Оторопев от моей наглости, он уставился на дорогу. Наверное, вспомнил: заговаривать с незнакомыми женщинами мама не советовала.
- То-ва-рищ, - нараспев произнесла я, - молчание знак согласия.
Едва не выпустив руль, товарищ прыснул и расхохотался.
- Согласен.
Я не испытывала чувства благодарности, за поднятие духа мне самой надо платить. Ехал тютя-матютя, а сейчас - нормальный мужик: врубил музон, без робости, с этаким прищуром оглядывает меня. Мы подъехали к КПП гарнизона, машина остановилась у шлагбаума. Я опустила стекло, протянула выбежавшему матросу журналистское удостоверение.
- К комдиву, у нас назначена встреча.
Шлагбаум поднялся, мы въехали в гарнизон, пересекли его по бетонке, выложенной между КПП и выкрашенным в желтый цвет штабом дивизии. Кивнув водителю, я распахнула дверь.
Тучный капитан с повязкой дежурного по штабу сопроводил меня на второй этаж, прямо по коридору с множеством дверей, потом налево, опять налево. Легко заплутать в коридорах власти. Мы подошли к нарядной двери, на стене табличка: "Командир дивизии. Генерал-майор Чуранов Тимофей Георгиевич". Я не могу ждать, пока сопровождающее меня лицо справится с одышкой, и распахиваю дверь. Пытаясь пресечь произвол, капитан дергает меня за рукав, но я уже в кабинете. Кого я вижу! Лелик! Меня преследует капитан.
- Я доложу обо всем командующему, - говорит он.
- Это ваше право, товарищ полковник, - доносится из глубины кабинета генеральский бас.
Лелик разворачивается к выходу и натыкается на меня. Совершенно синхронно генерал и Лелик обнаруживают мое присутствие.
- Что ты здесь делаешь?
Выскочивший из-за моей спины капитан теснит меня к двери всей своей массой и испуганно бормочет:
- Товарищ генерал, она сама... журналистка... сказала, что интервью...
- И что ты хочешь, журналистка? - вопрошает генерал.
Ну что ж, генерал первый задал этот тон, и я только следую правилам его игры. Подхожу к самому краю стола и, выставив ногу в матовой лайкре, говорю прямо ему в глаза:
- Все.
- Садись, - кивает генерал.
Присутствие Лелика делает эту сцену особенной. Да, Лелик и сам не прочь обогатить драматургическую палитру - он подходит ко мне и, обняв за плечи, целует в щеку.
- Здравствуй, Вака.
Ничего себе сюжетный поворот, тем более сегодня мы уже здоровались! Не знаешь, как и реагировать.
Лелик хлопает дверью.
Исчерпав лимит текста, я сажусь напротив генерала. Пока справляюсь со своими эмоциями в попытке уразуметь, зачем Лелик полез целоваться в высоком присутствии, генерал отвечает на звонки, одновременно перебирая бумаги. Что это было? Вторая волна бунта против генерала или неконтролируемое проявление чувств? И о чем таком Лелик собирался докладывать командующему? Не о кассете ли, которую сам и уничтожил? Если б не моя запасливая натура, бунт не имел бы смысла, а так всегда можно залезть под диван и выудить компромат. Вот что я скажу тебе, Лелик, за ужином.
- Кепку сними, - потребовал генеральский бас и, видя мое недоумение, пояснил: - Хочу разглядеть тебя.
- А что меня разглядывать. - Не обнажая головы, я откинулась на стуле. - Рост метр семьдесят, блондинка, глаза зеленые.
- Подходишь, - сказал генерал. - Ну, где твои вопросы?
Я включила диктофон.
- Начнем с детства.
- А Шуйского меж нами нет? - спросил генерал.
Где я слышала эту фразу и с такими знакомыми интонациями?
Диктофон крутил уже вторую кассету, а я все мучила Тимофея Георгиевича воспоминаниями его отрочества. Время-то купленное, в 17 часов - встреча с избирателями, так что будем беседовать до упора. Как и положено генералу, родился в глубинке, все детство пас гусей и мечтал о небе. Все остальные подробности прошли мимо меня, благо диктофон не дремлет.
