедже. Эмили тотчас взглянула на конец письма и увидела подпись: миссис Рук!
— А мистер Мирабель уехал именно в то время, когда его присутствие чрезвычайно важно для нас! — воскликнула Эмили.
Догадливая миссис Элмазер посоветовала прежде прочесть письмо, а потом уже составить мнение.
Эмили прочла:
«Ласвед, близ Эдинбурга, сентября 26.
Высокоуважаемая мисс, беру перо, чтобы просить вашего доброго участия к моему мужу и ко мне, двум старикам, оставшимся без средств к существованию, вследствие смерти нашего добрейшего господина.
Может быть, не услышите ли вы о чем-нибудь подходящем для нас?
Мы съездили совершенно напрасно на место нашей новой работы и возвращаемся. Мы остановимся в Белфорде на обратном пути — повидаться с друзьями моего мужа, и надеемся приехать 28 числа. Не будете ли вы так добры, чтобы написать мне, на имя мисс Редвуд, если узнаете о каком-нибудь хорошем месте для нас? Может быть, нам придется попытать счастья в Лондоне. В таком случае позволите ли вы мне иметь честь засвидетельствовать вам мое уважение, как я уже просила вас, когда писала вам ранее? Остаюсь, высокоуважаемая мисс, вашей покорнейшей слугой.
Эмили подала письмо миссис Элмазер.
— Прочтите, — сказала она, — и скажите мне, что вы думаете.
— Я думаю, что вам лучше остерегаться подобной дамы.
— Остерегаться миссис Рук?
— Да — и миссис Дельвин также.
Эмили удивилась.
— Неужели вы говорите серьезно? Миссис Дельвин преинтересная женщина, она так терпеливо переносит свои страдания, так добра, так умна, такое принимает участие во всем, что интересует меня. Я сейчас отнесу ей это письмо и попрошу ее совета.
— Делайте как знаете, мисс. Я не люблю ее!
Прочтя письмо миссис Рук, сестра Мирабеля позвонила в колокольчик, стоявший на ее столе, с каким-то пылким нетерпением.
— Моего брата нужно немедленно вернуть, — сказала она. — Телеграфируйте ему от своего имени, сообщите, что случилось. Он найдет депешу, когда приедет на место.
Груму, призванному колокольчиком, было приказано оседлать лошадь, отвезти телеграмму в Белфорд и ждать, пока придет ответ.
— Как далеко отсюда до Редвуда? — спросила Эмили, когда груму были отданы приказания.
— Десять миль, — ответила миссис Дельвин.
— Я могу попасть туда сегодня?
— Милая моя, вы не можете попасть туда! Мой брат ваш представитель в этом деле. Предоставьте это моему брату, — достаточно нервно воскликнула миссис Дельвин.
Эмили вспомнила о том, что сказала ей верная старая служанка, и начала сомневаться — благоразумно ли она поступила, показав это письмо. Но ошибка — если это была ошибка — была уже сделана.
Я должна ответить миссис Рук. Она полагает, что я в Лондоне, — вздохнула Эмили.
— Вы намереваетесь сообщить миссис Рук, что вы здесь, в этом доме? — спросила миссис Дельвин.
— Конечно.
— Вам лучше прежде посоветоваться с моим братом, а не брать ответственность на себя.
Эмили преодолела свой гнев.
— Позвольте мне напомнить вам, — сказала она, — что мистер Мирабель не знает миссис Рук — а я ее знаю. Если я сама поговорю с ней, я многое сделаю для выявления истины, прежде чем он вернется. С этой женщиной справиться не так легко…
— И следовательно, с этой женщиной следует обращаться осторожно, — перебила миссис Дельвин, — и это может сделать только такой человек, как мой брат — человек знающий свет.
— А я осмеливаюсь думать, что мне надо видеть эту женщину как можно скорее, — настаивала Эмили.
Миссис Дельвин легла на кушетку. При состоянии ее здоровья беспокойство было нелегко переносить. Письмо миссис Рук и упрямство Эмили сильно раздражали ее. Но как все люди с характером, она была способна в важных случаях к большому самообладанию. Эмили нравилась ей, она восхищалась ею; и как пожилая женщина и хозяйка, она подала пример снисхождения и добродушия.
— Я не могу отослать вас тотчас в Редвуд. Из моих трех лошадей теперь осталась только одна, та самая, на которой ездил мой брат туда сегодня утром. Поездка составляет туда и обратно двадцать миль. Я уверена, что вы позволите лошади отдохнуть.
Эмили извинилась очень любезно и чистосердечно.
— Я не имела никакого понятия о том, что расстояние так велико. Я подожду, любезная миссис Дельвин, сколько вам угодно.
