Завхоз почел за лучшее промолчать.
- Ну чо? Давай, собирайся. - приказал Тощий, поигрывая дубинкой.
- Куда? - опешил Котел.
- Как куда? В шизняк!.. - и прапора звучно расхохотались.
И тут произошло чудо, на которое так надеялся Исаков.
- Что тут происходит? - раздался голос из-за спины завхоза. Спутать его обладателя нельзя было ни с кем. Кум.
- Да, - скривился Жбан, - шмон у жмурика наводим. По вашему указанию.
- И чего нашли? - холодно поинтересовался Лакшин.
Пока Гена и Вова перечисляли находки, Игорь бочком попытался выскользнуть из узкого прохода между шконками где его зажали опер и прапорщики. Ему это почти удалось, но тут перечисление кончилось и Котел вновь оказался в центре внимания.
- Подумайте, Исаков, - обратился к завхозу Игнат Федорович, - кто мог украсть записи Гладышева?
- Семейник его, Сапрунов... - неуверенно пробормотал Котел.
- Это мы проверим. А еще кто?
- Да почти любой из второй или третьей смены...
- Их список мне через полчаса. И еще список тех, кого недавно перевели из первой в другие смены. Ясно?
Исаков едва смог подавить вздох облегчения. ШИЗО, которое так внезапно замаячило на горизонте, отодвигалось обратно за его линию.
- Ясно, гражданин майор!
- Хорошо. Жду. - кивнул кум. - А где ваш начальник отряда?
- Не знаю. Обещал быть во второй половине.
- Если не встречу - пригласи его ко мне. - приказал Лакшин и, переведя взгляд на прапоров, повел ладонью, - Пошли отсюда.
Кавалькада зеленых фигур стала удаляться, а Котел по быстрому впихнув продукты обратно в тумбочку, ибо по всем законам они перешли к семейнику Гладышева, помчался обратно в каптерку.
- Чо? Пропиздон вставили? - встретил Игоря Шмасть.
- Блин, суки! - взорвался Котел. Не зная, к чему приложить вырывающуюся наружу злость, он с силой саданул кулаком по крашеной стене. - Шизняком, падали пугали. Ну, ничего, бабушка дедушку-то попугивала, а дедушка бабушку-то... Имел, блин, во все дыры, чтоб его обратно родили!
- Да, успокойся, ты... - с ленцой потянулся шнырь, - Чего случилось?
- А ни хрена, да луку мешок! Этот наш жмурик писателем оказался!
- Как писателем? - опешил Шмасть, - Стучал?
- Если бы!.. - скривился Котел, - Он, блин, дневник вел. За все туда записывал. А его взяли, да скоммуниздили!
- А ты по что знаешь? Ежели попятили его?
- Да не целиком! Листы с писулями вырвали, а обложка - на месте.
- Дела!.. - угрюмо проговорил Шмасть. - И чо теперь?
- А, - Исаков обреченно махнул рукой, - Кум заданий надавал... Списки, там, всякие. Кто в какую смену...
- Хорошо... - Шмасть почесал подбородок. - Ты, это, пиши. Кум зря задания давать не будет. А я... Дело у меня тут одно нарисовалось...
Шнырь не хотел говорить туповатому Котлу, что за идея пришла ему в голову. Ведь в лагере практически невозможно что-то скрыть. В любом случае, кто-то что-то да увидит. В одиночестве зек не бывает практически никогда. На это и рассчитывал Шмасть, направляясь в комнату Политико-Воспитательной работы. Там, как он видел несколько минут назад, читал газеты один из пригретых Шмастью зеков. И шнырь должен был настропалить того разузнать, что за писанину разводил Гладышев. Мало ли, вдруг кто случайно заглянул через плечо?..
5.
Кум и Сапрунов.
Едва Игнат Федорович в сопровождении прапорщиков вышел из здания монастыря, из динамиков на плацу послышалась хриплая "Лаванда" и голос Семенова объявил построение на проверку.
- Так, - Лакшин хлопнул по ладони свернутой в трубочку тетрадью убиенного Гладышева, - Ты, Жбан немедленно приведи ко мне Сапрунова. А ты, Володя, помоги ДПНК.
- Сам знаю... - проговорил Тощий таким тоном, что с одной стороны он, вроде бы как и огрызался, но с другой - в ней не было достаточной агрессивности, чтобы посчитать ее неуважительной по отношению к начальству.
Пройдя мимо уже собирающихся во дворе зеков и игнорируя бросаемые на него угрюмые взгляды, Лакшин прошел в свой кабинет и, в ожидании очередного визита, стал изучать остатки дневника.
Впрочем, исследовать было практически нечего. Майор методично просмотрел каждый листок и ничего, кроме цифр не обнаружил. Зато на самой первой странице остались какие-то отпечатки. Очевидно, покойный, когда заполнял 33-ю страницу, находился в сильном волнении и слишком сильно нажимал на ручку.
Поднеся тетрадь к настольной лампе, Игнат Федорович наклонил бумажный лист так, чтобы скользящий свет вырисовал все неровности. Появившийся текст разобрать было практически невозможно, но Лакшин обратил внимание на одну глубокую борозду, след подчеркивания. Фраза над ней прочитывалась достаточно четко: "Я вошел в стену!"
Кум глубоко вздохнул. Теперь вопрос стоял не в том, есть ли те тайные ходы, о которых так упорно судачили зеки, а в том, как их обнаружить. Причем, несомненно, кто-то уже является обладателем этой тайны. И, судя по тому, как ревностно он ее охраняет, вычислить обычными способами этого деятеля, или деятелей, будет весьма непросто.
Впрочем, если кто-то пользуется тайными ходами (кстати, зачем?), то найти его будет лишь вопросом времени. Ведь не может же один человек находиться одновременно в двух местах. Если его нет в секции - он в тайном ходе. Отсюда - банальный вывод: дежурства. Выделить в каждом отряде по несколько зеков и чтоб сидели всю ночь, высматривая тех, кто будет шоркаться в неположенное время.
И, кстати, надо бы немедленно распорядиться чтобы прапора при каждом шмоне смотрели на руки зеков. Вдруг попадется кто-нибудь со свежесбитыми костяшками?
Приняв эти решения, Игнат Федорович опять глубоко вздохнул, но уже с облегчением. Первые шаги к раскрытию убийства уже были сделаны. Теперь следовало совершить еще один.
Размышления майора прервало осторожное поскребывание по двери. Лапша быстро спрятал дневник в ящик стола:
- Входи!
- Осужденный Сапрунов Анатолий Ильич. - представился вошедший зек., Статья 144 часть два, срок три года.
Кум не ответил, пристально вглядываясь в вошедшего. Сапрунов был одет в замызганную рабочую телогрейку без пуговиц. Из-под нее виднелась серая роба, которую выдавали этапникам. Зек явно не знал, куда деть руки, на которых виднелись плохо стертые потеки машинного масла. Тряпка серым лоскутом торчала из наполовину оторванного кармана. Сапоги у осужденного были, что называется, всмятку. Насквозь промасленные, протершиеся на голенищах. Довершали картину множество мелких латунных стружек, которые обсыпали одежду и обувку Сапрунова и придавали тому какой-то новогодний вид.
Вглядываясь в понурое лицо работяги Игнат Федорович пытался построить ход беседы. Судя по насупленным бровям и почти неподвижному взгляду, куму попался незаурядный упрямец. Чтобы расколоть такого требовалось немало терпения и тонкий психологический подход.