Из дневника Кристен Кройтер.
16 янв.
Получилось! Керри нашла повод поболтать с Джошем Стайном. Мы так давно об этом говорили, но все никак не могли придумать, как это получше сделать. Сколько раз уже договаривались, что подойдем, и тут она: «А что я скажу?» И, типа, не при делах. «Скажи что-нибудь». А она: «Как это что-нибудь?» И снова по кругу. Нас все время смех разбирал. Очень уж это глупо, пытаться подружиться с придурком Джошем и его компанией.
Короче, сегодня во время обеда мы подошли к ним поближе. Они всегда сидят на краю лужайки. А мы сделали вид, что нам приспичило попить воды из фонтанчика. Директриса запретила выходить на перемене на парковку, и теперь все ученики едят на лужайке напротив библиотеки. А раньше мажорчики все время тусовались на парковке. Честное слово! У нас в школе теперь полный кавардак, потому что тут на самом деле две школы. 70 % народа из Ист-Менло-парка и Редвуда, а 30 % — из Атертона, Менло-парка и Портолы, и вот эти как раз богатые. Вот директриса и старается, придумывает что-нибудь новенькое, чтобы всех нас перемешать и подружить. Брат с сестрой ходили в частные школы, но потом мы переехали в дом побольше, и папаня сказал, что у него бабки закончились и платить за меня он не сможет. Вообще, это даже хорошо. А то училась бы в какой-нибудь «Кастилье», это девчачья школа, парней там нет. А тут на уроки можно пешком ходить. И на ночь у подруг оставаться — это вообще класс!
Ну, короче, Джош с друзьями сидит себе на краю лужайки. Они, надо сказать, какие-то безбашенные. Сидят, пялятся в ноут, болтают. Нас они поначалу вообще не заметили. Керри заглянула Джошу через плечо. Там на экране хрень какая-то. Куча имен. Ну, она и спрашивает: а что это вы, чуваки, делаете? А они вдруг краснеют, бормочут чего-то и пытаются заслонить комп.
Они ей ничего показывать не хотели, но она наклонилась вперед специально, чтобы они ее сиськи увидели. Серьезно! У Керри они здоровенные, и носит она только футболки с мощным вырезом. Парни постоянно пытаются за этот вырез заглянуть. Она это нарочно делает. Она мне сама говорила. Тут я от смеха чуть не уписалась — Керри наклоняется, все смотрят на ее сиськи, и Джош в том числе, и через минуту они ей уже все показывают. Все-таки все мужики одноклеточные. Они, конечно, сказали, это жуткий секрет и никому нельзя рассказывать. Заставили нас поклясться жизнями родителей. Какой пафос! Правда, когда я увидела, что они делают, сразу поняла, откуда кипеж. Нет, правда круто! У них там список всех ребят в школе, две с половиной тысячи имен. И они написали программу, которая может сосчитать, насколько ты популярен. Ничего себе? А еще можно нажать на кнопку, и выскакивает карта школы.
Они на ней отметили, где кто тусуется на перемене. И наша скамейка там есть! И Керри, и я, и Мэган, и Вив. Можно кликнуть на имя, и выскакивает вся информация про этого человека. И что самое клевое — у меня рейтинг выше, чем у Керри. Она чуть от злости не лопнула. Правда, всего на несколько пунктов, но все-таки! Я на 92-м месте, а она на 97-м. Неплохо, а?
Керри сделала вид, будто ей по фигу, но я все равно заметила, что она злится. Она такая: «А с чего вы взяли, что тут все правильно?» А Джош говорит, что пока еще не все готово. Это бета-версия, и программу, и рейтинг надо отлаживать.
Керри решила, что это ее шанс. И давай им втирать, типа, для полноты картины им нужна женщина в команде. Что ей сейчас пора идти, но она бы хотела с ними встретиться как-нибудь и все обсудить. Может, завтра после школы? У Джоша дома? Он так обалдел, что даже ответить ничего не мог. А его приятели только переглядывались. Интересно, на что они надеются? И вообще, все это полный идиотизм. Керри же ничего делать не будет. Ну встретит она доктора Когана, и что она ему скажет? Да ничего. Я ее знаю.
21 янв.
Последние дни был сплошной треш, и писать времени особо не было. Главная новость, что мы ездили к Джошу в гости обсудить его список. Дом у него классный, и маман отличная, мне его даже жалко стало. Надеюсь, Керри недолго будет его за нос водить. Он ничего пацан, хороший, хоть и пялится все время на ее сиськи.
Керри и вправду интересно было, как строится рейтинг. Она мне даже сказала по дороге туда, что в этом их списке что-то есть. И она, типа, не только для того едет, чтобы узнать, где доктор Коган живет. По-моему, она просто пытается разнюхать, как поднять свой рейтинг, пока о нем все не узнали.
Они каждый факт про человека оценивают в баллах. С кем тусуешься. Где тусуешься. Есть ли у тебя тачка. Какая тачка. Каким спортом занимаешься (если занимаешься). Есть вещи субъективные вроде внешности, характера и прочей фигни. И вместе получается рейтинг.
Сначала Керри права качала, типа, кто это вас судить назначил? А они ей в ответ, что раз они все сами придумали и сделали, то никто им не указ. И тут ничего не скажешь. По-моему, у них все точно посчитано. Только мне как-то жалко тех, кто в самом конце списка. Как-то не очень прикольно узнать, что ты полный лузер. А если кто с собой покончит или еще чего? Я бы на себя такую ответственность не взяла. Джош говорит, они сверху приделают объявление, что рейтинг не имеет никакого отношения к человеческим качествам. И дальше имена известных людей, которых в школе все пинали как хотели. И скажут про каждого что-нибудь хорошее.
Короче, мы пару часов все это обсуждали, вертели так и сяк. И вовсе нам не было скучно, зря я боялась. Я даже почти забыла, зачем мы приехали. И Керри, по-моему, тоже. Вспомнила, только когда машину доктора Когана увидела рядом с соседним домом. Тогда мы погрузились в тачку Керри, и она жутко медленно проехала мимо его окон. И тут я: ой, мамочки, вон же он! Керри чуть в штаны не наделала. Как даст по газам! И все спрашивает: он нас видел? Видел? Мы прямо уржались потом. Вот дуры-то! Прямо детский сад. Но весело было.
27 янв.
Писать почти не о чем. Керри купили новый сотик. Смартфон со встроенной клавиатурой. Он клевый. Ужас, до чего завидно! У Вив тоже такой, и они теперь друг другу романы в смсках пишут. Раньше мы очень коротко писали. Скажем, если мы собрались встретиться в магазине «Семь-одиннадцать», то просто 7118 посылали, и все ясно: «Семь-одиннадцать», встречаемся в 8. А теперь они пишут: «Встречаемся в „7–11“ в восемь часов. Что ты наденешь?» Так же неинтересно совсем! Интересно же, когда шифр! Но печатать, конечно, удобнее. Теперь Керри придумывает новый шифр, чтобы, если кто из парней на перемене схватит ее сотик, там не было ничего криминального. А то потом проблем не оберешься.
Мне тоже такой ужасно хочется, но папаня не покупает. Говорит, я уже три посеяла (руки у меня дырявые, это правда), а этот стоит дороже обычного. И еще он сказал, что раз мне сотик так нужен, вот пусть я из своих денег и покупаю. Он вообще последнее время жуткий жмот. А после аварии вообще не вздохнуть. До сих пор не верит, что я трезвая была. Честное слово. Сказать бы ему: «Знаешь, папочка, это ведь не мои проблемы, а твои». С тех пор как мама узнала, что у него есть любовница, он прямо с катушек съехал. Сразу заделался святошей.
Пытается запихнуть меня в церковный хор. Жесть. Там даже парней симпатичных нет. Одни придурки. Разве только Пол Жермен ничего, но он все равно гуляет с Эшли Вахс. Поэтому я теперь раз в две недели хожу в церковь, чтобы папаша от меня отклеился.
А с другой стороны, я раньше каждую неделю ходила, а он меня все равно не пустил с Керри поехать на озеро. Ну никакой справедливости! Вот я и решила ходить пореже. Он каждый раз слезами обливается, а я сказала, что вообще не пойду, если он будет давить. И пусть наказывает сколько влезет. Мэри и Рика же он не заставлял. Так чего мне так везет? Я ему сказала, пусть радуется, что я вообще туда хожу. А Мэри говорит, это еще ему полегчало, к ней он сильнее приставал. Ей вообще домой надо было являться не позже десяти. А я ей, типа, подумаешь, всего час разницы. Зато он по всяким другим поводам мне мозг выносит. Главное, он и правда очень изменился. Когда Мэри и Рик тут жили, он совсем другой был. А теперь у него в голове сплошные семейные ценности. Аж тошнит.
Пока они с мамой ссорились, было полегче. Я хоть знала, что и как. А теперь одно сплошное притворство. За ручки все время держатся, вы подумайте! Раньше они за руки не держались.
Ей-богу, мне часто кажется, Керри повезло, что ее родители развелись. Ее папа клевый. И он с ней как с человеком разговаривает. И мама хоть и не ложится, пока Керри не придет, но хоть в обморок из-за опоздания не падает. Просто говорит: «Позвони, если будешь опаздывать. Я тебе за этим телефон и покупала». А если я позвоню, папаша сразу орать начинает: «А ну домой живо, я сказал!»
Блин, чего это я разнылась? Терпеть не могу ныть! И вообще нытиков не люблю. Уже поздно, так что пойду-ка я спать. Керри звонила сегодня вечером. Спрашивала, стоит ли рассказывать Джошу, что доктор Коган меня оперировал. Сам доктор Коган ему ничего не говорил, иначе бы Джош уже давно про это спросил. И зачем это надо — ему рассказывать? Ему-то какая разница? И что, Джош скажет Когану: «Знаете, у меня одна девчонка в классе в вас влюбилась, вы как, не против с ней?» Офигительный план. А Керри надеется, что Коган ее в город в ресторан ужинать повезет. Здесь же он с ней не может показаться. А в городе никто их не узнает. По ней и не скажешь, что ей еще семнадцати нет.
Керри выдумала себе мир и живет в нем. Хоть бы Коган ее уже трахнул, и дело с концом. Хоть чему-то это ее научит.
4 фев.
Сенсация! Мы говорили с доктором Коганом! Вообще-то, говорила только я, потому что Керри ни словечка не смогла вымолвить. В субботу мы часам к двум приехали к Джошу. Решили, что мы несколько раз проедем по его улице, посмотрим, дома ли Коган. Если его нет, тогда мы и к Джошу не пойдем. Вот такой Керри придумала гениальный план. Когда мы подъехали, доктор Коган разговаривал с каким-то мужиком. Керри, естественно, тут же ударилась в панику. Типа, мамочки, что же нам делать? И едет мимо! Я ей говорю: «Что ты делаешь? Паркуйся». А она такая: «А что мы скажем?» «Ну не знаю, — говорю. — Чего-нибудь скажем». Если честно, мне просто хотелось посмотреть, что же будет. Мечтать-то она здорова, а вот как оно на самом деле повернется? Что она будет делать?
Объехали мы, короче, квартал, вернулись. Доктор Коган на месте. По-моему, он не заметил, как мы в первый раз проехали. Мы запарковались на другой стороне улицы, посередине между его домом и домом Джоша. А Керри выходит из машины и от него отворачивается. Ни фига себе! Ну я решила, сейчас ты у меня повертишься, и прямиком иду к Когану. У него такое лицо было странное, точно он меня где-то видел, а кто я, вспомнить не может.
Я такая к нему подхожу и говорю: здрасьте, может, вы меня не помните, я Кристен Кройтер, вы меня оперировали. Он мне: а, да, как дела, как ты себя чувствуешь? А потом поворачивается ко второму мужику и рассказывает, что я попала в аварию и мне удалили селезенку.
Оказывается, я была «хорошей пациенткой». Интересно, что бы это значило? Коган спросил меня, купил ли мне папахен новую тачку. Ну надо же! Он даже это запомнил. Круто!
А я говорю: это моя подруга, Керри, помните, она приходила меня в больнице навещать? Он улыбается (улыбка у него классная) и говорит: конечно, помню. Тут, казалось бы, должен быть выход Керри, но, понятно, она свой шанс профукала. Покраснела и молчит. Пауза затягивается. Пришлось мне снова вступать и говорить, что мы приехали к Джошу. А Коган нам: значит, вы меня все-таки послушались. Я сначала не врубилась. А он давай рассказывать другому мужику, что мы считали Джоша и его друзей придурками, а они на самом деле будут через десять лет богатыми буратинками, и он нам посоветовал с ними дружить.
Его приятель смеется. Ага, говорит, придурки правят миром. Особенно этим. А Керри говорит: Джош сделал клевую программу, социо-логичный эксперимент. Так и сказала, социо-логичный. В два слова. Прикол! Я потом в словаре посмотрела, как оно пишется. Нет, в принципе смысл такой, но произносится-то по-другому! Ну, доктор Коган и говорит: социо-логичный, это что-то ужасно научное. Тут до Керри доперло, и она дико засмущалась.
Вот такая получилась встреча. А сколько мечтали! Мы потом пошли к Джошу. Оказалось, его нет дома. И слава богу, а то Керри была в таком настроении, что порвала бы его на тряпки. Так что мы поехали в торговый центр и купили Керри джинсы (жопа у нее растет не по дням, а по часам).
10 фев.
Еще один дурацкий субботний вечер. Только что вернулись из кафе-мороженого. Жуткое место. Его, наверное, еще во времена динозавров открыли. Ей-богу, лучше бы я дома сидела и смотрела кино. У меня как раз два новых диска есть, «Незваные гости» и «Выборы». Классные фильмы. Я бы могла их каждый месяц смотреть, и мне бы не надоело. Каждые выходные одно и то же. Керри кто-то наболтал, что в Портоле народ собирается зажигать, а точного адреса мы не знали. И полчаса катались по улицам, искали, где это. Темно как в жопе. Фонарей вообще нет. Но нашли как-то. А через пятнадцать минут приехала полиция. Обычно они в дома не любят ездить, но нам повезло. Короче, оставалось тащиться либо в центр Пало-Альто, либо в кафе «Барон». Я бы лучше в «Барон» поехала, кофе бы выпила, но парень, который Керри нравится, хотел в кафе-мороженое, и пришлось переть в Пало-Альто. Проблема в том, что всякие малолетние придурки там с раннего вечера тусуются, а вот ребята постарше и покруче приезжают только поздно ночью — это у них последняя остановка. А нам в это время уже домой пора, так чего париться? Не, место неплохое, хоть, конечно, и не как в фильме «Закусочная» (обожаю это кино), но они стараются.
Через пару недель мы вроде бы идем в общагу Стенфорда на вечеринку. Брат Керри нас проведет. Круто! Керри размечталась, что подцепит там себе студента. Такого, чтобы в ресторан мог пригласить. Похоже, доктор Коган ей уже надоел. Что и требовалось доказать. Последнее время она только про этого парня из «Гэпа» и может говорить. Он там продавцом работает и учится на третьем курсе в колледже. Не, он ничего. Керри предлагала устроить нам двойное свидание. Я все равно не соглашусь, пока второго парня не увижу.