Они расстались такими же добрыми друзьями, как прежде — однако с некоторой сдержанностью. Энергичную Эмили приводила в уныние и раздражение попытка хозяйки остановить ее. С другой стороны, преданная интересам брата миссис Дельвин возлагала надежды на препятствия: лошадь могла оказаться неспособной к езде в этот день, пасмурная погода могла кончиться бурей.
Но часы проходили — небо прояснилось — и лошадь оказалась в силах для нового пути. Судьба пошла против хозяйки башни. Ей ничего больше не оставалось, как покориться.
Миссис Дельвин только что послала сказать Эмили, что экипаж для нее готов, когда кучер, отвозивший Мирабеля в Белфорд, вернулся. Он привез известие, которое приятно удивило обеих дам. Мирабель опоздал к поезду на пять минут. Кучер оставил его ожидающим прибытия следующего поезда. Он теперь получит телеграмму в Белфорде, и может вернуться немедленно на лошади грума. Миссис Дельвин предоставила Эмили самой решить — ехать ли ей в Редвуд, или подождать возвращения Мирабеля.
При этих изменившихся обстоятельствах, Эмили поступила бы невежливо, если бы настаивала на своем первом намерении. Она согласилась ждать.
Море оставалось спокойно. В тишине на западной стороне «Грохота» послышался быстрый топот лошади. Эмили выбежала в сопровождении осторожной миссис Элмазер, ожидая встретить Мирабеля.
Она обманулась в ожидании; это возвращался грум. Когда он остановил лошадь и спрыгнул, Эмили приметила, что он взволнован.
— Случилось что-нибудь? — спросила она.
— Случилось несчастье, мисс.
— Не с мистером Мирабелем?
— Нет, нет, мисс, с бедной сумасбродной женщиной, ехавшей из Ласведа.
Эмили взглянула на миссис Элмазер.
— Неужели с миссис Рук?! — вскрикнула она.
— Именно так ее называли, мисс! Она вышла, прежде чем поезд остановился, и упала на платформу.
— Она ушиблась?
— Опасно ушиблась, как я слышал. Ее отнесли в ближайший дом и послали за доктором.
— Не был ли мистер Мирабель в числе тех, кто помогал ей?
— Он был на другой стороне платформы, ждал лондонского поезда. Я приехал на станцию и подал ему телеграмму именно в ту минуту, как случилось это несчастье. Мистер Мирабель тотчас передумал возвращаться и пошел в тот дом, куда ее отнесли.
— Его впустили?
— Доктор не хотел об этом слышать. Он осматривал больную и не позволил никому быть в комнате, кроме ее мужа и хозяйки дома.
— Мистер Мирабель остался ждать?
— Да, мисс. Он сказал, что будет ждать целый день, если нужно; и приказал мне отдать эту записку миссис Дельвин.
Эмили обернулась к миссис Элмазер.
— Невозможно оставаться здесь, не зная, останется ли жива миссис Рук. Я немедленно еду в Белфорд.
— Извините, мисс, — вмешался грум. — Мистер Мирабель желал, чтобы вы не ездили в Белфорд.
— Почему?
— Он не сказал о причине.
Эмили взглянула на записку в руке грума с основательным недоверием. По всей вероятности, Мирабель поручал своей сестре удержать девушку от поездки в Белфорд. Экипаж ожидал у двери. Со своей обычной быстротой Эмили решила, что она имеет право воспользоваться экипажем, который отдан в ее распоряжение.
— Скажите вашей госпоже, — обратилась она к груму, — что я еду в Белфорд, а не в Редвуд.
Через минуту, она и миссис Элмазер уже ехали к Мирабелю на станцию.
Эмили нашла Мирабеля в зале белфордской станции. Ее внезапное появление, конечно, могло удивить пастора; но его лицо неожиданно выразило такое серьезное волнение, что Эмили испугалась.
— Вам разве не передали моего поручения? — придя в себя, спросил он. — Я просил вас подождать моего возвращения. Я послал записку моей сестре, в случае, если грум перепутает.
— Он ничего не перепутал, — ответила Эмили. — Я так торопилась, что не успела видеть миссис Дельвин. Неужели вы предполагали, что я буду в состоянии вынести неизвестность и ждать, пока вы вернетесь? Неужели вы думаете, что я не могу быть полезна?
— Вас не пустят к ней.
— Почему? Вы же ждете, чтобы видеться с нею.
— Я жду возвращения белфордского пастора. Он в Бервике; за ним послали по неотступной просьбе миссис Рук.
— Она умирает?
— Она боится умереть. У нее сделалось какое-то внутреннее повреждение от ушиба. Я надеюсь видеть ее, когда придет пастор.