Где я слышала эту фразу с такими знакомыми интонациями? И почему это так важно для меня? Вот о чем думала я, псевдовнимательно слушая эпопею его сопливого периода. И еще смотрела на своего собеседника и думала: неплох актер, искренность так и прет, ни один физиономист не обнаружил бы в генерале человека с двойным дном. Хорошего рисунка голова, благородная седина и интеллигентные руки, не стыкующиеся с крестьянским происхождением. Опять же, откуда у бедного крестьянского хлопца мог появиться рубль Константина, не клад же он выкопал? А если не выкопал, то купил, но на офицерскую зарплату такую монету вряд ли купишь, если, конечно, не воровать. А генерал ворует - вот вам и ответ. Если не вспоминать о кассете и монете, он даже симпатичен мне. Беда в том, что помню.
За окном надрывались самолеты, я пододвинула диктофон поближе к генералу.
- Тимофей Георгиевич, почему вы не женаты? - Банальные вопросы зачастую выдают червоточины души.
- Это тоже детский вопрос? - Усмехнувшись, он встал и подошел к окну. Но если тебя интересует, был женат дважды. Я же злодей, жить со мной невозможно, вот они и сбежали от меня. Решил больше не портить жизнь женщинам. Черт возьми! Что он делает?
Генерал подскочил к телефону.
- Немедленно соедините с руководителем полетов! Что там у тебя творится?
Роняя стул, я бросилась к окну. Вдалеке, над желтеющими сопками, беспомощно кувыркался истребитель. В кромешной тишине он тюкнулся носом о сопку, и взрыв пламени разорвал тишину. Матерясь, генерал швырнул трубку и рванулся к выходу. Я - за ним. У самой двери, едва не сбив меня, он развернулся, схватил со стола зеленую папку, засунул ее в сейф, запер на ключ, ключ положил в карман кителя. Именно так: не кинул, не бросил, а положил, крайне бережно.
Обгоняя пожарные машины и машины вспомогательных служб, генеральская "Волга" влетела на аэродром. Проскочила по бетонке, вспарывая гущу вавилонского столпотворения машин и людей, затормозила около вертолета с медицинским крестом на борту. Генерал выскочил из машины. Всю дорогу, когда меня швыряло разные стороны на заднем сиденье, я твердила:
- Ничто не предвещало беды, ничто не предвещало беды.
А теперь, как ватная кукла, не могу выйти из машины и понимаю, что все, все предвещало беду. И то, что я встретила его в кабинете генерала и то, что он вернулся и поцеловал меня, и даже его губы, их прощальный вкус. Все расступились, и я увидела, что к вертолету принесли носилки, и я не видела лица того, кто на носилках, но знала: это - он.
Генерал склонился над телом, потом обернулся ко мне, и я вышла из машины. В бреду, с трудом преодолевая каждый шаг, шла к носилкам. Мертвый Лелик с почерневшим лицом. Я вспомнила, что покойникам всегда закрывают лица простыней и тогда они белые, а Лелик весь черный.
Я провела пальцем по его лицу, палец был в копоти, и светлый след остался на его щеке. Неожиданно кто-то крепко сжал мое запястье, я опустила глаза и чуть не пала замертво: рука покойника, черная как сажа, вцепилась в меня и потянула к себе.
Тот, кого я похоронила, открыл глаза и прошептал замогильным голосом:
- Вака, я живой. Найди майора Климочкина.
От этого ужаса, от того, что Лелик то жив, то мертв, у меня закружилась голова, я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
До чего же все-таки грубо будить девушку нашатырем: все приятные сновидения разом улетучиваются, в голове - искры, вокруг - резкий запах этой гадости. Я очнулась в машине, на заднем сиденье. Умостившийся рядом генерал усердно тыкал мне в нос мокрой от нашатыря ватой. Судя по мелькающим за окном пейзажам, мы только что выехали из гарнизона.
- Очнулась? Надо же, какая хилая, только и знаешь, что падать. И как таких только берут в газету? - оставив в покое мой нос, промолвил генерал.
Какое это сейчас имеет значение! На запястье левой руки следы сажи, значит, возвращение Лелика к жизни - не сон.