А по пути из кафе еще обсуждали, с кем бы мы решились. Ну, в смысле первой ночи. Я спросила Керри, как насчет «Гэпа»? Она говорит — может быть, как пойдет. Ей хочется, чтобы парень был опытный. А я сказала, лучше все-таки с тем, кто знает столько же, сколько и ты. Керри сомневалась. Вроде и так ничего, но лучше, чтобы он знал, что делает. А то может и вообще не получиться. И тогда у тебя тяжелое впечатление от первого секса останется. Она со своей родственницей говорила, та только что колледж закончила. Вот это она Керри и посоветовала.
А я не согласна. Я сказала, это ведь не просто так, это что-то значит в жизни, правда? А то окажется, что ты трахнулась с чуваком, который баб меняет как перчатки. Ты у него, типа, трофей. И что, приятно тебе будет?
Керри сказала, главное — получить кайф. Если все о’кей, то остальное по фигу. И вообще, ей лишь бы побыстрее перестать быть целкой. Я ей не верю. Технически у меня опыта больше. Я с одним парнем в душе была. Керри, конечно, говорит, это не считается, мы, типа, ничего такого не делали. Ну не делали. Но в душ-то мы залезли вместе? Короче, я к тому, что у нее вообще никакого опыта нет, так что откуда ей знать, что лучше?
11 фев.
Я сегодня абсолютно случайно столкнулась с доктором Коганом в торговом центре! Отпад! Керри пошла в «Гэп» к своему парню. Как будто меня вообще на свете нет. Ну, я разозлилась и сказала ей, что иду в музыкальный магазин, а она пусть приходит, как соберется.
Магазинчик совсем маленький. Я подошла к стойке диск послушать, и там стоял парень. Он обернулся, и оказалось, это доктор Коган. Я аж дар речи потеряла. Правда, и он, похоже, не знал, что сказать. Тоже обалдел. Ну, я ему, типа, привет. И он мне: привет. Только громко очень, потому что у него в наушниках музыка играла. А слушал он «Maroon 5»! Офигеть! Я серьезно! Понятно, как только он снял наушники, я спросила, чего он слушает. Он показывает на обложку «Maroon 5». И я такая: чего, правда, что ли?! Я сюда как раз их послушать пришла. Он сказал, они ничего, лучше, чем он ожидал. И мы немножко поговорили про группы, которые выпускают классный первый альбом, а на второй их уже не хватает. Он столько знает! И он мне говорит: «Может, ты посоветуешь чего? Мне нужна музыка ножей». Он, короче, когда оперирует, ставит музыку и называет ее «музыкой ножей». Круто! Я его спросила, под кого он чаще всего оперирует. А он ответил, что все зависит от настроения и от того, что за операция. А иногда он на середине вдруг другой диск ставит, если этот не подходит.
А потом он меня спросил про мою коллекцию фильмов! Он запомнил! Ну вообще! Я сказала: как это вы запомнили? А он говорит, он вообще все помнит, только в этом нет ничего хорошего. Я его спросила: у вас что, фотографическая память? Нет, говорит, просто хорошая: раз увидел человека — уже никогда не забуду.
Мы минут пятнадцать болтали. Он меня спросил, куда я поступать собираюсь. Я сказала, у меня брат в Дартмуте учится, а сестра в Калифорнийском университете. А я сама еще не решила, может, на восток все-таки поеду. Он мне, типа, ты же умная девочка. Если оценки хорошие, поезжай на восток учиться. Ты там, типа, отлично впишешься. Странно как-то. Я его спросила, чего это я так легко впишусь?
Он сказал, он видит, что я стремлюсь достичь в жизни чего-то большего, хочу расширить горизонты. И что Калифорния — это еще не весь мир. Мне, честно говоря, даже стремно стало.
Можно подумать, он мысли умеет читать. Ему, понятно, об этом знать незачем. Я говорю, да, я как раз и хотела ехать на восток, как-то тут скучновато стало. Все мои друзья хотят в Калифорнийский поступать или в Санта-Барбару, но с меня «Солнечной долины» уже достаточно. Керри вот хочет в Калифорнийский, хотя еще вопрос, возьмут ли ее туда. По-моему, ей светит только Сан-Диего. Туда она тоже хочет, но меньше. А доктор Коган оканчивал Йельский университет. Но меня туда вряд ли возьмут — оценки у меня хорошие, в десятке лучших, но не блестящие. Я ему так и сказала.
Еще я спросила, почему он живет в Калифорнии, если ему больше нравится на востоке. Он сказал, тут люди с особым складом ума. Все повернуты на качестве жизни. Только о нем и думают. И в погоне за этим качеством о самой жизни забывают. Ему иногда это нравится, а иногда нет. И с этим я вообще совсем согласна.
И тут как раз вернулась Керри. Она чуть в обморок не грохнулась, когда увидела, с кем я говорю. Я прямо уписалась от смеха. Доктор Коган ушел, а она давай вокруг меня скакать, что и как. Я ей сказала, что ничего тут такого, подумаешь! Он клевый парень (почему, интересно, он до сих пор не женат?). Слушает «Depeche Mode» и «The Postal Service», а еще «The Killers», когда оперирует. Наверное, не стоило этого говорить. Она тут же забыла о своем продавце, только о Когане и трещала. Типа, а про меня он спрашивал? Я говорю: да, спрашивал. Интересовался, где моя подельница. Я ему сказала, что ты со своим парнем болтаешь, он продавец в магазине «Гэп». Керри чуть меня не убила. Я думала, она мне в глаз даст. Да ладно тебе, говорю, я сказала, что ты по магазинам шляешься. Главное, ему-то какая разница?
15 фев.
Сегодня опять начала бегать. Настроение в последнее время как-то не очень, и я подумала, может, мне физической нагрузки не хватает? В том году я много в теннис играла и плавала, когда тепло было. Рассказала об этом Керри, и она тут же захотела бегать со мной. Вообще я жутко медленно бегаю. И компания мне на фиг не нужна, лучше взять айпод, музыку послушать, помечтать. Она вечно тарахтит над ухом. Нет, иногда и правда вдвоем бегать легче. Керри даже призналась, что у нее жопа толстая, молодец! Она вчера жутко расстроилась, потому что продавец ее должен был позвонить и не позвонил. Если честно, она мне гораздо больше нравится, когда у нее такое настроение. Она при этом больше на человека похожа. Она, конечно, моя лучшая подруга, но иногда мне ее убить хочется.
Папа сказал, мне можно остаться у нее ночевать в субботу, если я сделаю все уроки. Он теперь ходит сияющий, потому что ему какой-то удачный договор обломился и он снова на плаву. И ко мне почти не цепляется. Правда, при этом он собирается сходить с нами на концерт «Maroon 5». Пипец! Не знаю, может, это он так шутит. Он знает, что у меня есть лишний билет, я же их с его кредитки заказывала. Спрашиваю: ты серьезно? А он: а чего такого, я и раньше тебя на концерты водил. Но мне же тогда лет четырнадцать было! Тогда он говорит: раз я плачу за билеты, имею право пойти, если захочу. Я не стала спорить, мне гораздо важнее, чтобы он разрешил остаться у Керри на ночь. В субботу же вечеринка! Чего зря тигра за усы дергать? Господи, ну что за жизнь? Ни секунды покоя!
1 мая 2007 года, 14.33
Через три недели после ареста Когана Мэдден сидит вместе с Пасторини и Диком Кроули в баре «Голландский гусь». Дик Кроули — окружной прокурор Сан-Матео. Время около половины третьего, и народ уже рассосался, так что в забегаловке почти никого. Все трое успели пообедать в других местах. Просто «Гусь», как и пивной паб «Оазис» в Эль-Камино, — неофициальное место встречи полицейских и прокуроров. Здесь они обсуждают дела. В идеале — днем, когда действуют скидки на выпивку.
Сам Мэдден по части выпивки не очень силен, но заведение ему с самого начала очень понравилось. Особенно приятно, что за сорок лет здесь почти ничего не изменилось. И меню осталось прежним, все тот же омлет под острым соусом, те же устрицы, гамбургеры и, конечно, домашнее пиво. Тут есть бильярд, два старинных пинбольных автомата, музыкальный автомат. Столы сколочены из толстенных досок и покрыты затейливой резьбой — результат коллективного творческого порыва посетителей. Барная стойка тоже деревянная. И пол дощатый. Классическая дыра, полная противоположность современных кафешек и баров для продвинутой молодежи в центре Пало-Альто. Нет, разумеется, сюда приходят и юные бизнесмены, и студенты тоже — куда от них денешься? Одно время «Гуся» облюбовала футбольная команда Стенфорда во главе с ее капитаном, бузотером Джоном Элвеем. Его отсюда даже вышибали пару раз. Но все-таки основной контингент — это «синие воротнички», полицейские. Многие выросли в этом районе и прожили тут всю жизнь.
— Ну как, Мэдден? — спрашивает Кроули. — Получится у нее?
Он имеет в виду, обладает ли Керри Пинклоу достаточным здравым смыслом, умением связно излагать, уверенностью и при этом ранимостью — только такая комбинация дает хорошего свидетеля в суде по делам об изнасилованиях. Кроули называет это сочетание «квадфекта».
— Ты же видел ее на предварительном слушании, — отвечает за Мэддена Пасторини. — Нормально все было. Девчонка держалась как надо. И говорила жалостливо.
Пасторини с Мэдденом хорошо понимают друг друга. Пока Мэддену не захочется добавить что-нибудь важное, он молчит. Разговаривает Пасторини. Это его игра. И тут он мастер.
— Это да. Но из нее ведь слова клещами тянуть приходится. Это ничего, пока сойдет, но потом нам понадобится связный рассказ. Сможет она что-нибудь рассказать, когда он будет сидеть в зале?
— Думаешь, у нее кишка тонка? — спрашивает у Кроули Пасторини, и тот кивает. — Хэнк, что скажешь?
— Расскажет она нормально. А вот к перекрестному допросу придется ее готовить. Очень уж она мелодраматична. Да ничего, справится как-нибудь, — отвечает Мэдден.
Кроули молчит, обдумывая слова Мэддена. Его долговязая нескладная фигура нависает над столом. Волосы у Кроули светло-русые, на висках пробивается седина. Человек он шумный и добродушный. Ручищи у него огромные, прямо лопаты. Такими ладонями мяч в корзину хорошо забрасывать. И действительно, в конце семидесятых он играл за студенческую сборную Калифорнии. Правда, Кроули сам признавался, что баскетболист из него не шибко талантливый — так, третьесортный игрок, просто тренировался много, приходил в зал раньше всех и оставался, когда все уже уходили. История эта, впрочем, печальная, поскольку на сборную свалилась череда несчастий, многие игроки получили травмы, и по итогам чемпионата они оказались в самом конце списка. Что не мешало Кроули постоянно проводить параллели между своей спортивной карьерой и полицейской карьерой Мэддена. «Никаких увечий у меня не было, — как-то сказал он без всякой задней мысли, — но ей-богу, иногда я себе казался самым что ни на есть инвалидом безногим».
На первый взгляд прокурор из него тоже неважнецкий. Оратор он никакой, допрос в суде ведет абы как, стройной линии не вырисовывается. Логика его построений болтается из ряда в ряд, как гоночный автомобиль на скорости 280 миль в час на ночном шоссе. Весь он какой-то нескладный, неухоженный. Это и вызывает симпатию. Кажется, что перед вами актер, который разогревает публику перед появлением настоящего Дика Кроули. А тот выйдет на сцену только во время кульминации. И что самое удивительное, так оно и происходит. В самый критический момент Кроули всегда выступает блестяще.
Мэдден с Кроули знают друг друга десять лет. Мэдден наблюдал окружного прокурора в самых разных ситуациях и примерно понимает, как тот функционирует и на что способен. Кроули, с его точки зрения, — отличный манипулятор, культивирующий образ непредсказуемого и непоследовательного растяпы. К примеру, ему принадлежит доля в магазине здоровой пищи в Пало-Альто, а при этом его регулярно видят в скорожраловках. Кроули постоянно подчеркивает, что происходящее — не его заслуга, и его очень легко недооценить. Он часто произносит: «Ну надо же, повезло!» — хотя к везению его победы имеют мало отношения. И это давно поняли почти все его коллеги. Многие утверждали, что знают, как с ним обращаться, но немногим это и в самом деле удавалось, и от того Мэдден уважал Кроули еще больше. За Диком Кроули все обычно наблюдали в зеркало заднего вида, пытаясь определить, когда он нажмет на газ и вырвется вперед. А про необходимость вести собственную машину и смотреть на дорогу забывали.
Дело Кристен Кройтер заинтересовало прокурора, скорее всего, потому, что слишком многое тут зависело от удачи. Пока все шло хорошо. У них не было только признания. Слишком хорошо, с точки зрения суеверного Кроули. Критический момент наступил три недели назад, за несколько часов до ареста Когана, когда из лаборатории пришло заключение. На брюках — медицинской форме больницы Парквью, — найденных в ящике комода Кристен, были обнаружены три пятнышка, оказавшиеся после анализа ДНК спермой Когана. В ту ночь Коган дал эти штаны Кристен в качестве пижамных, и она уехала в них домой.
Правда, недавно Мэдден обратил внимание Дика на то, что пятна эти располагаются практически у самой ширинки, и уверенность Кроули в успехе операции была поколеблена. Улика эта не будет иметь большого веса в суде, поскольку защита заявит, что «утечка» могла вполне произойти и до того, как Коган отдал Кристен эти штаны. Вызовут эксперта, и он это подтвердит.
Еще Кроули не нравится свидетель, признающий, что выпил в ту ночь. Выпила Керри, конечно, не много, но защита обязательно поставит ее показания под сомнение. Эти мелочи, которые можно интерпретировать по-разному, прокурора очень расстраивают. Дик Кроули смотрит в стол и обводит пальцем вырезанную на доске букву «Н». Какой-то умник по имени Ник Б. решил оставить свой след в веках.
— Кристен была симпатичной? — спрашивает наконец Дик. — Симпатичной, но не красавицей?
Мэдден предпочел бы вообще не обсуждать ее внешность, но пренебрежительный тон Кроули ему не нравится. Он явно недооценивает эту девочку.
— Даже не знаю, — отвечает Хэнк.
— В смысле?
— В смысле, что-то в ней было.
— Ладно. Зайдем с другой стороны. Мы покажем присяжным ее фотографию. Они сразу поймут, почему этот парень пошел на такой риск? Поймут, какой это был соблазн?
Мэдден представил, как присяжные изучают фотографии Кристен и фрагменты видеозаписей с ней. Ставит себя на место мужчины во втором ряду, потом женщины в первом ряду, в центре. Представляет самого себя в качестве присяжного.
— Изначально такого впечатления не будет. Но со временем они осознают ее привлекательность. — Поколебавшись, Мэдден добавляет: — Что-то в ней притягивает взгляд. Так сразу и не ухватишь, в чем дело. Вспомни, в твоей школе наверняка была девочка ужасно симпатичная, но еще не испорченная вниманием.
Кроули улыбается:
— Да, мы их называли «лови, пока можно».
В этот момент раздается громкий булькающий звук — это Пасторини шумно высасывает через трубочку последние капли живительной влаги из бутылки диетической колы. Кроули сердито смотрит на него, и Пасторини затихает, но Дик уже успел сбиться с мысли.