— Я рада, что вы так усердно хлопочете об этом.
— Я всегда усерден ко всему, что касается ваших интересов.
— Не считайте меня неблагодарной. Миссис Рук меня знает; и если меня пропустят, мы увидимся до возвращения пастора.
Мирабель вдруг встал между Эмили и дверью.
— Я должен просить вас отказаться от этой мысли, — твердо сказал он. — Несчастная женщина ужасно мучается. Зрелище, вне всякого сомнения, будет для такого чувствительного создания, как вы, Эмили, непереносимым.
Его обращение заставило Эмили подумать, что он действует по причине, в которой не хочет признаться.
— Если вы очень желаете, чтобы я не видела миссис Рук, — сказала она, — объясните свое истинное намерение.
Мирабель, по-видимому, не знал, что ответить. Пока пастор колебался, станционный смотритель прошел в дверь. Эмили попросила его указать дом, в который отнесли миссис Рук. Он повел Эмили к концу платформы и указал на дом. Мирабель пошел за Эмили и служанкой.
Дверь отворил старик. Он с упреком взглянул на бледного пастора.
— Вам уже сказали, что никто из посторонних не должен видеть мою жену.
Узнав, что перед ними мистер Рук, Эмили назвала себя.
— Может быть, вы слышали обо мне от миссис Рук, — прибавила она.
— Она часто говорила о вас, — откликнулся старик.
— Что сказал доктор?
— Он думает, что она может поправиться. Она не верит ему.
— Не потрудитесь ли вы сказать ей, что я желаю видеть ее, если она чувствует себя в состоянии принять меня?
Мистер Рук взглянул на миссис Элмазер.
— Вы обе желаете пройти к моей жене? — спросил он.
— Миссис Элмазер подождет здесь, — ответила Эмили.
— Она может подождать в гостиной, добрые хозяева этого дома хорошо знают меня.
Старик указал на дверь гостиной, приглашая следовать за ним. Мирабель настойчиво шел за Эмили.
Мистер Рук отворил дверь в комнату, где лежала его жена, и, обернувшись к Эмили, заметил Мирабеля, стоявшего позади нее. Старик властно указал пастору на выход. Его решимость, очевидно, была неизменна. Мирабель обратился к Эмили с просьбой помочь.
— Она примет меня, если вы попросите ее, — умоляюще сказал он.
Немедленно последовал крик из спальни — крик ужаса, — миссис Рук увидела, кто стоит у порога.
Мистер Рук поспешно вошел в спальню и затворил за собой дверь. Менее чем через минуту он появился. Он подошел к Мирабелю — оглядел его чрезвычайно внимательно и отступил с видом облегчения.
— Она ошибается, — сказал он, — вы не тот человек.
Такое странное обращение удивило Эмили.
— Как вас понять? — спросила она.
Мистер Рук не обратил внимания на вопрос. Не спуская глаз с Мирабеля, он отрицательно покачал головой. На этот раз Мирабель молча послушался.
Старик обратился к Эмили:
— Вы пугливы?
— Я вас не понимаю, — ответила девушка. — Кто может напугать меня?
— Вам не следовало бы видеться с нею, но ее не урезонишь. Я все-таки предостерегу вас, мисс. Не спешите верить всему, что вам скажет моя жена. По моему, она не в своем уме.
Эмили переступила через порог.
Пожилая женщина сидела у постели. Она встала и заговорила с Эмили с огорчением и замешательством.
— Не моя вина, что миссис Рук принимает вас таким образом; я вынуждена не противоречить ей.
Женщина посторонилась и указала на миссис Рук, голову которой поддерживало несколько подушек, а лицо было закрыто вуалью. Эмили с ужасом отступила.
— Разве у нее повреждено лицо? — спросила она.
Миссис Рук сама ответила на этот вопрос; голос ее был тих и слаб; но пострадавшая говорила со своей обычной нервной торопливостью, которую заметил Албан Моррис еще в тот день, когда она просила его указать ей дорогу в Незервудс.
— Не то чтобы повреждено, но даже на смертном одре нужно позаботиться о своей наружности. Я не могу достать свои туалетные принадлежности, чтобы привести себя в порядок. Поэтому не желаю пугать вас. Пожалуйста, извините, что я не подниму вуаль.
Эмили вспомнила ее нарумяненные щеки и крашеные волосы.
Добрая хозяйка дома подождала с минуту.
— Что мне сказать, если придет пастор? — спросила она, перед тем как покинуть комнату.
— Скажите, что умирающая женщина старается загладить свой грех, — отвечала миссис Рук. — Скажите, что эта молодая девушка присутствует здесь по определению премудрого Провидения. Ни одно человеческое существо не должно мешать нам.
