- Добровольно отказываясь от жизни, люди надеются обрести избавление от страданий... - рассуждала мадам Канова. - Но, в сущности, такая надежда основана на недоразумении. Чтобы не страдать, надо хотя бы сознавать, что твои мучения кончились; те же, кто уходит в небытие, лишены этого утешения. Невозможно наслаждаться тем, что тебя уже нет. Самоубийство простительно лишь для неисправимых глупцов, которые верят в загробное существование, но вы-то, моя милая, безусловно, не принадлежите к их числу! И вы, конечно, понимаете, сколь велика ценность жизни, ее каждого неповторимого мгновения...
Если вы и вправду так думаете, мадам, - что ж, тем лучше. По крайней мере не ускользнете от меня - даже через окно!
25 мая.
Поеду путешествовать. Впереди - Италия, Греция, затем Константинополь...
А мадам Канове я сообщила, что отправляюсь на лечение в Штаты.
29 мая.
Завтра покидаю Францию. Заходила проститься мадам Канова. По ее просьбе я дала торжественную клятву: никогда, ни при каких обстоятельствах не прибегать к такому "недостойному меня" выходу, как самоубийство. Это удовольствие обошлось ей в дополнительные пять миллионов.
Необычайно нежная и чувствительная сцена прощания. Возможно, втайне она еще надеется завоевать мою благосклонность.
ПЕРЕПИСКА
Милан, 1 июля 1949 г.
Мадам Кристиан Маньи - владельцам детективного бюро "Анджело, Смит и компания", Сан-Франциско, Соединенные Штаты.
Уважаемые господа,
мне хотелось бы воспользоваться услугами вашего агентства для посредничества в получении и отправке моей корреспонденции. Но прежде прошу снабдить меня почтовой бумагой и конвертами со штампом какого-нибудь известного калифорнийского госпиталя, специализирующегося по болезням крови. Все это вам надлежит переслать на мое имя в Афины, в отель "Король Георг", к 17-му числу текущего месяца.
В дальнейшем я буду время от времени посылать вам письма, адресованные во Францию; вам остается лишь наклеить на очередной конверт американскую марку и отправить его с ближайшей почты.
Всю корреспонденцию, которая будет поступать для меня на адрес выбранного вами лечебного учреждения, я прошу незамедлительно пересылать в Париж, в детективное агентство Дюбрейля, чьи сотрудники уже в курсе дела и в любое время могут быстро связаться со мной. Сообщите мне, пожалуйста, потребуется ли вам специальное подтверждение ваших полномочий, чтобы я успела предупредить месье Дюбрейля. Это важно, поскольку я заинтересована в том, чтобы ни одно письмо не осталось невостребованным и не вернулось к отправителю. Благоволите сообщить через месье Дюбрейля сумму предварительного взноса и условия дальнейших расчетов.
Надеюсь, выполнение моего поручения не вызовет у вас каких бы то ни было затруднений. Добавлю, что торговый атташе посольства США рекомендовал мне ваше агентство как одно из лучших в Америке.
С уважением...
Р. S. Была бы очень вам признательна за подробную информацию о том госпитале или санатории, на адрес которого будут приходить адресованные мне письма.
Сан-Франциско, 24 июня 1949 г.
(Штамп на конверте: "Клиника Санта-Клара".)
Мадам Маньи - мадам Канове.
Здравствуйте, моя дорогая.
Путешествие получилось утомительным и далось мне нелегко, но уже тут, в Калифорнии, я чуточку приободрилась. В клинике все очень мило, обстановка уютная и доброжелательная; здешние специалисты, в отличие от парижских, находят, что у меня еще есть шансы. Так по крайней мере утверждает главный врач, доктор Мак-Грегор. Человек он очень представительный, и я льщу себя надеждой, что произвела на него некоторое впечатление, несмотря на мою худобу. (Я по-прежнему почти ничего не ем и катастрофически теряю в весе. Впрочем, это, кажется, обычный симптом...)
Пишу Вам, лежа в шезлонге на открытой террасе. Передо ивой - залив, и ветерок чуть рябит гладь океана. Сейчас вспоминается лучшее время моей жизни - свадебное путешествие на берега Адриатики, которым, если разобраться, я обязана в первую очередь Вам. Стараюсь выискивать в памяти хорошие страницы и с грустью вижу, что их совсем немного - наверное, я просто еще слишком молода...
Здесь я окружена заботливым уходом и не забываю, что только Ваша щедрость сделала для меня доступным лечение в таких условиях. Конечно, в прошлом мы с Вами доставили друг другу немало волнений и хлопот, но все это миновало. И сегодня я вижу в Вас только мудрую и любящую охранительницу моего покоя. И пускай у Вас есть личная заинтересованность в моем благополучии - все равно я думаю о Вас с теплотой и благодарностью.