— Что я говорил?
— «Лови, пока можешь», — попугайски повторяет Пасторини, надеясь смягчить гнев прокурора.
— Не «можешь», а «можно». Ладно, это я переживу. Но тогда найдите мне его бывшую подружку, или жену, или кого-нибудь, с кем он хоть раз перепихнулся. Кого-то, кто подтвердит слова из девчонкиного дневника про его сексуальные наклонности.
— Ищем, — отвечает Пасторини.
— Это нужно позарез, мужики.
— А как там у нас дела с мисс Дупви? — спрашивает Мэдден, которому ужасно интересно, на что Дик Кроули готов ради победы.
— А, ну да. Наша адвокатша нырнула в это дело с головой. Она будет его защищать.
— Технически, она тоже в списке бывших.
— Знаю, — отвечает Кроули. — Сколько они встречались?
— Месяцев пять. И разошлись два года назад.
Прокурор качает головой. Можно подумать, хороший мальчик, лучший ученик в школе ступил на неверную дорожку и связался с хулиганами, а теперь бедный Дик не знает, что же с ним делать.
— Подождем — увидим. Еще неизвестно, как она себя поведет.
— Слушайте, вы такое раньше видели? — спрашивает Пасторини.
— В смысле?
— Чтобы дама защищала своего бывшего по делу об изнасиловании.
— Что-то я не припомню.
— И мы не помним. Мы тут с Хэнком на днях разговаривали… Вот будь ты на его месте, ты бы попросил ее тебя защищать?
Кроули задумывается.
— По-моему, ты неправильно ставишь вопрос, Пит. Лучше спроси, стал ли бы я его защищать на ее месте?
— Ладно, давай так и так.
— Она хороший адвокат, — говорит Кроули, словно это объясняет не только ее выбор, но и выбор Когана. — На что хочешь спорю, она сейчас землю роет, чтобы от доказательной базы Хэнка камня на камне не осталось.
— Она в университет поехала говорить со студентами, — подтверждает Мэдден.
Интересно, думает он, насколько крепко построенное им здание. Снаружи вроде все путем. Заметят ли присяжные, что фундамент неустойчивый и строили этот дом из материалов второго сорта?
— У нас была фора, — говорит Кроули, — но сейчас они нас догоняют. Перкинс не совсем на их стороне, но и не совсем на нашей.
Джойс Перкинс — судья. Взгляды у нее вполне либеральные, но вот в делах об изнасилованиях она всегда действует с большой осторожностью. Правда, пока что она не отказала Кроули в его просьбе как можно дольше тянуть время и не давать защите ознакомиться со всей доказательной базой, особенно с дневником, пока она сама не проанализирует дело.
Кроули считает, что судья позволит приобщить к делу лишь некоторые отрывки из дневника, те, что подкрепляют обвинение. Однако Дик подозревает, что если во время суда начнут сравнивать показания свидетелей и материалы, приобщенные к делу, с записями Кристен, то могут возникнуть противоречия и вопросы.
Мэдден разглядывает надпись на столе и размышляет. Кроули, конечно, захочет зачитать в суде отрывки, имеющие прямое отношение к делу и производящие наиболее сильное впечатление.
Мэдден хорошо представляет себе эту сцену: Кроули заставляет свою молоденькую помощницу, а может, даже Керри прочитать тихо, мягко, так, чтобы присяжные наклонились вперед, стараясь услышать каждое слово:
«Я не знала, что надо делать, поэтому я сказала: „Трахни меня, трахни по-настоящему“. Так в кино говорили».
— Хэнк, ты чего?
Мэдден поднимает голову. Кроули глядит на него с явным беспокойством.
— Да не, ничего, — отвечает Хэнк. — Задумался просто.
1 мая 2007 года, 14.46
— Ладно. Значит, ты стоишь за дверью ванной на третьем этаже. Давай вернемся чуть-чуть назад, — говорит адвокатша.
— Давайте, — отвечает Джим.
— Сколько ты ждал, пока Кристен выйдет?
— Не знаю. Минут пять, наверное. А потом начал беспокоиться.
— Ты постучал в дверь?
— Да, несколько раз. А потом начал ее звать.
— Громко?
— Ага.
— То есть тебя кто угодно в доме мог услышать?
— Ну да. Я не орал, но говорил громко.
— Так чего ты просто не вошел? Дверь открывается внутрь, я проверяла. Замка нет. Толкнул бы и вошел.
Джим пожимает плечами, глядя на диктофон, который адвокатша положила на стол между ними.
— Не знаю. Я говорил уже полицейскому. Мне казалось, входить в туалет, когда там девочка, нехорошо. А тут как раз Гвен Дейтон по лестнице поднималась. Я с ней знаком. Вот я ее и попросил.
Женщина молчит. Она отщипывает идеально наманикюренными пальчиками куски булки и кормит дрозда, который призывно смотрит на нее с земли, склонив головку на сторону. Не молоденькая, но очень сексуальная, думает Джим. Поначалу он решил, что она из передачи «Час суда». Высокая, стройная, темноволосая, смуглая, в синем брючном костюме. Обычно Джим теряется в присутствии красивых женщин. И, чтобы не теряться, он представляет, будто перед ним актриса. Тогда все вроде получается понарошку. Ну и конечно, четыре пыха перед выходом тоже помогли. Не зря Дэн Фляйшман принес косяк.
День сегодня солнечный, теплый. Разговаривать они устроились за столиком перед корпусом, в котором расположены столовая, кафе, несколько магазинчиков, парикмахерская и целая шеренга банкоматов. Уже половина третьего, и плетеные черные кресла и столы почти все не заняты. А вот утром тут полно народу. Но нахальные птицы все равно надеются выклянчить у кого-нибудь свой кусок хлеба. Среди пары десятков черных дроздов бродят несколько голубей — типично городских птиц.
— Я еще ходил Керри искать, — объясняет Джим. — Она с каким-то парнем танцевала. Я ее вытащил из комнаты и сказал, что Кристен отрубилась в ванной на третьем этаже и надо посмотреть, как она там.
Они поднялись наверх, и к этому моменту Кристен уже пришла в себя. Ну, не то чтобы совсем пришла, но уже хоть не в отключке была. Глаза открывала и бормотала чего-то.
— А что она говорила? — спросила адвокатша.
— Пару раз я расслышал «отвалите». А потом вроде «я сейчас оклемаюсь».
— И все?
— Трудно было разобрать. Она как-то медленно и невнятно говорила, а потом обратно отрубилась. Гвен ее по щекам похлопала. Несильно. Так, просто чтоб она в себя пришла.
Женщина бросает на землю еще кусочек хлеба.
— Слушай, Джим, а вот тебе лично Кристен нравилась?
— Не понял?
— Она тебе нравилась?
Он снова пожимает плечами. Сговорились они все одни и те же вопросы задавать, что ли?
— Типа, как нравилась? Как девушка? — Он не сердится, не защищается. Такое ощущение, что он себе сейчас сам этот вопрос задает. И с интересом ждет ответа. — Она ничего, — спокойно продолжает Джим. — С ней болтать было здорово. Но она же подруга сестры, я ее сто лет знаю. Ей лет десять было, когда мы познакомились.
Он смотрит в стол и качает головой. Потом несколько патетически говорит:
— Иногда мне кажется, это я один во всем виноват. Надо было следить, что она пьет. Или чтобы она больше ела. Не знаю.
— И что, ты никогда не рассматривал ее как сексуальный объект? Никогда не думал: а она хорошенькая, может, сводить ее куда?
— Она и правда была хорошенькая, но как сексуальный объект я ее не рассматривал. — Джим, похоже, всерьез решил заняться самоанализом. — Понимаете, о человеке привыкаешь думать в рамках одной роли. Я ее воспринимал как маленькую девочку, подружку моей младшей сестры.
Адвокатша смотрит в сторону и молчит. Потом наклоняется к Джиму и внезапно тихонько говорит:
— У меня есть два свидетеля, которые утверждают, что тебя не было полчаса. Что скажешь, Джим?
Он сжимает челюсти. В голове звучит голос Воткинса: «Если что, защищайся решительно. Они нападают, ты нападай в ответ. Будь тверд и ни в коем случае не сердись. Понял, Пенек?»
— На что вы намекаете?
— Ты идешь наверх с пьяной девушкой. Она никакая. Ты тоже не огурец…
— Это же вечеринка! На вечеринке всегда полно людей. Даже если меня кто-то тридцать минут не видел, это не означает, что меня не было. Я от них, может, в десяти метрах стоял, а они и не в курсе. Или, может, я на улице был с другой девушкой.
— Джим, мой клиент почти всю свою жизнь либо учился на врача, либо работал врачом.
— Я знаю.
— Поэтому, если ты мне чего-то недоговариваешь, чего-то, что произошло или ты слышал, что произошло, по отношению к доктору Когану это, мягко говоря, нечестно. Согласен?
— Вполне.
Джим, как ему кажется, очень непринужденно подпирает подбородок руками. Почти так же непринужденно, как адвокатша бросает на землю хлеб. «Вот интересно, — думает он, — кого я больше ненавижу, Воткинса или Когана?»
— А если не было ничего? — спрашивает Джим. — Что, если ваш клиент сам был пьяный? В хлам. Вот и воспользовался ситуацией.
Она улыбается и говорит без всякой паузы:
— Расскажи мне лучше про Кейти Йоргенсон.
— А что вам рассказать?
— Ты говорил, что выходил с ней на улицу.
— Я не говорил, что с ней. Я говорил «с другой девушкой». Типа, вообще.
— Но выходил-то ты с ней?
— Откуда вы знаете? Что она вам рассказала?
— Что выходила с тобой.
— Ладно. Я выходил с Кейти Йоргенсон. Я это признаю. И очень, кстати, об этом сожалею.
— Давай рассказывай, как вы оказались на улице.
— Это долгая история.
— Ничего, я не тороплюсь.
— Я так и понял.
1 мая 2007 года
Короче, такое дело. За пару недель до вечеринки в общаге он подцепил девчонку на дне рождения. Ей хотелось дунуть, и он надыбал травы у парня из его корпуса. И повел девчонку к себе в комнату.
Ее звали Бекки Гофман. Так, ничего себе, толстовата, но симпатичная. Он, конечно, не первый красавец, но вообще-то при других обстоятельствах он бы с ней не стал связываться. Просто всех нормальных первокурсниц уже старшекуры разобрали. В первом семестре ему с девушками тотально не везло, и этот, похоже, был не лучше.
В школе он спортом занимался, и его все уважали. Он, конечно, был не звезда, но все-таки… Играл за бейсбольную команду два года подряд на второй базе. В двенадцатом классе вдруг вырос аж на пять сантиметров. А потом перестал расти. Он ужасно расстраивался. Единственное, что у него выросло, и как раз на недостающие пару сантиметров, это брюхо (Джим поглаживает живот). Пиво, выпитое во время испытательного периода перед посвящением в братство, даром не прошло. В тот день он посмотрел на себя в зеркало — на брюхо, на круглую морду, на совсем немужественный второй подбородок — и решил дунуть с горя.
И заодно выяснить, обломится ли ему что-нибудь с Бекки. Они довольно быстро перешли к делу. Сначала поцелуи противно слюнявые получались, но потом ничего, наладилось. Он стянул с нее штаны, и тут как-то странно все стало. Она прямо одеревенела и на поцелуи больше не отвечала.
— Ты чего? — спросил он. — Ты в первый раз, что ли?
В шутку спросил, а она молчит. У него в башке сработал сигнал тревоги.
— Правда, что ли?
Она молчит. А потом тихонько так спрашивает:
— А если да, это плохо?
Гос-споди!
— Нет, — ответил он, — не плохо. Просто про такое лучше знать.
Они лежали на его узкой кровати, прижимались друг к другу и смотрели в потолок.
Потом Бекки сказала:
— Если хочешь, давай.
— Я не стал, — сказал адвокатше Джим. — Я решил, это нечестно — встречаться-то я с ней не хочу. Но главное не в этом.
Потом он узнал, что Бекки Гофман переспала с другим парнем, старшекуром. Прямо в следующие выходные после той истории. Адвокатше он не говорит, что это был не кто иной, как Воткинс. Но сообщает то, что слышал от приятеля, Стена Ченна. Тот старшекур, короче, трахнул ее, а потом обозвал жирной свиньей.
Джим разозлился на Бекки. Если бы у него той ночью был выбор, он бы с ней переспал. Просто сказала бы, что если не он, так она другого придурка найдет. Может, он бы ее потом и бросил, но хотя бы не так.
Адвокатша явно начинает терять терпение.
— Простите, я зря все это в таких подробностях говорю? Вам неприятно? — спрашивает Джим.
— Да нет, — отвечает она. — Я просто до сих пор не поняла, какое все это имеет отношение к тебе и Кейти Йоргенсон.
— Сейчас расскажу. Мне важно, чтобы вы поняли, в каком я был настроении, мисс Дупви. Ваша фамилия ведь так произносится? Дуп-ви?
Ну вот. Это он про день рождения рассказывал, а настоящая большая вечеринка была 17 февраля. Керри и Кристен и правда приехали в половине пятого. Как раз «Северная Каролина» проигрывала. Кристен спросила, где туалет. Он ей показал. И там, на втором этаже, рядом с ванной комнатой, они единственный раз за весь вечер серьезно поговорили. Это не на третьем этаже было, где она отрубилась. Кристен вышла из туалета, они стали рассматривать старые фотографии студентов братства, тех, что уже закончили. У них в здании по всем коридорам фотки развешаны. В той нише они были семидесятых-восьмидесятых годов.
Она посмотрела на какую-то фотографию 1976 года и говорит:
— Когда-нибудь, Джим, ты тоже станешь такой же фотографией. Году так в 2030 девчонки на нее посмотрят и решат, что ты был очень даже ничего. Типа, интересно, что с ним стало. Он теперь, наверное, старый, жирный и лысый. Ты хоть раз об этом думал?
Он засмеялся:
— Вообще-то, нет.
— А я все время думаю. Пытаюсь представить, как люди будут выглядеть лет через двадцать-тридцать. Круто было бы нажать на кнопку и на секундочку увидеть, какие они, как повзрослели и постарели. Ведь тогда человек, может, совсем по-другому воспринимается.
Джиму хотелось спросить, как он будет выглядеть через двадцать лет, а потом он вспомнил отца, испугался и решил, что ответ ему не понравится. Папа у него не толстый, но лишний вес есть, и волосы уже выпадают.
— Керри мне рассказывала, что ты в аварию попала. — Он решил сменить тему. — И вроде чуть не погибла.
— Могла погибнуть, — поправила она его, подчеркивая разницу. — А вовсе не чуть не погибла. Керри вечно все преувеличивает.
— Ладно, пусть так. Это изменило твой взгляд на жизнь?
Она пожала плечами:
— Типа, я стала осторожнее? И проживаю каждый день как последний?
— Ну да, наверное.
— Нет, — ответила она и задумалась. Во всяком случае, так ему показалось — что она задумалась. — Просто я поняла, какое все серое и скучное. А тогда — это ж было приключение! Хочешь, шрам покажу?
— Покажи.
И тут она вдруг сдернула юбку пониже и задрала кофту Джим такого не ожидал и, как реагировать, не знал. Ему не хотелось пялиться, поэтому он поначалу отвел глаза, а потом сообразил: она же хочет, чтобы он смотрел. Ну он и посмотрел.