Хозяйка вышла.
— Мы одни? — спросила миссис Рук.
— Одни, — ответила Эмили. — Почему вы закричали, перед тем как я вошла сюда?
— Я не могу позволить вам напоминать мне об этом. Я должна успокоиться. Молчите. Дайте мне подумать.
Возвратив свое спокойствие, миссис Рук также возвратила то чувство удовольствия говорить о самой себе, которое составляло отличительную особенность ее характера.
— Вы извините, если я начну с религии, — продолжала она. — Мои дорогие родители были люди примерные; я была воспитана очень старательно. Вы благочестивы?
Эмили промолчала.
— Сказала ли я вам, что я жалкая грешница? — жалобно спросила миссис Рук.
Эмили не могла выносить этого долее.
— Скажите это пастору, а не мне.
— О, я должна это говорить! Я жалкая грешница. Позвольте мне привести вам пример. Я была пьяница в былое время. Когда припадок овладевал мною, я могла пить все, и, как все пьяницы, иногда говорила о том, что лучше бы скрывать. Мы это помнили — мой старый муж и я, — когда нас поселили в комнате возле ее спальни — на этот риск решиться было нельзя. Я могла заговорить об убийстве в гостинице, и она могла услышать меня. Но я, даже порядочно напившись, никогда не проронила ни слова о бумажнике.
— Что за бумажник? — перебила Эмили этот бред.
— Подождите. Все в свое время, это мой девиз. Я должна начать не с бумажника. Зачем я начала с него? Не думаете ли вы, что вуаль на моем лице путает меня? Что, если я ее сниму? Но вы должны прежде обещать мне — торжественно обещать, что вы не будете смотреть на мое лицо. Как могу я рассказать вам об убийстве, когда это кружево щекочет мне лицо? Отойдите и встаньте спиной ко мне. Благодарю. Теперь я сниму вуаль. Ах! Воздух освежает; я теперь знаю, в чем дело. Боже мой, я забыла кое-что! Я забыла о нем, как он испугал меня! Вы видели его на площадке?
— О ком вы говорите? — спросила Эмили.
Слабый голос миссис Рук перешел на шепот.
— Подойдите ближе. О ком я говорю? Я говорю о том человеке, который ночевал на другой кровати в гостинице, о том человеке, который сделал это своей бритвой. Его уже не было, когда я заглянула в комнату на рассвете. О, я исполнила свою обязанность! Я сказала моему мужу, чтобы он не выпускал его из вида. Вы не можете себе представить, как упрям и глуп мой муж. Он говорит, что я ошиблась. А слух на что? Я услышала его голос — и узнала.
Эмили похолодела с головы до ног.
— Его голос, — продолжала миссис Рук. — Перед всеми английскими судьями я присягну, что узнала его голос.
Эмили бросилась к постели и, онемев от ужаса, взглянула на женщину, которая сказала эти ужасные слова.
— Вы нарушили ваше обещание! — вскричала миссис Рук. — Вероломная девушка! Вы нарушили ваше обещание!
Она схватила вуаль и опять надела. Взгляд на ее лицо, хотя и мгновенный, успокоил Эмили. Почти безумные глаза, растрепанные волосы, седина которых виднелась из-под краски, напомнили Эмили последние слова мистера Рука, предостерегавшие не верить всему, что скажет его жена, и высказавшему убеждение, что ее рассудок расстроен.
— Постарайтесь простить мне, — сказала Эмили. — Я неумышленно нарушила обещание, так как испугалась.
Миссис Рук расплакалась.
— Я была красавица в свое время. Вы и теперь нашли бы, что я еще хороша, если бы эти дураки не испортили мою наружность. О, как я слаба! Где мое лекарство?
Склянка стояла на столе. Эмили дала ей прописанную дозу, и ослабевшие силы страдалицы оживились.
— Я женщина необыкновенная, — продолжала она. — Моей решительности всегда восхищались все, кто знал меня. Но я чувствую — как бы это выразить? — какую-то пустоту. Пожалейте мою бедную, нечестивую душу! Помогите мне.
— Как я могу вам помочь?
— Этот наглый учитель в школе дал понять, что подозревает меня. Боже, как он испугал меня, когда потом очутился в доме сэра Джервиса! Вы должны были видеть сами, что он подозревал меня.
— Он показал вам мой медальон, — вспомнила Эмили.
— О, напоминание об убийстве! — воскликнула миссис Рук. — Не обвиняйте меня. Бедное, невинное создание, я должна сказать вам нечто страшное. Вы сейчас спрашивали меня, кому принадлежал бумажник. Он принадлежал вашему отцу. Что с вами? Вы плачете?