Могу ли я попросить Вас еще об одном одолжении - прислать мне из Франции несколько книг? Лучше всего религиозного содержания (вижу отсюда Вашу ироническую улыбку). За больными здесь ухаживают сестры из ордена Св. Воскресения; их самоотверженность и доброта отгоняют от нас черные мысли и придают сил, чтобы жить. Благодаря им невольно обращаешься сердцем к Богу, словно обретаешь давно позабытую детскую невинность и чистоту...
Ваша...
Париж, 7 июля 1949 г.
Мадам Канова - мадам Маньи.
Моя милая Беатрис,
книги, о которых вы просили, я высылаю одновременно с письмом. К выбору авторов и тематики я отнеслась со всем доступным мне прилежанием и надеюсь, что Вы останетесь довольны.
Ваш возврат в лоно религии немного удивил меня, хотя я никогда не отрицала за ней способности приносить утешение даже тогда, когда другие средства оказываются бессильными. Но все же странно, что находится столько людей, которые, не довольствуясь вполне реальными ужасами нашего мира, придумывают себе дополнительную причину для страхов, да еще поклоняются ей и славят ее на всех языках. Как тут не вспомнить шотландские замки с привидениями...
Что же касается Вас, моя дорогая, скажу одно: верьте и молитесь, лишь бы это улучшило Ваше самочувствие и помогло Вам понять всю непритворность моей дружбы.
Глупо было бы с моей стороны пытаться развеять Ваш нынешний мистический настрой, уверяя, будто Вы заблуждаетесь. Я сама всегда поступала в соответствии с собственными убеждениями и все-таки сделала немало ошибок. Вполне возможно, что я не права, отрицая существование Бога, но даже в этом случае теологические проблемы нисколько меня не занимают и не волнуют. Если в потустороннем мире нас действительно ожидает Высший Суд, то нелепо думать, будто его приговоры выносятся на основании каких-то отвлеченных категорий морали. Уровень личного развития, разум - вот единственное качество, подлежащее оценке. Ну, а в этом отношении мне, слава Богу, не о чем беспокоиться.
Поль однажды заметил (сейчас уже не помню, по какому поводу): "Мне ни разу не встречались двое приверженцев какой бы то ни было веры, которые имели бы одинаковые взгляды на основные догматы христианства. А все наши церкви испокон веков прилагают немалые усилия - иногда тайные, а иногда и явные, - чтобы еще больше запутать любой вопрос и окончательно скрыть истину под грузом схоластических рассуждений. Нам же, бедным грешникам, предоставлено барахтаться в океане сомнений, и цепляться за спасательный круг стремления к обыкновенной житейской порядочности. Надо знать и помнить Библию и стараться по возможности проявлять милосердие к ближним - вот и все. Если же для Господа этого недостаточно, если Он так суров, как уверяет большинство священников, то наверняка почти все мы - и протестанты, и паписты - обречены на вечное проклятие".
Как видите, дорогая, Поль сам заранее отпустил мне грехи, избавив меня от многих сомнений. Правда, в моей душе запечатлелась не Библия, а совсем другие книги, но ведь это тоже можно считать проявлением Божьего промысла!
Что нас ждет после смерти? Будь что будет; я, как и прежде, вполне удовлетворена теми перспективами, которые предлагаются нам здесь, на земле. К тому же у меня есть Вы, и я прошу мою счастливую звезду сохранить Вам жизнь и вернуть здоровье.
Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне, если потребуется какая-нибудь помощь. Мое время и мой банковский счет - всегда к Вашим услугам.
С любовью...
Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 30 июля 1949 г.
Мадам Маньи - мадам Канове.
Дорогая Вера,
Ваши книги доставили мне огромную радость. Должна признаться, что их чисто литературные достоинства (узнаю Ваш безупречный вкус!) сыграли в этом едва ли не большую роль, чем благочестивое содержание. Наверное, потому, что в последние дни я чувствую себя значительно лучше. Так уж мы устроены - при малейшей надежде на выздоровление мысли о вечности улетучиваются, словно по волшебству, а наши души опять делаются черствыми и неблагодарными.
Недавно я отважилась совершить прогулку по городу. Движение на улицах Фриско невероятное, и от бесконечного потока машин у меня даже закружилась голова. Стремительная жизнь Америки пугает и отталкивает; мысленно я в Париже, вспоминаю Вас и те обманчиво-чарующие часы, что мы провели вместе... Внешняя обстановка, поведение - все это непременно отражается на мыслях и чувствах. Если мы ведем себя так, словно любим кого-то, в сердце рано или поздно и вправду возникает настоящая привязанность. А взаимность при этом вовсе не обязательна, верно? Ах, дорогая моя, что бы я для Вас ни сделала, если бы могла поверить в искренность Ваших чувств ко мне!
Несколько дней назад, листая журналы, я наткнулась на одну любопытную песенку времен покорения Дикого Запада. Я даже удивилась, настолько она про меня! Но есть в ней и некоторые параллели с Вашим положением, а потому осмеливаюсь предложить на Ваш суд выполненный мною крайне несовершенный перевод этого образчика американского фольклора. Придумать мелодию предоставляю Вам.
1
Жил да был один бедняга,
Трусоват, чего скрывать
От своей спасаясь тени,