— Не знаю, — говорит Джим, — может, она во мне только давнего друга видела и поэтому показала, а может, она так кокетничала. Но по-моему, она просто считала, что все нормально. Стоим, разговариваем, ничего такого.
— Прикинь, они через этот разрез всю селезенку целиком вытащили!
— Да он же маленький совсем, — сказал Джим.
Дальше по коридору было открытое окно. Оттуда раздавались девчачьи голоса. Джим подошел туда и посмотрел вниз. Пришли студентки из соседнего общежития — барбекю готовить. И там, среди них, была Гвен Дейтон.
Кристен заглянула ему через плечо.
— Это кто? — спросила она.
— Вон те?
И вдруг Джим представил себе Гвен на двадцать лет старше. Нажал на кнопку и увидел ее выходящей из торгового центра с двумя детишками, мальчиком и девочкой. Оба темноволосые и такие красивые! И Гвен по-прежнему была красавицей, но что-то в ней появилось совершенно обычное, и она это знала и злилась. И сама себя ненавидела.
— Эти девчонки — мое проклятие, — сказал Джим.
Гвен Дейтон училась на третьем курсе. Тоненькая, высокая, темноволосая девушка, очень похожая, с точки зрения Джима, на актрису Лив Тайлер. Не воображала какая-нибудь. Гвен была свидетелем его особенно неудачных попоек и всегда здоровалась с ним на вечеринках, спрашивала, как дела, как к нему ребята в братстве относятся, не обижают ли. Гвен была единственной красивой девчонкой, которая хорошо к нему искренне относилась. Не просто хорошо. Она была к нему добра. Задавая вопрос, она и правда хотела услышать ответ.
Она встречалась с Марком Вайссом, президентом братства. Джиму всегда было с ней спокойно. Может, как раз потому, что она была вне пределов досягаемости. Гвен знала, что Джим в нее влюблен, но никогда его не обижала и не пыталась спихнуть кому-нибудь из подружек. Не пыталась до той ночи, когда она привела Кейти Йоргенсон. Джим поначалу решил, что они случайно вместе пришли. А потом понял — Гвен что-то задумала. Решила его свести с Кейти.
Дело в том, что Кейти ему совсем не нравилась. Она тощая, черты лица остренькие, мышиные, стрижка короткая, и вообще похожа на мальчика. Джим бы ее сразу записал в страшилы, но тут все было сложнее. У них с приятелем, Дэном Фляйшманом (парень с сережкой в ухе и стрижкой ежиком, с виду типичный героинщик, хотя он в жизни ничего тяжелее экстази не пробовал), была собственная классификация девчонок. И Кейти в ней занимала место отраженной красоты, «зеркала». То есть при обычных обстоятельствах на такую девчонку второй раз не посмотришь. Но она тусовалась с красивыми телками, и, значит, ее социальный статус был выше, чем просто у одинокой страшилы. Она становилась привлекательной из-за того, с кем дружила. Внешность тут уже не имела значения.
И она это знала. Они с Дэном как-то наблюдали за ней на вечеринке. Она купалась в лучах отраженной славы и вела себя все более уверенно. Такая у нее была психологическая форма виагры. А рядом с Гвен лучей славы было хоть отбавляй.
— Что, они тебя опять припахали? — спросила его Гвен.
— Это не они, это твой парень. — Джим обкладывал льдом припасенное пиво. Он посмотрел на девушек. Не близнецы, конечно, но одеты они были одинаково: джинсы, футболки, легкие свитерки повязаны на талии.
Вайсс, президент их братства, заканчивал университет в этом году. Если повезет, он уедет далеко и не вернется.
— Мы просто так, поздороваться зашли, — сказала Гвен. — Вы знакомы с Кейти?
— Ага. — Он протянул было руку, но сообразил, что ладонь мокрая. — Я бы пожал тебе руку, но, боюсь, тебе не понравится.
Кейти ничего не ответила. Только улыбнулась так зазывно, что у него мурашки по коже побежали. О господи, подумал Джим, Гвен нас сводит! Что же делать?!
— Должен вам сообщить, что я решил пока больше не ухаживать за женщинами. Какие бы они ни были красавицы, — неожиданно для себя произнес он.
— Что, голубым заделался? — спросила Кейти. — Не ты первый, не ты последний.
— Ничего не голубым. Просто решил отдохнуть от женщин.
Кейти скорчила рожицу:
— А что такое? Рыбка не ловится?
Джим сразу приготовился защищаться. Как всегда. Но тут же сообразил, что в самоуничижении есть своя выгода.
— Ничего у меня с ними не получается, — печально вздохнул он.
Гвен улыбнулась:
— Что-то не верится.
— Это я просто веду себя нахально.
Кейти тоже хихикнула, и, хоть она ему совсем не нравилась, Джим все-таки надулся от гордости. Он молодец! Теперь надо уносить ноги, пока Кейти его не захомутала.
— Пойду проверю, как там пунш, — сказал Джим. — Вам принести?
— Тащи, — ответила Гвен.
Джим взглянул на Кейти:
— А тебе?
— Нет, спасибо, я пока не хочу. Может, потом.
Он бросил взгляд на часы. Половина восьмого.
— Имей в виду, что по условиям договора мои каторжные работы через час заканчиваются.
— И ты тут же снова начнешь интересоваться женщинами? — спросила Кейти.
— Посмотрим, — ответил Джим.
— Ладно, я посмотрю.
И Воткинс тоже за ним смотрел. Но Джим адвокатше об этом не рассказывает. Незачем.
— Надеюсь, ты не себе наливаешь? — спросил Воткинс.
Джим обернулся. Воткинс опять тут как тут, подкрался и встал позади него с банкой пива в руках. Повернувшись к Джиму спиной, он смотрел в сад, на компанию, собравшуюся там, где жарили барбекю. Марк Гарланд, главный повар их братства, колдовал над цыплятами и котлетами. Джим посмотрел налево, потом направо — может, Воткинс не к нему обращался? Нет, вокруг никого не было.
— Это для Гвен, — ответил Джим.
— Инициалы у нее Г. Д., — сказал Воткинс. — Вот интересно, второе имя у нее есть? Если она Амалия, скажем, то получится Г. А. Д. Ты ее не спрашивал, как ее полностью зовут, а, Пенек?
Нет, Джим не спрашивал. Ему и в голову не приходило такое спросить.
— Знаешь, что бы я сделал, если бы в нее был влюблен?
— Пригласил бы ее на свидание?
— Я бы трахнул эту девку, похожую на мужика. Она так и так тебя домогается.
— Откуда ты знаешь, что она меня домогается?
В первый раз за весь разговор Воткинс посмотрел на Джима.
— Ты, по-моему, чего-то не понял, Пенек. Я все вижу. Могу один раз оглядеть комнату — или, в данном случае, этот убогий дворик — и мне достаточно. Я точно знаю, где и что происходит. Как тот хоккеист, Грецки. Для таких людей, как Грецки, мир двигается медленно. Они знают, где кто находится. У них глаза на затылке имеются. Вот и я такой же.
— Это Грецки. Он хоккеист, а ты чем занимаешься?
— Спортивной греблей. Баб гребу помаленьку.
И Джим засмеялся. Вот сколько раз он себе обещал, что не будет смеяться шуткам Воткинса, и опять не утерпел. Еще и подначил его:
— И кого ты сегодня собрался грести?
Воткинс отхлебнул пива и провел рукой по светлым волосам. На висках они были подстрижены коротко, зато спереди оставалась длинная челка. Несколько прядей постоянно лезли ему в глаза. Прическа стильная, но ее требовалось все время поправлять. Джим бы такого не вынес.
— А я пока только разогреваюсь, — ответил Воткинс. — Делаю круг по катку. Но я чувствую, что тебе нужен дружеский совет.
— He-а. Мне все равно ловить нечего.
— Очень хочется согласиться. Но в каждом из нас заложен потенциал. Ты витамины пить не пробовал?
Воткинс разжал кулак. На ладони лежала бело-голубая таблетка, скорее всего амфетамин. Во всяком случае, Воткинс именно амфетаминами промышлял, хотя Джим слышал, что этот парень все что хочешь может достать, от экстази до метамфетаминов и кокса.
— Спасибо, я уже с утра поливитамины для детей принял.
— М-м! Няка! — сказал Воткинс и сунул таблетку в рот.
Джим понимал, что таких, как Воткинс, в мире полно. Но он никак не предполагал, что столкнется с этим персонажем в дорогом, престижном частном университете. В государственном — да, может быть. Но здесь?
Джим не понимал, почему студенты терпят Воткинса. Наверное, думал он, это потому что Воткинс обаятелен и его наблюдения всегда остроумны и не лишены здравого смысла. Да и к тому же Воткинс был красавчик, и фигура у него обалденная. Это тоже важно.
Он напоминал Джиму очаровательно порочного персонажа фильма «Под кайфом и в смятении», которого играл Мэтью Макконаги. Джим и его школьные приятели этот фильм обожали. Целый год разговаривали цитатами оттуда. На вечеринках диалоги главных героев были специальным шифром, знаком принадлежности к группе избранных. Когда кому-нибудь из них удавалось произвести впечатление на девчонку, девятиклассницу или десятиклассницу, они подходили к друзьям и говорили: «За что я люблю школьниц? За то, что я старею, а они нет». Это была главная реплика Макконаги в фильме.
Джим поежился. Даже вспоминать неудобно. Какой они ерундой увлекались! Надо же, «Под кайфом и в смятении». Но персонаж Макконаги и сейчас не утратил своей прелести. Больше всего Джиму нравилось, насколько он спокоен и уверен в себе. И ведь никакого образования. Подвизался разнорабочим. И при этом постоянно охмурял школьниц, и делал это легко и красиво.
Джим подозревал, что с Воткинсом та же история. Он был обаятелен, спокоен и уверен в себе, с таким же блеском небесно-голубых глаз. Ему сходили с рук несусветные глупости, даже такие, каких другим бы не простили никогда.
— Позволь, я укажу тебе на некоторую нелогичность твоего рассуждения, — сказал Джим.
— Валяй.
— Кейти Йоргенсон мне не нравится.
— Типа, она толстая?
— Дело не в этом.
— Нет, если в этом, я все понимаю. Многим парням не нравятся толстые.
— Она не толстая. Просто она вся такая из себя, воображает, а с чего — непонятно.
— Похоже, дело все-таки в том, что она толстая.
Джим засмеялся. Воткинс был прав, Кейти и вправду не худенькая. Но вот что имел в виду сам Воткинс? Его не поймешь.
— Не обращай ты внимания, — продолжал Воткинс. — Экстерьер, фасад — это все неважно. Внутри скрывается маленькая испуганная девочка, ужасно неуверенная в себе. Твое дело постучать в скорлупу и вытащить ее на свет. И растоптать жестко и по-мужски.
Воткинс сложил перед собой руки (в одной из которых была банка с пивом) и сделал вид, что молит небеса о пощаде. Потом тоненько, по-девчачьи, взвизгнул и рассмеялся. Джим решил, что он спятил.
— На фига мне ее растаптывать?
— Ты еще маленький, совсем мальчик. Тихий, безвредный. Весь такой вежливый, дружелюбный, чуткий. Вон тебя мисс Дейтон, красотка Гвен, послала за пуншем, ты и полетел как очумелый. — Воткинс несколько раз подмигнул Джиму.
— Она меня не посылала. Я ее спросил, хочет ли она пунша.
— Как скажешь. Но ты для нее — мелюзга. Почему? Потому что ты неспособен причинять боль.
Джим засмеялся. Воткинс говорил точь-в-точь как тренеры. «Сынок, тебе надо заработать авторитет. Заставь их с тобой считаться!» Хорошо еще, что в игре Воткинса не надо подкладки для плеч надевать.
— У нее есть парень. — Джим начал обдумывать пути отступления.
— Да он кретин!
— Он наш президент.
— Твой президент. Надо мной никто не властен.
Джим промолчал. А что тут скажешь? Он еще никогда не слышал, чтобы Вайсса крыли вот так, в открытую. Джим и сам его костерил, но тихо, про себя. В принципе, Вайсс был парень неплохой, но становился полным засранцем, когда организовывал какое-нибудь «мероприятие».
— Стань клинком, — негромко сказал Воткинс, снова оглядывая двор. — Неужто тебе не хочется узнать, каково это, резать с каждым прикосновением? Быть искусно выкованным оружием, способным дарить, но и отнимать жизнь?
— По-моему, это как-то нездорово.
— Девка, похожая на мужика. Это твой выбор.
— И что надо делать?
— Иди отнеси им пунш. Я за вами понаблюдаю. Потом придешь обратно через двадцать минут и доложишь.
— И все?
— Пока все.
— А потом?
— Будем оттачивать мастерство. Мастерство и клинок.
Джим рассказывает адвокатше: в десять часов, в самый разгар вечеринки, Джим сказал Кейти, что ему хочется подышать. И не хочет ли она прогуляться с ним за компанию.
Он собирался переиграть Гвен в ее собственной игре. Она блефовала, и он убедил себя, что покажет ей. Покажет, что она потеряла. Джим еще не забыл историю с Бекки Гофман и решил: если он этого не сделает, все равно найдется кто-нибудь другой.
— Слушай, пойду-ка я подышу, — сказал он Кейти. Непринужденно так. Круто у него получилось. Легко. — Я на улицу. Ты со мной?
Кейти сказала — пошли. Ей тоже подышать хочется.
Он повел ее в дальний конец двора, к скамейкам у баскетбольной площадки, в густую тень. Обнять-то он ее обнял, а вот на поцелуй она не ответила. И посмотрела на него так… типа, что ты делаешь? И спросила:
— Что ты делаешь?
— А ты как думаешь?
— Я не буду с тобой на людях целоваться, Джим.
Он оглянулся. У двери народ и вправду был, но им отсюда их точно было не увидеть. И слава богу.
— А че такого-то? — Язык у него уже заплетался. Не сильно, но все-таки. — Нас тут не увидят. А если и увидят, все рано не поймут, кто это.
— Нет. У меня такое правило.
— Тогда пошли куда-нибудь, где никого нет.
— Не-а.
— Почему?
— У меня на повестке дня такого пункта нет.
— А что, у нас и повестка дня имеется? Извини, я не знал.
— Ничего, — язвительно сказала она и улыбнулась. — Ты все равно пьяный.
Тут он разозлился.
— Я достаточно трезвый, чтобы понимать, что ты коза. И что я с самого начала не хотел с тобой никуда идти.
Он вернулся в дом. Через несколько минут Кейти поговорила с Гвен. И та жутко сердито посмотрела на Джима. Она разозлилась, это точно. Джим никогда не видел, чтобы она так злилась. А вскоре он повел Кристен в туалет.
— Понимаете, мисс Дупви, — говорит Джим, — я расстроился из-за Кристен, но еще больше на следующее утро я расстроился из-за того, что все просрал. Гвен на меня обиделась. Сначала я наехал на ее подругу, а потом она меня застукала в туалете с малолеткой в полной отключке. Она теперь со мной не разговаривает. И я сам во всем виноват.