Слезы покатились из глаз Эмили. Бумажник был последним подарком, который она сделала ему в день рождения.
— Сейчас услышите о нем подробнее, — продолжала миссис Рук. — Вытрите ваши глаза; я буду говорить о любви. Я не единственная красивая женщина, вышедшая за старика, у которой был любовник.
— Какое это имеет отношение ко мне? — возмутилась Эмили.
— Самое непосредственное. Мой любовник походил на всех мужчин, он держал пари на скачках и проиграл. Он признался мне в тот день, когда ваш отец пришел в нашу гостиницу. Он сказал: «Я должен найти денег или уехать в Америку и проститься с тобою навсегда». Я имела глупость любить его. Сердце мое разорвалось при этих его словах. Я сказала: «Если я найду эту сумму, и даже побольше этой суммы, возьмешь ли ты меня с собой?» Разумеется, он сказал «да». Вы, вероятно, слышали о следствии, которое производили в нашей гостинице коронер и присяжные? О! Какие идиоты! Они думали, что я спала в ночь убийства. А я не смыкала глаз — и была так несчастна, я чувствовала такое искушение!
— Искушение! Какое?
— Разве вы думаете, что у меня были свободные деньги? Бумажник вашего отца искусил меня. Я видела, как мистер Браун раскрывал его, чтобы расплатиться по счету. Бумажник был полон банковскими билетами. О, какая всемогущая сила любовь! Может быть, она известна и вам?
— Неужели вам не стыдно говорить так! — сказала Эмили с негодованием.
Миссис Рук забыла свою набожность и дала наглый ответ:
— Ваше время придет. Но вы правы, я отступила от главного пункта; я недостаточно благоразумна в таком торжественном случае. Кстати, вы приметили, как я выражаюсь? Я наследовала правильный английский язык от моей матери, женщины образованной, которая вступила в неравный брак. Мой дед с материнской стороны был джентльмен. Так вот, в ту самую ночь я не смогла заснуть и ворочалась в постели. Я ни о чем больше не могла думать, только о дьявольском бумажнике, набитом банковскими билетами. Муж мой крепко спал. Я влезла на стул и посмотрела в щель двери в ту комнату, где ночевали эти двое.
Отец ваш ходил взад вперед. Был ли он взволнован?
Я не заметила. Я не знаю, спал ли другой постоялец.
Я не видела ничего, кроме бумажника, наполовину засунутого под изголовье кровати. Ваш отец все ходил. А я все думала: «Подожду, пока он не уснет». Где вино? Доктор сказал, что я могу выпить рюмку, когда захочу.
Эмили нашла вино и подала ей. Девушка задрожала, случайно коснувшись руки миссис Рук.
Вино подкрепило ослабевшую женщину.
— Я, должно быть, вставала несколько раз, — продолжала она, — у меня не хватало духа. Не совсем помню, что делала; пока не стало рассветать. Должно быть, тогда я в последний раз заглянула в дверную щель.
Миссис Рук задрожала. Она сорвала вуаль с лица.
— Господи, будь милостив к грешнице! Подите сюда, — сказала она Эмили. — Где вы? Нет, я не смею сказать вам, что я увидела; я не смею сказать вам, что я сделала. Когда вами овладеет дьявол, вы можете сделать все, все, все!
Голова Эмили закружилась, сердце ее неистово забилось, шатаясь, дошла она до двери, чтобы убежать из комнаты.
— Я виновата только в том, что обокрала его, но в его крови я неповинная! — закричала ей вслед миссис Рук. — Когда я вошла, дело было уже сделано — дверь во двор отворена, человек убежал. Вернитесь, вернитесь!
Эмили оглянулась.
— Я не могу подойти к вам, — сказала она слабым голосом.
— Подойдите ближе — и взгляните.
Миссис Рук сняла с себя ленту, к которой был привязан бумажник. Она протянула его Эмили.
— Это бумажник вашего отца. Разве вы не возьмете его?
Эмили взяла бумажник.
— Раскройте, — потребовала миссис Рук.
Девушка послушалась. В бумажнике были два пятифунтовых билета.
— Его? — спросила Эмили.
— Нет, мои — столько я успела скопить, для того, чтобы возвратить украденное.
— О! — вскрикнула Эмили. — Неужели в вас есть что-нибудь святое?
— Во мне нет ничего святого, — с отчаянием ответила миссис Рук. — Во мне нет ничего, кроме страха — теперь я боюсь ада. А прежде боялась этого бумажника. Два раза пыталась я уничтожить его — и два раза он возвращался ко мне, чтобы напомнить о моем поступке. Я пробовала бросить его в камин. Он ударился о решетку и отскочил к моим ногам. Я бросила его в колодец. Его вытащили с первым ведром воды. С той минуты я решила копить. Возвратить! Загладить!
