Подъезжая к женской колонии, кум сразу понял, что творится нечто неладное. У ворот, ведущих в монастырь, стояли полностью экипированные солдаты. Каски, прозрачные щиты, у каждого автомат. Затормозив у последней шеренги, Лакшин вышел.
- Что туту такое? - поинтересовался кум у ближайшего рядового.
- Кажись, зечки бузят... - ответил тот покосившись. От этого движения шлем слегка повернулся и солнечный блик от забрала на мгновение ослепил Лапшу.
- Давно стоишь?
- С утра. Как подняли, так и паримся тут. Даже не покурить...
- Почему разговоры!? - из ниоткуда возник взъерошенный старший лейтенант.
- Товарищ старлей, - оперативник сразу переключил внимание командира подразделения на себя, - я хотел бы узнать почему здесь этот парад? И, заодно, почему вы не приветствуете старшего офицера?
- Простите, товарищ майор! - старлей лениво отдал честь, как отмахнулся от летучего кровопийцы и выжидательно посмотрел на Игната Федоровича.
- Майор Лакшин. - Представился кум, - Начальник оперчасти учреждения АП 14/3.
- А, сосед... - вояка осклабился. - А ваши все там, - последовал медленный жест, в результате которого большой палец старлея показал на монастырскую стену. - Вас ждут что ли?
Лакшин не стал спорить, кивнул и, заставив командира посторониться, решительно зашагал вдоль солдатских рядов.
Дверь рядом с воротами оказалась раскрыта. Войдя внутрь, во влажную прохладу монастырской стены, кум не обнаружил решительно никого. Игнат Федорович уже бывал в женском лагере. Расположение зданий здесь было совершенно иным, нежели в его учреждении, но кабинеты администрации, по традиции, также находились в ограждающей зону дебелой стене. Простучав двери начальника колонии и всех его заместителей и не получив ответа, Лапша хотел, было, спуститься вниз, но внимание его привлек вид за окном. Там, на нешироком плацу стояли зечки. Судя по тому, что строй не помещался на плацу целиком, и был изогнут буквой "Г", на улицу выгнали все население лагеря. Между отрядами метались бабы-прапора и дубинками поднимали уставших стоять женщин. Одну, которая, как видно, наотрез отказалась выполнить приказ, прапорщицы подхватили под руки и потащили на вахту.
- Гражданки осужденные! - из-за стекла голос доносился слегка невнятно, но Игнат Федорович узнал интонации Типцова. - Еще раз призываю вас: проявите благоразумие! Пусть виновная в смерти вашей подруги сама выйдет к нам!
Последовала пауза. Майор осмотрел плац и не нашел на нем фигуры местного кума. Тот, очевидно, вещал из радиорубки. Непокорную же женщину уже подволокли к двери на вахту, прямо под Лапшой и он поспешил вниз.
- Гражданки осужденные! - вновь загромыхал голос Ильи Сергеевича. - Если у убийцы нет совести, то пусть любая, кто о ней знает, укажет на преступницу! Обещаю немедленный перевод в другую зону и досрочное предоставление на УДО!
Игнат Федорович едва не рассмеялся: взывать к совести зечек мог только Парафин. Никто иной до такой нелепости не додумался бы. Да и обещания кума были, как говорят зеки, порожняком. На его "немедленно" должно было уйти не менее недели, а то и двух. А за это время в его лагере, безо всяких сомнений, прибавилось бы трупов.
Снизу, резко, словно кто-то включил телевизор на излишне натуралистической сцене изнасилования, послышались истошные вопли:
- Ах, ты, сучка!
- Да я тебя!..
- Манда позорная! А-а-а! Чтоб твои дети уродами стали! Чтоб тебе век хуя не видать! А-а-а!
- Что здесь происходит? - Лакшин внезапно для прапорщиц вынырнул из-за угла и застал немую сцену: принесенная зечка лежала на полу, словно огромная пегая собака, выставив вверх все конечности, пытаясь защититься от охранниц, одна из которых держала несчастную за ногу и готовилась нанести удар дубинкой, а другая, держа свой "демократизатор" обеими руками, наподобие двуручного меча, собиралась опустить его на локоть осужденной.