Джим на секунду замолкает. Адвокатша ничего не говорит, и он продолжает:
— Короче, вот так я и оказался во дворе с Кейти Йоргенсон.
7 мая 2007 года, 13.30
Через неделю после того совещания из прокуратуры приходит посылка. Внутри микрокассеты, на которых два часа опросов, записанных Кэролин Дупви, и их расшифровка. К конверту приклеена желтая бумажка, на которой помощник прокурора написала: «Послушай это, Хэнк. И скажи мне, что думаешь».
Многое Хэнк уже слышал, и не раз. Естественно, часть свидетелей рассказывала все чуть по-другому, а Джим так вообще пустился в пространные рассуждения. Это и понятно, ведь работа Дупви — обратить внимание присяжных на состояние Кристен во время вечеринки. И показать, что все могло случиться и там. Что любой мог воспользоваться ситуацией. Ей нужно не вину переложить, а поставить под сомнение достоверность показаний. Судят-то, конечно, ее клиента, но тут многим свидетелям тоже есть что объяснять. В том числе и Керри. И Дупви будет трясти всех и каждого.
Мэдден читает расшифровку и иногда, в особенно интересных местах, слушает кассету. Ну никак он не может понять, представляют ли новые показания Джима для него опасность или нет. Историю про первокурсницу, которую Джим провел в свою комнату, Хэнк не слышал, но про Кейти Йоргенсон и их «свидание» знал. Мэдден перечитывает текст и склоняется к мысли, что Джим просто пытается показать себя в лучшем свете. На кассете слышно, как мальчишка иногда срывается, а иногда прямо исповедуется, и Биллингс посчитал, что сексуальной адвокатше удалось вывести молокососа на откровенный разговор.
Фрэнк предпочел бы проигнорировать нетактичное замечание напарника, но ведь он прав: у мисс Дупви действительно есть «гормональное» преимущество перед следователями, студенты говорят с ней более откровенно. И все же… Если откровенность Джима еще можно списать на удачный выбор интервьюерши, то вот разговор с Гвен Дейтон, девчонкой, которая отвезла Керри и Кристен к Когану, в эту схему никак не ложится.
С Мэдденом Гвен разговаривала спокойно и прямо, высказывала вполне объективные суждения. Он посчитал, что из нее получится отличный свидетель. Нет, свидетелем-то она все равно будет неплохим, но, когда с ней говорила мисс Дупви, Гвен как-то оживилась, и всплыло несколько новых деталей. Мэддену это совсем не нравится. Ему даже завидно становится, но тут он соображает, что детали эти Когану на самом деле только повредят.
Мисс Дейтон: Я сказала Кристен, что у нас два пути. Она может сделать вид, что все написанное в дневнике — выдумка, ничего не было. Или сказать, что было.
Мисс Дупви: И как она отреагировала?
Дейтон: Ей оба варианта не нравились. Ей просто хотелось, чтобы ее оставили в покое. Но говорить, что ничего не было, она точно не хотела.
Дупви: А почему она вообще к тебе пришла за советом?
Дейтон: После той ночи мы с ней созванивались несколько раз. Я хотела убедиться, что с ней все в порядке. А потом она мне позвонила, примерно через месяц после той вечеринки, рассказала, что случилось. Ей было необходимо с кем-нибудь поговорить.
Дупви: А когда ты ей сама звонила до этого, она упоминала о сексе с доктором Коганом?
Дейтон: Именно с Коганом — нет. Она говорила, у нее роман со взрослым мужчиной. Она пыталась с ним поговорить, а он не хотел встречаться.
Дупви: И в каком контексте она об этом рассказывала?
Дейтон: Ну, она вроде как совета просила. Причем обсуждала все только гипотетически. Типа, что бы ты сделала, если бы с тобой такое случилось.
Дупви: И что ты ей сказала? Что бы ты сделала?
Дейтон: Мне кажется, скандалом тут ничего не решишь. Если с тобой не хотят разговаривать, тут уж ничего не поделаешь. Я ей сказала, надо проявить терпение. Она симпатичная. У нее других парней полно в жизни будет. Если этот мужик переживает, что его с работы выгонят за связь с ней, то что тут скажешь? Это его решение.
Дупви: А тебе не кажется, что как-то гнусно переспать с девушкой, зная, что потом дашь ей пинка под зад?
Дейтон: Ну, может, не так гнусно, но глупо, это точно.
Дупви: А когда ты была в доме доктора Когана, было что-нибудь в его поведении по отношению к Кристен неподобающее?
Дейтон: Нет. Он ее осмотрел, не хуже чем в больнице. Чего-то там в глазах проверял и вопросы задавал. По-моему, он боялся, что она не только пила, но и наркотики принимала. Вдруг ей кто-то прогипнол или ЛСД в стакан подсыпал.
Дупви: Ты говорила, от него пахло алкоголем?
Дейтон: Да, он точно выпил. Он даже сказал, по-моему, что и сам сегодня выпил несколько коктейлей.
Дупви: Он казался трезвым? Контролировал ситуацию?
Дейтон: По-моему, да. Он был совершенно спокоен. Понимаете, Керри прямо аж в истерике билась. Орала, что у нее теперь куча проблем, что ее предки убьют и прочее. И Коган ей сказал, чтобы она пошла в гостиную и посмотрела телевизор.
Дупви: А ты где была?
Дейтон: Мы пошли на задний двор. И там водили Кристен туда-сюда. Пару кругов пройдем, и он спаивал ей стакан воды. И сначала.
Дупви: Ты не видела, доктор Коган давал Кристен какие-нибудь таблетки или делал уколы?
Дейтон: Нет. Когда она чуть-чуть пришла в себя, он дал ей полстакана алка-зельцера. И ложку меда. Кстати, он и сам все то же самое принял. Сказал, так он спасается от похмелья.
Дупви: Сколько было времени?
Дейтон: Я не помню. Около часу ночи, по-моему.
Дупви: И сколько ты пробыла в его доме?
Дейтон: Час где-то.
Дупви: И что было дальше?
Дейтон: Я вернулась в общагу.
Дупви: Керри и Кристен остались у доктора Когана?
Дейтон: Кристен спала. А Керри собиралась заночевать на диване. Она сказала, ее мама будет беспокоиться, если они поедут ночью, и спросила доктора Когана, можно ли ее брату забрать их с утра. Она ему пообещала, что они рано уедут.
Дупви: А Кристен что делала в это время?
Дейтон: Она уже лежала в гостевой. Сходила в туалет, а потом вышла и сразу свернулась калачиком на кровати. Короче, она спала.
Дупви: Попробуй вспомнить, в чем она была, когда заснула.
Дейтон: В смысле?
Дупви: Она легла спать в той же одежде, в которой и приехала?
Дейтон: Нет, на ней какая-то больничная пижама была, по-моему. Это ей доктор Коган дал.
Дупви: Она к тому времени уже пришла в себя?
Дейтон: Ну, по сравнению с тем, в каком она была состоянии…
Дупви: Доктор Коган сразу согласился оставить ее у себя на ночь?
Дейтон: Он упирался, но несильно. Он, по-моему, очень устал к тому времени. И еще Керри ему на нервы действовала. Знаете, у нее такой противный голос!
Дупви: И ты уехала.
Дейтон: Ага.
Дупви: И когда ты с ней в следующий раз поговорила?
Дейтон: Дня через два-три. Во вторник.
Дальше шло перечисление того, когда и сколько раз Гвен говорила с Кристен. Разумеется, девочка уже не помнила, в какие именно дни они разговаривали. Тогда Дейтон и Дупви попытались связать эти разговоры с какими-то другими событиями, чтобы определить точные даты. Потом тон Кэролин внезапно изменился. Она стала говорить громче и тверже.
Мисс Дупви: Гвен, я понимаю, что ты не юрист. Поэтому, пожалуйста, не обижайся на меня за этот разговор. Я просто пытаюсь понять, о чем думала Кристен.
Дейтон: Я все понимаю.
Дупви: Вот ты посоветовала ей сказать, что он это сделал. Я так понимаю, ты еще со своим другом консультировалась, который на юридическом учится, так? Ну вот, ты ей это посоветовала. А ты ей сказала, чем это закончится? Что будет куча неприятностей, что врач наймет себе адвоката, а адвокат начнет разбирать ее жизнь и поведение по крупицам, привлечет экспертов — психологов и врачей, частных детективов, да кого угодно, лишь бы дискредитировать ее показания?
Дейтон: Ну, я не прямо такими словами говорила. Но, да, я ей объяснила, что будет ужасно неприятно. Забавно. Мой приятель сразу сказал, что Коган наймет женщину его защищать.
Дупви: Мне трудно судить. Не могу сказать, насколько продуманным был этот шаг.
Дейтон: Я просто имела в виду, что так будет убедительнее…
Дупви: Ты не думала о том, что Кристен, может, и соврала?
Несколько секунд тишины. Видимо, резкость вопроса поразила Гвен.
Дейтон: Думала. Только непонятно, зачем ей это? Она мне казалась довольно разумной девочкой. Не пискля. Поэтому я так удивилась, когда узнала, что она покончила с собой.
Дупви: Было что-нибудь в поведении доктора Когана, что указывало бы на его сексуальную заинтересованность в Кристен?
Дейтон: Вы не подумайте, что я такая воображала, но у меня было впечатление, что скорее ему я понравилась.
Дупви: Почему тебе так показалось?
Дейтон: Не знаю даже. Просто почувствовала.
Дупви: Он к тебе приставал?
Интересно, подумал Мэдден, Гвен покраснела сейчас? Он-то уж точно покраснел, а он просто кассету слушает.
Дейтон: Да нет.
Дупви: А что тогда?
Дейтон: Он попросил у меня номер телефона.
Теперь уже Кэролин замолкает.
Дупви: И ты его ему дала?
Дейтон: Если честно, да.
Дупви: И что, он тебе позвонил?
Дейтон: Нет. Я ему еще тогда сказала, что у меня есть парень.
Мэдден перематывает пленку и размышляет. Повлияют ли эти показания на мнение присяжных? Дупви будет утверждать, что его заинтересовала Дейтон (и как только Гвен появится в зале суда, все поймут почему). Кроули же будет настаивать, что у парня срабатывает охотничий инстинкт и он готов трахать все, что движется. Студентка уезжает, и кто остается?
Интересно, как Дупви использует ту информацию, которую Мэддену не удалось выжать из Дейтон? Жалеет ли она, что вытрясла из девчонки эти показания? Где-то за спиной Хэнка раздается голос Бернса:
— Привет!
Мэдден разворачивает кресло на колесиках и смотрит на Бернса:
— Здорово! Как там дела по ту сторону шоссе?
— Работаю с прекрасной парой. Тина утверждает, что Айк, ее муж, украл ее сбережения и изнасиловал ее саму. Они расстались. Или нет. Это смотря кого слушать.
— Мило.
— Все над делом Кройтер корпишь? — Бернс кивает на расшифровку.
— Ага. Это Дупви со студенткой пообщалась.
— У меня тоже кое-что имеется.
Мэдден оживляется:
— Что, агентша из бюро путешествий заговорила?
— Ага. И училка тоже. Рассказала, что у них был роман, но как только я упомянул о суде, то сразу замолчала. Больше я из нее никаких подробностей не вытянул, даже когда пригрозил вызвать ее повесткой.
— Вот черт! Они чего, не в курсе, что люди обычно ссорятся, когда расстаются? И потом топят друг друга при первой возможности? Это нормально!
— Ничего, другую найдем. Какая-нибудь, пусть одна, но обидчивая все равно объявится.
Бернс отдает Мэддену листок бумаги. Это регистрация входящего телефонного звонка.
— Мне тут тетка перезвонила, она работает секретаршей в центре планирования семьи, — говорит Бернс.
Кто-то к ним приходил и задавал вопросы. Вчера, в воскресенье. Какой-то парень интересовался шестнадцатилетней девушкой, не приходила ли она к ним пару месяцев назад. У него и фотографии с собой были. И одна — точно та же, которую Бернс показывал секретарше около месяца назад. Парень был ужас какой вежливый, и секретарша еще целый день сомневалась, звонить или нет. Но все-таки решила Бернсу об этом сообщить.
— Это что у нас за частный детектив?
— Я сначала тоже так подумал. Фигня в том, что парень сказал, он врач и интересуется бывшей пациенткой. И показал удостоверение больницы Парквью. По описанию он ну вылитый Коган, я ей отправил по электронной почте фотографию, и, опа, вот он, твой красавчик! Она его опознала. Это Коган.
Мэдден смотрит на листок. На нем время звонка, имя звонившей секретарши и отметка о том, что Бернс принял звонок.
— Что он задумал? — вслух размышляет Хэнк.
— Может, ему скучно стало сидеть дома целыми днями и бросать теннисные мячики в гараж.
— Ты же ребят в центре планирования семьи опрашивал, да? Это ведь тетка из центра планирования?
— Ага. Ты тогда взял себе анонимную службу для подростков. Бесплатную клинику.
— Слушай, сделай одолжение…
— Я уже проверил. На ее телефон звонков из центра не поступало.
Мэдден улыбается:
— Молодца! У тебя доброе сердце.
— Через это и страдаю.
Бернс собирается уходить, но Мэдден его останавливает:
— Бернс!
— Чего тебе?
— Он не мой красавчик.
— Да ладно, старик, не обижайся! Это ж просто фигура речи.
— Он не мой.
Теперь уже Бернс улыбается:
— Как скажешь, Хэнк.
5 мая 2007 года (за два дня до этого), 15.56
Что первым приходит в голову, когда обвиняемый является в центр планирования семьи и расспрашивает о своей предполагаемой жертве?
а) У обвиняемого нет денег на частного детектива.
б) У обвиняемого полно свободного времени, и он считает, что выполнит работу лучше, чем частный детектив.
в) Обвиняемый насмотрелся фильмов, где невинный человек, которого оговорили, сам находит преступника.
Мэдден все мозги сломал, пытаясь понять, как Коган попал из пункта «а» в пункт «б». Примерно через неделю после ареста Когана в полицию позвонила пожилая пара и сообщила, что в доме «того доктора, который переспал с мертвой девочкой» раздается какой-то шум.
Нет, Коган не затеял ремонт. Соседи слышали удары теннисного мяча. Приехали патрульные и обнаружили Когана перед гаражом с бейсбольной перчаткой на руке. Похоже, он часами бросал теннисный мяч, стараясь попасть в цель. Мишень, в которую он метил, их особенно поразила: Коган сделал ее из ящиков комода, связанных вместе и повернутых ручками в разные стороны. А посередине нарисовал черный круг, чтобы знать, куда целиться.
Услышав, что на него пожаловались соседи, Коган купил утеплитель и обил им свою мишень, чтобы приглушить звук. Патрульные говорят, он каждый день часами бросает мяч. И всегда приветливо машет рукой полицейской машине.
— Он очень извинялся из-за шума, — сообщил Мэддену патрульный.
Коган сказал, что ему просто надо было убить время, а в детстве он всегда бросал мячик, когда расстраивался из-за того, что мама болеет. Патрульный поговорил с пожилой парой, и, похоже, им было очень совестно, что они вызвали полицию.