Она остановилась перевести дух и ударила себя в грудь.
— Я спрятала его здесь, — продолжала она, — так, чтобы никто не мог видеть его и никто не мог отнять. Суеверие? О да, суеверие! Он бросил меня! Человек, для которого я обесславила себя, оставил меня в тот день, когда я отдала ему украденные деньги. Он догадался, что они украдены, струсил и сбежал. Разве я не страдала? Разве я не искупила свой поступок? Будьте христианкой — скажите, что вы простили меня.
— Я прощаю вас.
— Скажите, что вы будете молиться за меня.
— Буду.
— А! Это утешает меня! Теперь вы можете идти.
Эмили посмотрела на нее с умоляющим видом:
— Неужели вы больше не можете сказать мне ничего, решительно ничего?
Миссис Рук указала на дверь.
— Разве я уже не сказала вам? Ступайте и посмотрите на злодея, который убежал тогда на рассвете!
— Тише, сударыня, тише! Вы говорите слишком громко! — закричал насмешливый голос за дверью.
— Это доктор, — сказала миссис Рук.
Она сложила руки на груди с глубоким вздохом.
— Мне теперь доктор не нужен. Я примирилась с Создателем. Я приготовилась к смерти, я готова попасть на небеса. Уйдите! Уйдите!
Вошел доктор — улыбающийся, самодовольный человек, одетый щеголевато, с цветком в петлице. Удушающий запах мускуса наполнил комнату, когда он вынул свой носовой платок и отер им лоб.
— Много у меня дел, — сказал он. — А вам, миссис Рук, кто позволил взволноваться? Это вы подстрекали ее говорить? — обратился он к Эмили, погрозив ей пальцем.
Эмили сделала ему знак следовать за ней в угол комнаты, где их не могла слышать утомленная признанием миссис Рук. Там, указав на миссис Рук глазами, она шепнула:
— Помешана?
Довольно бесцеремонный и фамильярный доктор последовал ее примеру и тоже взглянул на постель.
— Не больше вас, мисс. Моя больная взволновалась и поэтому, наверное, говорила не совсем разумно. Но ее мозг не расстроился, могу уверить вас.
Эмили выбежала из комнаты. Она остановилась в коридоре, стараясь справиться с ужасным волнением. К ней выглянул доктор.
— Вы знакомы с тем господином, который ждет у входной двери? — спросил он.
— С каким господином?
— Он похож на пастора. Если вы знаете его…
— Я знаю его. Я не могу отвечать на вопросы.
— Приведите в порядок ваши мысли мисс; и отвезите вашего знакомого домой как можно скорее. Он находится в таком нервном изнеможении, которое может кончиться дурно. Вы знаете, где он живет?
— Он гостит у своей сестры — миссис Дельвин.
— Миссис Дельвин! Она моя пациентка. Скажите ей, что я заеду завтра утром. А пока уложите его в постель и не бойтесь дать ему водки.
Доктор вернулся в спальню. Эмили услышала голос миссис Элмазер за входной дверью.
— Сюда можно зайти?
— Да.
— В несчастный час приехали вы сюда! — появившись, вздохнула служанка. — Мистер Мирабель…
При взгляде на лицо Эмили слова замерли на ее губах. Она заключила девушку в свои объятия.
— О, дитя мое, что случилось с вами?
— Не спрашивайте меня теперь. Дайте мне вашу руку.
— Вы не испугаетесь, когда увидите мистера Мирабеля, моя милая? Видите ли, мистер Мирабель ужасно перетрусил. Куда вы смотрите?
— Есть здесь сад? — жалобно спросила Эмили. — Какое-нибудь место, где мы могли бы подышать свежим воздухом.
Позади дома был двор. Эмили с верной служанкой пошли туда. У стены стояла скамейка. Они сели.
— Подождать мне, пока вы оправитесь, и тогда уже вам сказать? — спрашивала миссис Элмазер. — Нет? Вы желаете слышать о мистере Мирабеле? Когда его выставили из дома, с ним вдруг сделался припадок лихорадки. Глаза выкатились, зубы стучали. Мистер Рук еще испортил дело. «Будь я проклят, — сказал он, выглянув, — если не начинаю думать, что вы тот самый человек; меня забирает охота послать за полицией». Я схватила мистера Мирабеля за руку. Холодная-холодная, как лед. Я довела его до экипажа и оставила там.
Когда миссис Элмазер отворила дверцу кареты, Мирабель сидел в ней. Он обернулся к Эмили и сказал:
— Я невинен, как и вы.