- Да вот, нарушительницу в чувство приводим... - с недовольным видом, будто ее отвлекли от любимого занятия, ответила, выпрямляясь, одна из прапорщиц. Вторая, не отвечая, вперилась угрюмым взглядом на майора. Игнат Федорович понимал, что в данном случае и буквально и фигурально лезет со своим уставом в чужой монастырь, но дело тут было совсем не в рыцарских чувствах, просто ничего более омерзительного, чем женская драка Лакшин за свою жизнь не видел, и беспристрастно смотреть на избиение женщины, пусть даже и осужденной, не хотел.
- Приводите!.. Как же!.. - заверещала зечка, - У меня "дела" третий день! Меня лепила от промки освободил! Я стою-то с трудом! А эти коблихи!..
- Молчать! - рявкнула молчавшая доселе прапорщица и замахнулась на лежащую черным фаллосом дубинки.
- Прекратить! - вмешался Лапша. Охранница повиновалась, но видно было, что далось ей это с трудом. Она вперилась в оперативника ненавидящим взглядом гиены, у которой некто пытается отнять облюбованный кусок падали и прошипела:
- Я доложу о вашем вмешательстве во внутренние дела колонии...
- Докладывай, - скривился кум, изображая на лице мину высокомерного пренебрежения. - Но не забудь, что если я доложу о твоих методах обращения с осужденными...
Лапша не закончил, узрев в глазах прапорщиц именно ту степень страха, на которую рассчитывал, давая отпор зарвавшимся охранницам.
- Где Типцов? - поинтересовался Игнат Федорович у притихших баб.
- Там, - махнула рукой с дубинкой одна из прапорщиц, - На третьем этаже.
- Хорошо, - прищурился оперативник и одновременно несколько приподнял верхнюю губу, придав тем самым своему лицу гримасу великого презрения, - А за тем, что будет с этой осужденной...
- Акимова я, - быстро, словно боясь, что ей заткнут рот тупым концом дубинки, болтающейся в опасной близости от лица зечки, выпалила та, - Мария Велиоровна.
- Гражданкой Акимовой, - повторил кум, не отводя взгляда от охранниц, - я проверю лично. Все ясно?
- Так точно, - понурым нестройным хором ответили бабы.
Поднявшись на пролет, Игнат Федорович прислушался.
- Ну, давай, вставай! - приглушенный расстоянием голос был зол до предела.
- А кто это был? Что за хрен с горы?
- Кум мужской зоны.
- Думаешь, стукнет на нас?
- Хрен его знает. Он такой, себе на уме... Психолог, мать его!..
- Значит, может!..
Лапша едва не расхохотался. Страху на прапорщиц он нагнал достаточно, теперь следовало разобраться с Парафином и выяснить, кого и почему убили.
Бабий кум нашелся быстро. На радиорубке, откуда он посылал грозные предупреждения, висела красивая чеканная табличка, наверняка, выменянная на что-то из другого лагеря.
На хозяйский стук Игната Федоровича сперва послышался мат. Говорящий сравнивал незваного визитера с развратными представителями фауны и желал тому удалиться в место, откуда все появляются на свет. Неласковый прием не остудил пыл майора, и он принялся колотить в дверь с прежней силой.
- Ну, кого там хрен принес? - створка приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянул серый глаз, под которым виднелась красная полоска покрытой прыщами щеки. Сверху вид ограничивал блестящий козырек фуражки.
- Меня, - коротко ответил Лакшин.
- Вот, приперла тебя нелегкая! - пробурчал Типцов, но дверь-таки открыл полностью и жестом пригласил коллегу-оперативника пройти внутрь, в помещение, наполненное непонятными ящиками с циферблатами и тумблерами, большинство из которых, судя по дыркам в корпусах и торчащих наружу проводах, находилось в неработоспособном состоянии. Среди всей этой аппаратуры притулилась на стуле тощая зечка в синем ситцевом платке с крупными белыми горошинами.
- Здравствуй, Илья Сергеевич, - приветливо улыбнулся Лакшин, протягивая руку для пожатия. Парафин рассеянно схватил предложенную кисть, мелко потряс:
- Привет, Лакшин...