— Удивительно все-таки люди устроены, — говорил Хэнку патрульный. — Они же с ним в добрососедских отношениях были. Женщина мне потом рассказала, что приходила к нему проконсультироваться, когда заболела. А как только его арестовали, они тут же перестали с ним разговаривать. Они его боятся настолько, что звонят в полицию, вместо того чтобы просто попросить его перестать шуметь.
Мэдден не следит специально за Коганом, но той информации, которая к нему поступает, вполне достаточно, чтобы составить представление об этом парне. Коган теперь редко выходит из дома. Но вот что странно: несмотря на добровольное заточение и погруженность в себя, он приветливо и с удовольствием разговаривает с каждым, кто к нему обращается.
— Каждый раз, как я с ним говорил, он был совершенно спокоен и доброжелателен. Ты знаешь, что он большой фанат Тома Сивера?
Бернс придумал самое логичное объяснение тому, почему Коган пошел в центр планирования семьи. Парень сидит дома целыми днями и ждет суда. Ему это надоело. И тогда он решает: надо потыкаться туда-сюда, попробовать что-нибудь самому выяснить. И все-таки чем больше Мэдден об этом думает, тем меньше ему нравится версия Бернса. Если Коган не переспал с девчонкой, чего ему переться в этот центр? А если переспал, зачем рисковать и привлекать внимание к тому, что она ходила в центр?
Одно не пришло ему в голову. Что Коган пошел в центр ради Кристен. Что по дороге из пункта «а» в пункт «б» он сделал долгую остановку в пункте «в».
Ну не мог он себе представить, что же случилось на самом деле. В ту субботу, как и в предыдущую субботу, Коган стоит на подъездной дорожке перед гаражом, ковыряет пальцем воображаемое резиновое покрытие и ждет воображаемого знака от воображаемого кетчера. Середина четвертого иннинга. Игроки располагаются на второй и третьей базе, и счет три и два. Воображаемый комментатор объявляет: «Решающий момент, дорогие болельщики! Наконец-то открыт счет! Трибуны замерли в ожидании. Питчер готовится к броску, и…»
И питчер действительно приготовился. Но в тот самый момент, как он разворачивается перед броском, игру прерывает звонок. И это не сигнал окончания иннинга. Это телефон. А трубка в доме. Коган надеется услышать от Кэролин новости, хоть какие-нибудь, и кидается в комнату, стараясь успеть до того, как включится автоответчик.
И вместо голоса Кэролин слышит голос Джоша.
— Привет, пацан, как дела? — Тед пытается выровнять дыхание.
— Мы тут со Стивом в центре города. В Университетском проезде.
— Приедете потом поиграть?
Тед думает, что Джош звонит договориться, в какое время они встретятся в Интернете. Они каждый день все вместе режутся в стрелялку. Вскоре после того, как Когана отстранили от должности, мальчики великодушно предложили ему присоединиться к их клану, чтобы Теду не было скучно. И чтобы он отвлекся от размышлений над перипетиями «дела». Мальчишки были одними из немногих, кто остался на его стороне. Они не верили, что Коган переспал с Кристен. Джош утверждал, что неплохо изучил характеры Керри и Кристен. Он выяснил, почему Керри так хотела попасть к нему в гости, и считал ее просто «манипуляторшей». По версии Джоша, Керри соврала, чтобы отвлечь внимание от ее собственной вины в смерти подруги.
Оказывается, Джош звонит не для того, чтобы назначить время игры.
— Я подумал, вам будет интересно — тут ваша подруга ошивается. Делает стрижку.
— Какая подруга?
— К. П.
Тед некоторое время расшифровывает послание.
— А! — говорит он.
— Я подумал, надо вам сказать. Вдруг вы захотите случайно с ней пересечься.
Тед молчит, не зная, как реагировать. Он уже говорил Джошу — суд предписал ему держаться от Керри подальше. Мальчишка прекрасно знал, что Когану запрещено к ней подходить.
— Так что вы решили?
— Не знаю. И где ты ее видел?
— В «Йоше». Жутко понтовое место. Она небось к интервью готовится. По телику. Я ее в окно вижу. Хотите, мы тут потусуемся, пока вы не приедете?
Тед колеблется. С одной стороны, он сердится на Джоша за то, что тот его искушает. С другой — он благодарен парнишке за заботу.
— У тебя есть номер моего мобильного?
— Есть.
— Тогда карауль ее и позвони мне через пять минут.
— Вы приедете? — спрашивает Джош.
— Извини, мне надо подумать.
— Ладно, только по-моему, они уже заканчивают.
— Перезвони мне через пять минут.
Коган входит в книжный и оглядывается, но Керри не видит. Джош и Стив следили за ней, пока она перебиралась из салона красоты в магазин «Apple» и оттуда сюда. Книжный расположен в здании торгового центра с кинотеатром. Кинотеатр, классический, построенный во времена, когда киномагнаты старались восстановить интерес публики к кинематографу, умер в процессе естественного экономического отбора. И на его месте возник один из сетевых книжных магазинов. Но, поскольку располагался магазин прямо в зале кинотеатра, ощущение от него было скорее как от независимой книжной лавки, чем от безликого сетевого супермаркета. Территория огромная, надо сказать, несколько этажей, кафе на улице, и найти Керри в этом лабиринте очень непросто.
Тед останавливается у полки с новинками и пытается решить, что лучше — идти ее искать или занять стратегическую позицию рядом с выходом. И двигается вправо, к части, где когда-то располагался экран кинотеатра.
— Добрый день! Как дела?
Коган поднимает голову. В соседнем проходе стоит юнец с козлиной бородкой. Юнец приветливо улыбается. На груди у него табличка с именем Джей-Ди.
— Спасибо, хорошо.
— Помочь вам выбрать фильм?
— Спасибо, я пока просто смотрю.
— Ну, если вас интересует кино с классным звуком и операторской работой, скажите мне. Я не всю эту хрень пересмотрел, но большую часть. Сюжет выбирайте сами. Тут я вам не советчик. А вот про звук и съемки я вам что угодно расскажу. И про то, есть ли там такие сцены, чтоб стояло.
— Спасибо!
— Не за что.
Коган смотрит вслед удаляющемуся Джей-Ди. В конце прохода мальчишка находит следующую жертву, пожилую даму, которая, похоже, согласна, в отличие от Теда, довериться мнению эксперта. Вот интересно, с ней он тоже таким же цветастым языком будет говорить? Вряд ли. Коган так увлекся этой сценкой, что не сразу замечает стоящую на самом краю его поля зрения фигуру. И даже когда поворачивается, не осознает, кого видит. Она стоит в проходе в нескольких метрах от Когана и таращится на него так, точно он — суперзвезда. Даже рот приоткрыла от восторга.
А вот и Керри, думает Тед, ох, елки! Спина у него напрягается, сердце бьется о грудную клетку.
— Здрасьте! — восхищенно говорит Керри.
— Привет!
— Как ваши дела?
— Бывает и лучше. А твои?
— Бывает и лучше.
— Как школа?
— Школа?.. — Она не ожидала такого нейтрального поворота беседы. — Жду не дождусь каникул.
— Работать будешь или просто так, отмокать?
Она показывает ему свернутую газету:
— Я просматриваю объявления о найме. Хотя… черт его знает. Раньше проще было работу на лето найти.
— Да, мне рассказывали.
Керри смотрит в пол, и Тед, пользуясь случаем, внимательно ее разглядывает. Она одета, как одевалась псевдобогема семидесятых. Джинсы клеш, сандалии, зеленая майка в облипку. И с глубоким вырезом. Через плечо по диагонали — ксивник мексиканского производства с рисунком из каких-то кореньев. Похудела вроде. Этот имидж ей идет.
— Я слышала, вас отстранили, — глядя в пол, говорит Керри. — Мне очень жаль.
Контакт установлен. Коган делает шаг вперед. Он бы и ближе подошел, но надо соблюдать дистанцию. Тед вполне тянет на ее папашу, но вот то, что он — ее отец, придет стороннему наблюдателю в голову в последнюю очередь. К тому же одет Коган по-молодежному, в джинсы, футболку и кроссовки.
— Мне не полагается с тобой разговаривать, — говорит Тед.
Она поднимает голову и смотрит ему в глаза:
— Я знаю.
— Ты меня не боишься?
— А надо?
— Вообще-то, Керри, я ужасно зол на тебя.
— Непохоже.
Она права. Он не сердится.
— Ну, может, сейчас и нет, но последние несколько недель я очень сердился.
— Я тоже. У меня лучшая подруга умерла. И все думают, в этом есть и моя вина.
Он улыбается:
— Твоя? Я так понял, все претензии ко мне.
— Я с ней последняя разговаривала. Я отвезла ее к вам домой. И теперь люди думают, что если…
Коган продолжает улыбаться, но как-то натянуто. Все его обаяние пропадает. Тед рассчитывал на куда менее агрессивный ответ. Ему казалось, что она будет молча слушать историю его страданий и лишений, кивать, смотреть в пол и — не раскаиваться, нет, — но хотя бы жалеть его. Что она обдумает свое поведение и изменит показания.
— И поэтому ты сказала полиции, что видела, как мы с Кристен занимались сексом? — спокойно продолжает Тед. — Чтобы перевесить вину на другого?
— Нет. Я так сказала, потому что это правда.
— Правда. Ага. Ты уверена?
— Вполне.
— Ты уверена, что не вообразила то, чего на самом деле не было?
— Это вы сами все выдумали!
Тон у нее издевательский, и Тед совершенно ошеломлен таким ответом. Он пытается придумать, что сказать, но, прежде чем успевает открыть рот, Керри уже несется дальше:
— Слушайте, Кристен не хотела всего этого. Она не хотела, чтобы у вас были неприятности. Вам всего и надо было, что поговорить с ней.
— Я не мог.
— А надо было.
— Согласен. Но теперь легко рассуждать. А в тот момент у меня был важный звонок на второй линии.
— Важный. С женщиной? Новой телкой?
Опять этот ернический тон, думает Коган.
— Нет, с врачом, — отвечает он. — Я консультировался по поводу своего больного с врачом из Миннесоты.
— Она и раньше вам звонила, — Керри твердо решила не отступать, — за два месяца до этого. Или когда там это было… Она вам еще диск оставила, помните? И записку написала. Ей нужно было с вами поговорить. И вы ее опять продинамили.
Оставляла, это правда. Коган вернулся как-то с работы и на коврике перед дверью нашел сверток и приклеенную к нему записку.
Дорогой доктор Коган!
Большое спасибо за то, что помогли мне. Не знаю, как Вас благодарить (еще раз). Надеюсь, Вам понравится диск, который я для Вас записала. Вы ведь слушаете музыку, когда оперируете? Пусть она Вас вдохновляет.
Р. S. Пожалуйста, позвоните мне на мобильный, когда будет время. Мне нужно Вам что-то сказать.
Коган тогда еще колебался, вернуть подарок или сообщить начальству, что он его получил (по правилам он обязан был сообщить). Но вместо этого выбрал наиболее безопасный, как ему показалось, путь: позвонил Кристен на мобильный и поговорил с ее автоответчиком. Поблагодарил за подарок и записку и напомнил, что ему не полагается иметь с пациентами личных отношений. За нарушение этого правила его могут выгнать с работы. Потом сказал, что он надеется, Кристен его поймет, и пожелал ей всего самого доброго. Больше Тед о ней ничего не слышал.
— Мне очень жаль, — говорит Коган. — Я думал, она меня поняла.
— Она поняла. Вы хотели забыть о той ночи. И я вас тоже прекрасно понимаю. Это была ошибка.
Коган открывает рот, чтобы ответить ей, но по пути от мозга к языку слова набредают на развилку и не знают, куда свернуть. Она его сделала. Если он сейчас скажет, что забывать ему нечего, что ничего не случилось, он подтвердит ее теорию — что он хочет все забыть. А если подтвердит, что совершил ошибку, то признает свою вину, а Керри только этого и добивается. Единственный вариант — не отвечать вообще.
— Тебя это сейчас волнует? — спрашивает он. — Как бы поскорее забыть и не вспоминать?
— Нет.
Коган проходит вперед и берет с полки фильм за 9.95.
— А что тогда?
Керри не отвечает. Она снова смотрит в пол. А Тед думает: «Мы с ней находимся в разных, параллельных мирах. У каждого из нас своя правда. И вместо того, чтобы отрицать ее правду, мне бы надо к этой правде присмотреться и попытаться принять».
— Это потому что я с тобой не переспал? — Коган говорит тихо и делает вид, будто разглядывает старые фильмы на полках. Прямо перед ним лежит DVD, фильм Вуди Аллена «Сладкий и гадкий».
— Нет.
— Мне тоже так кажется. Это было бы как-то мерзко, а?
Коган делает еще шаг и берет с полки «Аферу Томаса Крауна» и переворачивает диск, чтобы прочитать аннотацию.
— Можно я вас спрошу? — говорит Керри.
— Давай.
— Почему вы не женаты?
— А что такое?
— Ну, просто мне всегда было интересно.
Обалдеть, думает Коган. Такой вот у нее уровень интеллектуального развития. Главный философский вопрос, можно сказать.
— Я был женат. Целых два года.
— И что случилось?
— Она меня бросила. Вернулась к своему бывшему парню.
— Почему?
— Он ей больше мог предложить. — Тон у Теда не снисходительный, но усталый, словно ему приходится объяснять очевидные вещи. — К этому мужику все прилагалось: большой дом, платиновая карточка «Америкен Экспресс», «мерседес» кабриолет. А еще преданность, моральная поддержка и бесплатные консультации психолога.
Мордочка у Керри становится недоуменная:
— А я думала, врачи много зарабатывают.
— Некоторые. Вот, например, мой приятель Ринхарт. Он пластический хирург. Но по сравнению с тем мужиком я вообще за спасибо надрываюсь.
Она улыбается до того сексуально, что изумленный Коган отводит взгляд. И смотрит на диск, который держит в руках.
— Вот это точно убойный парень, — говорит Тед. — Крауна играет Пирс Броснан. Спроси любую женщину за тридцать, и она тебе скажет, что он секс-символ. Я знаю одну медсестру, которая этот фильм раз двадцать смотрела. Это такой «Титаник» для тех, кому за тридцать. Его надо в школе изучать.
Она рассеянно смеется. Так смеются, когда вдруг вспоминают что-то давно забытое и очень приятное.
— А Гвен говорила, что вы похожи на Джорджа Клуни.
— Гвен? — Вот теперь Тед и вправду удивился.
— Она с нами в ту ночь приезжала, помните?
— А, да.
Еще как помню, думает Коган. Той ночью он взял у нее номер телефона, а через неделю с ней переспал. Один раз, но все-таки переспал. В классификации Теда Гвен попадала в категорию «красивые женщины, у которых есть парень и загадочные взгляды на измену, которых тебе все равно никогда не понять, нечего и пытаться». Гвен сообщила, что иногда неверность бывает даже полезна, вот ей, Гвен, например, сейчас очень полезно развлечься на стороне. Этого требует ее нынешняя стадия развития. Но разумеется, правило из этого делать нельзя. Гвен искала подходящую кандидатуру, и взрослый мужчина, врач, хирург, ни много ни мало, человек, никак не связанный с ее студенческим окружением, оказался первым номером в ее списке.