Она отшатнулась от него и схватила за руку служанку.
— Сядьте с ним, — сказала она. — Я не могу. Опять будет дурно. Мне лучше быть возле кучера.
Напрасно миссис Элмазер противилась и возражала. Как Эмили решила, так и сделали.
— Говорил он что-нибудь? — спросила Эмили верную старушку, когда они приехали к башне.
— Он сидел, как окоченелый, и даже не пошевелился.
— Отведите его к сестре. Не забудьте сказать, что завтра прибудет доктор. Я не могу видеть миссис Дельвин. Будьте терпеливы, мой добрый, старый друг, я не имею от вас тайн. Только подождите до завтра и оставьте меня одну сегодня.
Оставшись в своей комнате, Эмили раскрыла шкатулку и отыскала между письмами бумажку. Это было объявление и описание человека, убежавшего из гостиницы, и предложение награды за его поимку.
Она не смогла прочесть до конца — бумажка выпала из ее рук. Слезы вновь выступили на ее глазах. Вынимая носовой платок, Эмили ощупала бумажник, который получила от миссис Рук. После некоторой нерешимости, она вынула его из кармана и раскрыла. Вид банковских билетов был ей противен; она спрятала их в одно из отделений бумажника. Там было другое отделение. Она засунула в него руку и вытащила письмо.
Конверт (уже распечатанный) был адресован Джеймсу Брауну, в почтовую контору в Зиланде.
В письме не было ни числа, ни адреса; это было письмо удивительное, состоящее из следующих слов:
«Мой ответ — нет. С. Д.».
В ту минуту, когда Эмили прочла эти начальные буквы, ей пришло в голову имя.
Сера Джетро!
Найденное письмо дало новое направление мыслям Эмили — и таким образом, по крайней мере на время, сняло тяжесть с ее души. На какой вопрос со стороны ее отца, коротко и сурово ответила мисс Джетро: «Мой ответ — нет»? Ни в письме, ни в конверте нельзя было найти ни малейшего намека, который мог бы способствовать розыскам; даже штемпель был так небрежно поставлен, что его разобрать было нельзя.
Эмили еще размышляла над этими тремя таинственными словами, когда ее прервал голос миссис Элмазер в дверях.
— Я должна просить у вас позволения войти, мисс; хотя я знаю, что вы желали остаться одна до утра. Миссис Дельвин говорит, что должна непременно видеть вас сегодня. Я уверена, что она позовет слуг и велит принести себя сюда, если вы не согласитесь на ее просьбу.
— Где мистер Мирабель?
— Сестра отдала ему свою спальню. Она подумала о ваших чувствах, прежде чем прислала меня сюда, и велела опустить портьеру между гостиной и спальней. Должно быть, мой гадкий характер сбил меня с толку, я совершенно несправедливо относилась к миссис Дельвин. Она предобрая; мне жаль, что вы не пошли к ней, когда мы вернулись.
— Она была рассержена, когда послала вас сюда?
— Рассержена! Она плакала, когда я от нее ушла.
Эмили больше не колебалась.
Она заметила перемену в гостиной миссис Дельвин — раньше всегда ярко освещенной. Теперь на лампочках были абажуры, а свечи все были погашены.
— Мои глаза не так уже хорошо переносят свет, как прежде, — сказала миссис Дельвин. — Сядьте возле меня, Эмили; я надеюсь успокоить вас. Мне было бы прискорбно, если бы вы оставили мой дом с ошибочным мнением обо мне.
— Простите меня, — в свою очередь отозвалась Эмили. — Мне стыдно, что я не захотела видеть вас, когда вернулась из Белфорда.
— Я постараюсь оказаться достойной вашего лучшего мнения обо мне, — ответила миссис Дельвин. — Я могу уверить вас, что принимала к сердцу ваши интересы в то время, когда мы еще не знали лично друг друга. Я старалась уговорить моего бедного брата во всем признаться. Но он сознавал, что отсутствие доказательств не позволит вам поверить ему, если он попытается оправдаться — словом, он не последовал моему совету. Он поплатился, и я поплатилась за то, что мы обманули вас.
Эмили вздрогнула.
— В каком отношении вы обманули меня? — спросила она.
— Мы делали вид будто помогаем вам. Я рассчитывала убедить вас выйти за моего брата, а потом отговорить от всяких поисков. Когда вы непременно захотели увидеть миссис Рук, Майлз собирался подкупить ее и ее мужа, чтобы они уехали из Англии.
— О, миссис Дельвин!
