- Это рубль Константина, таких монет только семь.
- Во всем мире семь? - изумляюсь я.
Даже мне, не страдающей манией коллекционирования, ясно как божий день, что, не роя, не копая, я нашла клад.
- В двадцать пятом году после смерти Александра Первого на престол должен был взойти Константин, его брат. Успели отчеканить пять монет, когда царем стал Николай Первый. Потом всплыли еще две монеты, без надписи на гурте. - Роман приблизил ко мне монету боковой стороной. - У тебя одна из них. Я знаю человека, у которого есть или, во всяком случае, был рубль Константина.
- И кто он? Имя! - требую я и по отработанной схеме хватаю Ромку за грудки.
- Да ну тебя, - притворно сердится он, пытаясь отцепить меня. - Я все скажу, только не скармливай мне всякую гадость.
Я жду. Как Наполеон, скрестив руки на груди.
- Скажу, когда сам буду знать точно, а пока терпи...
Чего-то в подобном роде я и ожидала. Разве этого бандита такими методами надо пытать?
- И на сколько она тянет? - захожу я с другого края.
Роман усмехается.
- Серьезно тянет, тысяч на тридцать.
- Долларов?
- Ну не рублей же.
Я покрываюсь испариной. Ничего себе подарочек! Кто он, одаривший меня по-царски? Пришел, порылся, одарил.
- Гони обратно, - подставляю я ладонь.
Вместо того чтобы послушно вернуть мне мою находку, Роман начинает ржать на всю улицу. Из подъезда в лосинах и майке выбегает Надежда, своего Ромочку она обнимает за плечи, меня же, источник нынешних наслаждений, шпыняет без зазрения совести.
- Варька, ты ж его простудишь. Марш домой!
Последние слова относятся к Роману. Подталкиваемый женой, он бежит в подъезд, через плечо кричит мне:
- Варька, за денежку не дрожи, я ее к эксперту снесу, может, это фуфел.
Черт побери, какой еще фуфел? И как он смеет так вольно распоряжаться моим капиталом? Из подъезда выскакивает Надежда в шлепанцах, падающих с ног, неуклюже семенит ко мне.
- Ну, Вава, ты что, обиделась? Пойдем чай пить. А кашки хочешь? Кашка сладкая, манная. Пошли, Вава.
Я бы с удовольствием и на чай и на кашку, да некогда - вертолет не дремлет.
- Не могу, Надюха. Вернусь, тогда и кашку вашу слопаю. А ты, матушка, фуфел береги, - предельно нежно говорю я.
- Какой еще фуфел? - недоумевает Надежда.
Я сама недоумеваю, разве что вида не подаю.
- Какой-какой, ты у мужа спроси, он тебе все расскажет и... покажет.
Уж не знаю, что там видится Надежде за моими словами, но только она отстраняется и строго так выговаривает:
- У него, Варвара, не фуфел! Поняла?
- Поняла, - отвечаю я, - но все равно береги.
ПОТЕШНОЕ ВОЙСКО
- Ничего, зимой не холодно, - сказал капитан второго ранга.
Капдва мужиковат, словно вытащили его из погреба рубленой крестьянской избы, даже золотые погоны морского офицера не добавляют лоска, проштампован - "от сохи". Странно, он же мой ровесник, но определенно не современной модификации мужик, припозднился с годом выпуска. А вот ходит вразвалочку, как и подобает моряку, сошедшему на берег.
Рядом с ним - девчонка лет семи. Маша. Она сама назвала себя, еще когда мы стояли на вертолетной площадке и ждали как ясна солнышка генеральской машины. Подошла и незатейливо протянула руку.
- Маша.
- Варя, - ответила я.
Только тут я разглядела две русые косички за спиной. А ведь сперва даже не сомневалась - пацан, которого папаша, двинутый на службе, нарядил в форму старшего матроса. Оказывается, все гораздо сложней.
- Варя, - заручившись моим именем, продолжала девочка Маша, - где здесь туалет, женский?
Вызвавшись ее проводить, я едва поспевала за ней; девочка Маша печатала строевой шаг, русые косички били по темно-синему гюйсу. Иногда она бросала на меня взгляд через плечо.
Капдва крикнул вдогонку:
- Маша, даю на все две минуты, - и постучал по циферблату.
- Папа, это же понос, а не построение, - заявила отцу девочка.
Он виновато развел руками. Маша взяла меня за руку, мы пошли согласно моему шагу. Встреча двух равных женщин. Между прочим, не иронизирую. Уже давно я подозревала, что женщинами рождаются. И тут такой наглядный пример: от горшка два вершка, а мир строит, как говорится, в одну шеренгу. Это мальчики как-то долго, чуть ли не до совершеннолетия, некоторые и до гробовой доски, определяются с полом, поют в хоре и соло женскими голосами, долго ходят под матерью, под ее опекой. И если мужчину еще надо воспитать, то женщины умудряются рождаться готовыми.
Когда мы зашли в клозет, Маша вытащила из-за пазухи сложенный газетный лист. Точно, от сохи, подумала я. Но Маша протянула газету мне.
- Варя, что там написано?
Ее маленький пальчик воткнулся в печатную строку.
- "Депрессии, - прочитала я. - По статистике, неженатые мужчины живут в среднем на десять лет меньше своих женатых собратьев. Более подвержены язвенным и сердечным болезням, депрессии..." Где ты нашла эту ерунду?
- По-твоему, десять лет жизни - ерунда?
Аккуратно сложенный лист отправился на дно ее кармана.