Когана удивило, что Гвен не призналась в этой связи, давая показания. Однако он рассудил, что девушка решила не рисковать, что она стремилась избежать ссоры со своим парнем. Нет, Коган ее не винил. Расскажи она об этом, и история заиграет новыми красками, Тед в ней будет выглядеть еще более непрезентабельно. Однако в правильности ее решения Коган все же сомневался, поскольку полагал, что правда все равно всплывет.
— Она это еще тогда сказала, — продолжает Керри. — Типа, вы на него похожи.
— Это она «Скорой помощи» в детстве пересмотрела.
— Может быть. Я этот сериал никогда не любила.
— Я слышал, Гвен давала Кристен юридические советы.
— Да. — Керри ужасно удивлена. — А вы откуда знаете?
— Я читал ее показания.
— У нее, по-моему, парень — студент юридического.
— И она никогда не задавалась вопросом, что же произошло?
— То есть?
— Как она отреагировала, когда Кристен заявила, что переспала со мной?
Керри пожимает плечами:
— Не знаю. Наверное, в шоке была, как и все мы. А что?
— Бог с ним. Это неважно.
Коган кладет «Аферу Томаса Крауна» на место.
— А вы знали?
— Что?
— Что жена вам изменяла?
Коган улыбается. Брат ему тот же вопрос задавал. И Ринхарт с Кляйном. «Подозревал» — так он им ответил. Но, если честно, это не совсем правда. Он утаил самую малость. А вот Керри, решает Тед, услышит все как было. Он не надеется на то, что его искренность заставит ее в свою очередь быть искренней с ним. Просто пусть знает, что он перенес. Перенес и выжил.
— Точно не знал. Но надеялся.
Ага, он добился, чего хотел. Керри изумленно моргает:
— Почему?
— Потому что я чувствовал себя жертвой. И мне нужны были доказательства того, что я жертва. Настоящие, стопроцентные.
— А Кристен как раз все наоборот говорила. — Похоже, эта часть его признания на Керри впечатления не произвела. — Она не чувствовала себя жертвой. Ни капельки. А все старались сделать из нее жертву.
— Отец старался?
— Начал он. А потом и мать подхватила. Она к его мнению очень прислушивалась. Знаете, я иногда думаю, она нарочно это сделала.
— Что?
— Эту историю раскрутила. Она все время придумывала для него какие-нибудь локальные кризисы. Типа, чтобы привлечь внимание. Так Кристен говорила. Миссис Кройтер знала, что мистер Кройтер с ума сойдет, когда увидит дневник Кристен.
— Вообще-то, ей надо было первой с Кристен поговорить.
— Вот-вот. Кристен это ужас как взбесило. Типа, что мама могла бы вообще отцу не говорить.
— И что бы она тогда сказала маме?
— То же самое, что она в конце концов сказала отцу. Что это она так в написании сочинений упражнялась. Вроде училась книжки писать.
— А отец ей не поверил?
— Он на нее просто как тигр набросился. Потребовал, чтобы она сказала, где это ей такое домашнее задание задали. Кто учитель? Как именно было сформулировано задание? Он же сам следователь. Расследует мошенничества по страховке. Он всегда чуял, когда она врала.
Забавный вариант истории, думает Коган.
— Он ей: ладно, раз тебе это миссис Брейкен задала, пойдем поговорим с миссис Брейкен.
Чем больше Тед ее слушает, тем грустнее ему становится. Как-то у него не получается сердиться на девочек. На мгновение он вдруг отстраняется от ситуации и ужасно негодует на врача, который посмел переспать со школьницей. Это все-таки выводит Когана из себя, и тон его внезапно становится враждебным:
— Надо было держаться этой истории. Стоять на своем. Что она все выдумала и правда писала сочинение. Ведь так оно и было, разве нет?
— Она вас защищала. Сказала, что вы ее не насиловали. Что она сама хотела.
— Отрицая изнасилование, она признавала, что я с ней спал.
— Она вас защищала, — повторяет Керри.
— Она не меня защищала. А себя. А ты, как ты могла сказать, что видела нас? Неужели ты меня настолько ненавидишь?
— Я вас не ненавижу! Я бы вообще тогда с вами разговаривать не стала.
— Ну давай, отомсти мне! Так, чтоб я с работы вылетел.
Наконец-то ему удалось ее расстроить. Она беспомощно смотрит на него.
— Я ни в чем не виновата, — бормочет Керри.
— Ага. Отличная отмазка. Придумай что получше.
Прежде чем она успевает ответить, звонит мобильный. Тед вытаскивает свой, но звонит ее телефон. Она смотрит на экран и говорит в трубку:
— Привет! Можно я тебе перезвоню? Я тут анкету на поступление заполняю.
Потом отключается и поворачивается к Теду:
— Мне пора. Мы с мамой встречаемся, и я уже на десять минут опаздываю.
Она убирает мобильник в сумочку и протискивается мимо него, направляясь к выходу.
— Керри, подожди!
Она не оборачивается.
— Постой!
Тед идет за ней и хватает ее за руку, несильно, но она все же оборачивается и сердито глядит на него.
— Ты никому не скажешь, что я с тобой разговаривал?
— Я сама первая с вами заговорила. — Она почти ухмыляется.
— То есть не скажешь?
— Думайте что хотите. Можно мне идти?
Он собирается ее отпустить, но тут из подсознания выбирается новая мысль.
— Кристен оставила мне записку. Ты говорила, она хотела что-то сказать. Что?
— Это неважно. Я вообще об этом забыла и вспомнила, только когда вы об этом заговорили.
— Мне важно.
Керри смотрит на него, пытаясь решить, насколько она перед ним виновата, если виновата.
— Что она хотела сказать? — уже мягче спрашивает Тед.
— Она хотела вам сказать, вам надо обязательно к врачу сходить.
Тед замирает.
— Что, прости?
— Я не знаю почему. Кристен не хотела рассказывать. Но вы-то наверняка знаете.
Понимает Керри, какое она произвела на него впечатление, или нет, она все же пользуется его растерянностью, чтобы сбежать. Девушка выворачивается из его рук и идет к выходу.
— Керри, подожди!
— Сэр, вам помочь?
Коган разворачивается. За его спиной стоит Джей-Ди. Доброжелательной улыбки как не бывало, вместо нее на лице хмурая озабоченность охранника, в заведении которого давно не наблюдалось беспорядков, и он бы предпочел не видеть их еще столько же.
— Нет, спасибо! Мне ничего не надо.
— Вы ведь тот самый парень?
— Какой? — Тед уже и сам знает ответ.
— Про которого в газетах пишут.
— Вы о чем?
— Вы тот, кто переспал с девушкой, которая потом покончила жизнь самоубийством.
— Ни одна девушка, с которой я переспал, не покончила жизнь самоубийством.
— А похожи.
— Нет, это не я. Слушайте, мне ничего не надо, — повторяет Тед. — Вы мне очень помогли. Правда! Большое вам спасибо!
Он в темпе вальса двигает к двери. Но Джей-Ди его все-таки задержал. Коган выходит на улицу, когда Керри уже и след простыл. Она скрылась за углом. Знать бы, за каким.
5 мая 2007 года, 10.56
«Она хотела вам сказать, вам надо обязательно к врачу сходить», — крутится в голове у Когана, пока он пробирается домой по пробкам. Он по привычке поехал той же дорогой, что и обычно, с Университетского на Палм-драйв, потом на Арборетум и налево, на Сенд-Хилл. Этот путь проходит мимо торгового центра Стенфорда. Сенд-Хилл приобрел известность в девяностых, во время технологического бума, когда цены на недвижимость в этом районе взлетели до небес. Шесть километров пути от торгового центра до 280-го шоссе забиты, как и всегда по субботам. Пробка в сторону шоссе даже больше, чем в сторону торгового центра, но Коган не раздражается. С тем же успехом он мог бы мчать со скоростью 140 километров в час по шоссе. Отчаяние потихоньку уступает место нервному возбуждению. Когана пьянит внезапная догадка. Такого с ним не было уже пару недель.
Что же она имела в виду? Керри собиралась передать ему эту фразу уже давно, почти месяц назад. Собиралась — и забыла. И тем не менее он был совершенно здоров — если не психически, то уж физически точно.
«Она хотела вам сказать, вам надо обязательно к врачу сходить».
Значит, с Кристен что-то было не так. Очень не так. И в данном случае — ему это на руку.
Когану ужасно хочется с кем-нибудь поговорить. С Кэролин? Не стоит. Как ему не жгло под хвостом, но Кэролин обязана будет передать всю информацию в прокуратуру, а Теду еще нужно эту информацию обдумать. И возможные осложнения.
Но вот Кляйн, его чудесный бесхребетный друг, вполне подойдет.
— О, привет! — отвечает Кляйн, взглянув на определитель номера.
— Ты где?
— В клубе. А что стряслось?
Отлично. Клуб гораздо ближе, чем дом Кляйна. Как только Тед доберется до развязки, пробка рассосется, и он на всех парусах домчится до места назначения минут за восемь.
— Надо поговорить.
Кляйн уныло вздыхает. Но не раздраженно, уже хорошо.
— Давай через полчаса? Я тут с Триш и мальцом обедаю. Мы с Ринхартом через тридцать минут в «Синий мел» подгребем, лады?
— Нет, Кляйн, ты мне нужен сейчас. Я ее видел.
— Кого?
— Девчонку. Керри.
— Тед, погоди…
Поздно. Он уже повесил трубку.
Коган въезжает на парковку клуба и удивляется тому, как он отвык от этого места. А вроде был совсем недавно. Похожее ощущение Тед испытал, когда приперся на встречу одноклассников много лет назад. Вроде все знакомое и в то же время чужое. И, как и тогда, его охватывает тоска по прошлому. Тед тяжело пережил отстранение от должности, но иногда ему кажется, что мелкие потери дались ему еще труднее. Простые радости: подкалывать Кима и Ринхарта во время игры или, развалившись в кресле рядом с бассейном, комментировать матч и способности теннисистов. Они оказались недоступны, и это все равно что лишиться одной из спиралей ДНК.
Обычно девушка на ресепшен даже не спрашивает его карточку члена клуба. Она просто улыбается и говорит: проходите, доктор, я вас записала. А сегодня та же самая девица с лицом, нисколько не обезображенным интеллектом, изумленно смотрит на него.
— Привет, Сандра. — Тед протягивает ей карточку. — Как дела?
— Нормально. — Она берет карточку, но явно не знает, что с ней делать.
Тед чувствует — что-то не так. Наверное, девушка слышала о его аресте. Он спрашивает, будет ли она прокатывать карточку или ему просто проходить.
Она смотрит на карточку, потом на него, потом на кард-ридер на столе. Тед все еще не догадывается, чем она так обеспокоена. И только когда Сандра прокатывает наконец карточку, он понимает, в чем дело.
— Простите, — говорит Сандра, — ваша карточка заморожена. — И через секунду: — А вам что, не сообщили?
— Заморожена? Что это значит?
— Приостановлена.
— Я ее не замораживал.
— Я знаю. Это руководство клуба. Погодите, я сейчас Билла позову.
Выходит Билл, менеджер клуба, вполне приятный парень. Был приятным. Биллу лет сорок, но он в отличной форме. Он появляется через несколько минут, как всегда в белой рубашке поло, которая подчеркивает накачанную мускулатуру. Он из тех, кто выглядел бы старше своих лет, если бы работал в офисе. Но в клубе Билл проводит на улице пять дней в неделю, и это позволило ему сохранить молодость тела и кожи. Впечатление усиливается еще и потому, что Билл пользуется каким-то средством для укладки волос, и от этого его темная шевелюра выглядит немного неестественно.
— Привет, Тед, как дела?
— Все отлично, Билл. Вот только я не могу пройти мимо вашей тронувшейся умом охранницы.
Билл улыбается Сандре, и она улыбается в ответ, радуясь тому, что теперь ее начальнику, а не ей придется бодаться с клиентом.
— Мне очень жаль, но ваше членство в клубе временно приостановлено. — Билл говорит ровным официальным тоном, каким обычно общается с теми, кто не смог заплатить вовремя членский взнос.
— Это вы его приостановили?
— Нет. Это дирекция. В соответствии с политикой клуба.
— Что-то я не помню такого пункта.
— Клуб может разорвать любой договор. В вашем случае он не разорван, а приостановлен до тех пор, пока… Ну, пока ситуация не разрешится.
— И почему мне об этом не сообщили?
— Мы сообщили. Мы послали вам письмо.
Да, такое вполне могло быть. После ареста Тед редко просматривал почту и сразу откладывал в сторону то, что казалось ему неважным. Он вполне мог решить, что это письмо с обычным ежемесячным обновлением услуг клуба.
— Скажите, Билл, разве вы не являетесь членом совета директоров?
— Ну… да…
— То есть вы тоже голосовали за то, чтобы приостановить членство?
— Мы… понимаете… Нам было трудно принять решение…
— Как поживает ваша матушка?
— Что?
Билл отлично знает, о чем речь, хоть и не хочет в этом признаваться. На лице появляется виноватое выражение.
— Спасибо, здорова, — отвечает он почти шепотом.
— И что, моя консультация помогла?
Билл смотрит в пол:
— Да.
— Простите, я не расслышал.
— Да. — Билл говорит уже громче, даже стоявшие рядом гости оборачиваются. — Слушайте, Тед, дело не только в директорах. У нас тут родители пришли жаловаться. Сюда же детей приводят.
— О господи! Вы чего, совсем с катушек съехали?
В этот момент из ресторана выходит Кляйн и, заметив Когана, двигает в его сторону.
— Все нормально, Билл, — говорит он. — Тед пришел ко мне. Дальше я с ним сам разберусь.
Кляйн берет Теда за локоть и тихонько говорит:
— Пошли, старик! Расслабься, оно того не стоит.
Они садятся в машину. Коган молчит уже несколько минут. Он не то чтобы в ярости от того, что сделал Кляйн, но достаточно зол, чтобы не разговаривать. А Кляйн переживает, потому что плохо разбирается в эмоциональных нюансах. Он предпочитает четкое и ясное изложение ситуации. Как и большинство женщин, с которыми встречался Коган. Вообще говоря, если бы Кляйн был женщиной, он бы как раз так себя и вел. Спрашивал бы постоянно: о чем ты думаешь? — или жаловался: я, мол, тебя не понимаю.
И самое смешное, как только Коган воображает Кляйна произносящим этот бред, тот немедленно выдает почти точно такую фразу, только в чуть более мужественном варианте:
— Как дела, а? О чем задумался?
— О том, что ты меня сейчас спросишь, о чем я думаю.
— Не, я серьезно.
Тед упорно смотрит на дорогу.
— И я серьезно.
Кляйн молчит пару секунд.
— Прости, — говорит он наконец. — Я думал, ты знал.
— Не парься.
— Я собирался тебе сказать, но совсем закрутился с этим переездом. Мы же новый дом купили. У нас уже залог приняли, и тут Триш вдруг на попятный. И мечется туда-сюда всю неделю. Ей кажется, что цены упадут и мы месяцев через шесть или через годик дешевле купим. Или больший за те же деньги. Мы только об этом теперь и говорим.
— Да, тяжелый выбор.
Кляйн не успокаивается. Ему надо оправдаться, надо объяснить, что он и сам только несколько дней назад узнал от другого члена клуба, который спросил, как у Когана настроение.