— Я желаю сказать вам правду. У меня нет в виду корыстной цели, потому что всякая надежда на ваш брак с моим братом теперь разрушилась. Могу я спросить, знаете ли вы, что он и ваш отец совсем не знали друг друга, когда встретились в гостинице?
— Да, я это знаю.
— Отец ваш был озабочен; а мой брат, после продолжительного путешествия пешком так устал, что заснул, как только положил голову на подушку. Он проснулся на рассвете. Когда он встал с постели, он увидел свою собственную бритву — бритву окровавленную, на постели возле трупа. Он, и так человек достаточно робкий, потерял всякое самообладание. В паническом страхе схватил он свою сумку, отпер дверь и бежал из дома. Зная его, можем ли мы удивляться этому? Многие были повешены за убийство по уликам менее явным, чем эта улика против бедного Майлза. Вы думаете, что я преувеличиваю?
— Конечно, нет!
— При полном отсутствии всяких доказательств в невинности моего брата, как могу я жаловаться на то, что вы были убеждены в его виновности? Я не смею даже противоречить вам, если вы скажете мне, что я сама обманываюсь, считая его невиновным. Я могу только дать вам некоторый повод к сомнению. Согласны ли вы допустить это сомнение?
— Очень охотно, — ответила Эмили.
— Одна особа помогла ему убежать из Зиланда.
— Вы говорите о мисс Джетро?
— Да. Вы знаете ее?
— Знаю — и мой отец ее знал. Я нашла письмо, адресованное к нему, которое, я не сомневаюсь, было написано мисс Джетро. Может быть, вы поймете его смысл. Пожалуйста, взгляните на него.
— Ничем не могу помочь вам, — ответила миссис Дельвин, прочтя письмо. — Я знаю о мисс Джетро только то, что без ее помощи мой брат мог бы попасть в руки полиции. Она спасла его.
— Она, разумеется, не знала его раньше?
— Это самое замечательное обстоятельство во всем этом — ранее они совсем не знали друг друга, — кивнула сестра мистера Мирабеля.
— Но она должна была иметь какую-нибудь причину.
— В этом и заключается моя надежда на оправдание Майлза. Мисс Джетро ответила мне, когда я написала ей, что единственной причиной, которой она руководствовалась, было сострадание. Я не верю ей. По моему мнению, в высшей степени невероятно, чтобы она согласилась помочь незнакомцу, который признался, что бежал, подозреваемый в убийстве. Я твердо убеждена, что она что-то знает об этом страшном происшествии в Зиланде, — и имеет основание скрывать правду.
— Скажите мне, где я могу найти ее? — вырвалось у Эмили.
— Я не могу сказать вам. Она скрылась. Майлз наводил всевозможные справки — без результата.
Разговор прервало появление пожилой служанки, которая подошла к кушетке своей хозяйки.
— Мистер Мирабель проснулся. Он очень слаб; я почти не слышу пульса.
Миссис Дельвин протянула руку Эмили.
— Простите меня. Я должна увидеть его.
Затем миссис Дельвин навестила своего незадачливого брата.
Мирабель впал в состояние страшной слабости: и душевной, и телесной. То воспоминание о событиях, которое у него еще осталось, казалось ему сном. Он говорил об Эмили и о своей неожиданной встрече с нею. Он вздыхал, спрашивал, когда Эмили выйдет за него, — и опять заснул.
Не имея никакого доверия к белфордскому доктору, миссис Дельвин телеграфировала одному эдинбургскому профессору, знаменитому своим искусством в лечении болезней нервной системы.
Прощальные слова были произнесены. Эмили и ее спутница уехали в Лондон.
Они сидели одни в вагоне: миссис Элмазер наконец не выдержала:
— Как вы думаете, мисс, выздоровеет мистер Мирабель?
— Бесполезно спрашивать меня, — со вздохом, ответила Эмили, — даже знаменитый эдинбургский доктор не мог решить, выздоровеет он или нет.
— Я жалею, что вы сошлись с мистером Мирабелем, — резко сказала служанка. Эмили молчала. — Я часто думаю о мистере Албане Моррисе, — продолжала старушка. — Я всегда его любила и буду любить.
Эмили вдруг опустила свою вуаль.
— Не говорите о нем! — сказала она.
— Я не имела намерения оскорбить вас.
— Вы не оскорбляете, а огорчаете меня. О, как часто я жалела…
— О чем, мисс?
— Вы надеетесь увидеть мистера Албана Морриса, когда мы вернемся? — неожиданно выпалила Эмили.
— Мне хотелось бы видеть его, мисс — если вы не имеете ничего против этого.
— Скажите ему, что мне стыдно, — скажите, что я прошу его прощения от всего сердца!
— Слава Богу! — вырвалось у миссис Элмазер.