Кляйн нудит и нудит, вымаливая у себя же самого прощение, а Коган думает о том, как он вел себя в клубе. Справился ли он с ситуацией? Вроде да. Неплохо вышло. Он не позволил Биллу его унижать. Вот сукин сын! Да он Теду каждый день названивал, когда мать в реанимации лежала. И вот пожалуйста, только хвост припекло — тут же Теда с готовностью продал.
— Мы ходили на концерт, — говорит Кляйн.
Коган глядит на приятеля. Похоже, с темы приостановленного членства тот уже слез.
— На «The Chemical Brothers». С Розенбаумом. Пару дней назад. Это он билеты достал.
— «Будудоктором». Вот козел!
— Слушай, он, конечно, бестолковый, но парень хороший.
— Ладно, не заводись.
Розенбаум — последний человек на свете, кого Коган хотел бы сейчас обсуждать. Хотя тот наверняка распускает гнусные сплетни за его спиной. Вот им с Беклер счастье-то привалило!
— Это, короче, электронная музыка. Ты ведь знаешь эту группу?
Коган кивает. Знает, конечно. Он их иногда в операционной ставит. К чему это он?
— Там площадка такая странная, смахивает на огромный клуб. Мы все надрались в зюзю и давай плясать рядом с компанией девчонок. И я одну все время руками задеваю, а она вроде ничего, не против. Тогда я ее и вправду беру за талию. Ничего такого, просто держу аккуратненько. Она опять — ноль реакции, даже не оборачивается. Тогда я обнаглел и держу ее крепче, уже руку ей на живот кладу. А она ко мне назад отклоняется. А у меня руки ну как будто соскальзывают случайно иногда, и я уже чувствую край ее лифчика и тяжесть груди. Круто! Заводит, но при этом как бы ничего личного — она же не поворачивается.
Коган озадаченно смотрит на Кляйна. Ну надо же, Кляйн впервые за долгое время рассказывает такую интересную историю.
— И что, другие парни видят, как ты ее лапаешь?
— Ну да. И подбадривают меня.
— А дальше?
— Вот то-то и странно. Ничего. Концерт заканчивается, зажигают свет, и она мне говорит «пока»! И уходит! Как будто ничего и не было. Словно мы познакомились на вечеринке, поговорили пару минут и разошлись каждый своей дорогой.
— А ты уже губы раскатал.
— Да нет. Я бы так и так не стал ничего делать. И я подумал, может, с тобой тоже что-нибудь подобное было? Может, ты посидел на кровати с этой девочкой, поговорил, а она из этого раздула целую историю? Я уже давно об этом думаю. Могло такое быть? — неуверенно спрашивает Кляйн. — А?
— Думаешь, я ее трахнул?
— Я этого не говорил.
— Ага. Думаешь, девчонка лежит на кровати раздетая, чего бы Когану ее не пощупать? Он ведь всегда так делает. Он у нас дока по этой части. Заставить женщину снять одежду и пощупать ее так, чтоб ей понравилось. Ну а эта просто оказалась чуточку моложе.
— Сильно моложе, — вставляет Кляйн.
— Ладно, сильно моложе.
Коган ждет, когда же Кляйн спросит. Ведь должен же спросить! Заставить поклясться здоровьем близких. Вместо этого Кляйн выдает — как всегда вовремя — более предсказуемый и назидательный пассаж:
— Надо было тебе что-нибудь дельное мне ответить, когда я тебе звонил в ту ночь. Нечего было врать про старую подружку и ее приятельницу. Сказал бы правду, и разговора бы этого не было. Я бы тебе мозги на место вправил. Велел бы выкидывать их из дома к чертовой матери.
— Я знаю, — отвечает Коган, снова замедляя ход перед пробкой. — Я знаю, Кляйни.
Коган ведет машину и улыбается. Иногда, выпив вечером пару стаканов вина, он ложится в гамак и слушает диск, который ему подарила Кристен. Она его сама записала. На диске двенадцать музыкальных композиций, в основном саундтреки к фильмам. Кристен аккуратно выписала названия всех песен на коробке и даже вывела заглавными красными буквами: МУЗЫКА НОЖЕЙ.
Музыка играет громко, но не слишком громко, а он вспоминает то утро. Тед присел на краешек ее постели. Спросил девушку, как она себя чувствует. Его и самого мучило похмелье. Взял ли он ее при этом за руку? Он не помнит точно. Но вряд ли.
— Если узнают, что ты у меня ночевала, меня с работы вышибут, — сказал ей Тед. — Неприятностей будет — не оберешься.
Может, он слишком пристально и долго на нее смотрел? Тед всего лишь следил за выражением ее лица. Пытался понять, дошел ли до нее масштаб бедствия. Но что-то в ее взгляде зацепило его, отвлекло от темы. И его фраза просто повисла в воздухе вместо того, чтобы напугать Кристен. Они помолчали, и девушка спросила:
— А где Керри?
— Спит на диване в гостиной.
— Сколько времени?
На тумбочке стоял будильник.
— Семь утра.
— А знаете, вы ей очень нравитесь. Керри. Она в вас втюрилась.
— Я знаю. Ты мне уже раза три это сказала.
— Правда?
Кристен отвернулась, прикрыла рот ладонью и покашляла так, словно ее подташнивало.
— Ты как?
— Нормально. — Она с трудом улыбнулась. — Можно я душ приму?
— Конечно. Погоди, я полотенце принесу.
Да, ситуация подходящая, думал Коган. Легко вообразить себе что-нибудь лишнее. Когда он вернулся, она стояла в ванной. Дверь была открыта. Кристен уже разделась и разглядывала себя в зеркало. Тед так удивился, что застыл с полотенцем в руках. Она увидела его в зеркале, но даже не попыталась прикрыться. Просто спокойно посмотрела в глаза его отражению и сказала:
— Не очень-то я сексуальная сегодня, а?
Тед не ответил, и она повернулась к нему лицом. В ее глазах был вызов, призыв оценить ее тело.
— Держи! — Он протянул ей полотенце. — Потом просто повесишь на дверь. Там вроде есть шампунь. Насчет кондиционера не знаю. Тебе нужен кондиционер?
Тед размышляет, не зайти ли ему в «Синий мел» поздороваться с Ринхартом, но места для парковки поблизости от бара не находится, и он решает ехать дальше. И потом, говорит он Кляйну, у него еще полно дел.
— Каких таких дел? — спрашивает Кляйн. — С пацанами в компьютерные игрушки резаться?
— Нет. Есть дела, не беспокойся.
— Так чего ты меня позвал, Тед? — после паузы спрашивает Кляйн. — Ты мне что-то хотел сказать. Про подружку ее вроде. Или нет?
Сердитый Кляйн сидит, выставив локоть в окно. Видно, что новый, мрачный, непредсказуемый Тед надоел ему до чертиков и он бы с куда большим удовольствием выпил с веселым и суматошным «старым» Тедом.
— Хотел.
Еще несколько минут назад Коган и правда собирался рассказать Кляйну про встречу с Керри. Но сейчас до него доходит, что Кляйн не умеет хранить секретов и вываливать на него лишнюю информацию опасно. Не надо было ему звонить. Но прямо так и сказать Теду неудобно. А что-то сказать надо.
— Я хотел тебе сообщить, что неправильно представлял себе, как все было.
— То есть?
— Я слишком сконцентрировался на показаниях Керри. Почему она сказала, что видела нас, и все такое.
— И почему же?
— Знаешь, тут надо психиатра привлекать, чтобы разобраться. По-моему, у нее какой-то странный перенос случился. Или, может, она себя считает виноватой и страшно переживает. Но она явно свято убеждена в своей правоте.
— Тебе не кажется, что это очень плохо?
— Кажется. Но важно-то другое. Важно то, что Кристен говорила своим родителям.
Тед и вправду хочет, чтобы Кляйн сам дотумкал, но терпения ждать результатов мыслительной деятельности у него не хватает.
— И что она им говорила?
— Что она занималась сексом со мной по собственному желанию. Что я, конечно, свинья, потому что выкинул ее потом как котенка, но она это пережила и не обижена. Что она приняла решение и готова отвечать за его последствия. Что именно со мной она хотела трахнуться и потерять невинность. А дальше пошли все в сад, ничего другого я не скажу, как бы вы ни старались меня заставить.
— Но это же неправда?
— Судя по всему, она считала это правдой. У нее был выбор: сказать, что я ее изнасиловал, или сказать, что все было по обоюдному желанию. И она выбрала второе, потому что эта версия была ближе к тому, что Кристен считала правдой. На этом все и должно было закончиться.
— Я так понял, правда в том, что ничего не было?
— Да, доктор. А что, если было?
— Не понял?
— Что, если с кем-то она все-таки переспала?
Кляйн изумленно моргает:
— С кем?
— Не знаю. Ты смотришь бонусы на DVD-шных фильмах?
— Ну да.
— Помнишь, там бывают сцены, которые не вошли в фильм?
— Ага.
— Вот такую сцену я и ищу. И думаю, что знаю, где ее найти.
5 мая 2007 года, 10.15
В радиусе пятнадцати миль от дома Кристен только две бесплатные клиники, куда она могла бы обратиться. Одна — центр планирования семьи — находится в Редвуде, а вторая, которая так и называется, «бесплатная клиника», — в Пало-Альто. Светло-зеленое здание расположено в районе с очень оживленным движением, в нескольких кварталах от центра города. И хотя его специально построили во дворах, а не на улице, многие пациенты все же предпочитают парковаться подальше, чтобы их никто не заметил.
Клиника в Пало-Альто ближе и удобнее, но Коган решил, что Кристен не рискнула бы ехать туда и отправилась сразу в центр планирования семьи.
Тед высаживает Кляйна, звонит Джошу и спрашивает, нет ли у того фотографий Кристен. Он же знает, что у Джоша и Стива целая база данных составлена для их рейтинга популярности. Но Когану нужны хорошие фотографии. Без зерна и в фокусе.
Естественно, Джош спрашивает, зачем Теду фотографии.
— Это чтобы ее опознали, да?
— Да ты прямо Проницательный Билл.
— Может, расскажете, что задумали?
— Потом, ладно?
Вот так они теперь разговаривают. Они отлично понимают друг друга. Коган что-то рассказывает, а что-то нет, и Джош с этим смирился. Ныть и совать нос в чужие дела бесполезно, Коган сразу сворачивает беседу.
— Забавно. Вам в каком виде? — спрашивает Джош.
— Не понял.
— Цифра, бумага? Две на странице? Четыре? Или, может, слайд-шоу?
Тед как-то не подумал, что вообще-то существуют цифровые технологии. Интересно, как люди будут реагировать, если он будет им фотографии на планшете показывать? С одной стороны, атмосфера будет более доверительной. С другой — если его застукают с этими фотографиями на планшете, у него будет куча неприятностей.
— Вот что, — говорит Джош, прежде чем Тед успевает ответить, — я их на карту памяти скину и покажу, что у меня есть. Вам когда нужно?
— Завтра, — отвечает Коган. — Рано утром.
7 мая 2007 года, 14.45
— Останови-ка! — говорит Мэдден, глядя на экран. — Вот же он, въезжает на парковку. Это его машина.
— Точно, это твой красавчик, — отвечает Бернс, который держит в руках пульт дистанционного управления.
На мониторе время, 11.32. Значит, Коган сначала съездил в центр, а уж потом в бесплатную клинику. А вот он входит в здание. 11.33.21.
— Он разговаривает с той же женщиной, что и я, — сообщает Мэдден директору клиники, Ребекке. Она разрешила им просмотреть пленки службы безопасности, но энтузиазма при этом не продемонстрировала. — Как ее зовут?
— Это Хетер. В прошлом году она пришла к нам волонтером, а сейчас мы ей уже зарплату платим. Там частичная занятость, но все-таки деньги.
— Она сегодня здесь?
— Во вторую смену. Минут через двадцать придет.
— Смотри-ка, — Бернс показывает на экран, — у него целая куча фотографий. Не меньше четырех снимков. У нас столько нету.
Мэдден зачарованно наблюдает за тем, как Коган двигается и ведет себя. Смущенное вступление, пара обаятельных улыбок. Вот гад, он с ней флиртует! Вообще говоря, он всех, кто попадается ему на пути, пытается обаять. Ей же лет двадцать, может, двадцать один, с отвращением думает Хэнк. Подумать только, этому парню разрешали осматривать пациенток в больнице, давали полный карт-бланш. Он трогал молоденьких девочек. В голове не укладывается!
— Она покачала головой, — комментирует Бернс. — Вот, еще раз.
Мэдден не отвечает. Он борется с подступившей тошнотой.
— Хэнк, ты как?
— Нормально. — Ощутив, что напарник внимательно его разглядывает, Мэдден достает платок и вытирает лоб. — Все нормально, не парься.
Они смотрят пленку дальше. Звука нет. В кадр входит еще одна женщина. Хэнка потихоньку отпускает. Хетер передает ей какие-то бумаги. И снова что-то говорит Когану.
Полицейские досматривают пленку до конца. Коган садится в машину и уезжает.
— А эта Хетер, — оборачивается к Ребекке Коган, — она вам что-нибудь об этом говорила?
— Нет, она об этом не упоминала.
— Похоже, он ничего не узнал, — объявляет Бернс.
— Посмотрим, что она нам скажет. Через двадцать минут, вы говорите?
Директриса кивает и спрашивает:
— И что, он может быть опасен?
— Мы не знаем, что он задумал. Ладно, подождите, мы скоро вернемся. Пойдемте, мистер Бернс. Я вам латте куплю.
6 мая 2007 года, 11.33
Коган входит и с порога понимает, что девушка на ресепшен ему не поможет. У нее выбриты виски и высветлены волосы на макушке. В каждом ухе как минимум пять сережек плюс по две над бровями. На ее внешний вид Теду наплевать, в больнице он достаточно повидал фанатов пирсинга и татуировок. Нет, дело в том, как она на него смотрит. В лучшем случае равнодушно, в худшем — с раздражением. Явно мысленно спрашивает: ну, а ты какое дерьмо продаешь?
— Здравствуйте, — холодно говорит он, решив и вести себя соответственно. — Простите, что беспокою вас.
— Здравствуйте, — столь же холодно отвечает девушка. — В чем дело?
Так же, как и в центре планирования семьи, Тед достает удостоверение врача, старое, последнее у него отобрали, когда отстраняли от должности.
— Я работаю в больнице Парквью. — Тед машет удостоверением где-то на уровне груди. — У меня есть пациентка, которая, вполне возможно, обращалась к вам несколько месяцев назад. А может быть, и нет. У нее сейчас куча проблем. И мы пытаемся установить, приходила ли она сюда. Я понимаю, это давно было, но не согласитесь ли вы взглянуть на пару фотографий?
— А что за проблемы?
— Личного характера.
— У нас тут клиника, — говорит девушка. — Вы же знаете, мы не имеем права предоставлять информацию о пациентах.
Коган отвечает, что он все знает, но ведь она может просто взглянуть? Вполне вероятно, что эта пациентка к ним вообще не приходила, и чего тогда огород городить? Прежде чем девушка успевает отказаться или согласиться, Тед вытаскивает большой листок с распечатанными фотографиями и кладет на стойку.
На всех снимках Кристен выглядит чуть-чуть по-разному. Если приглядеться, понятно, что с двух фотографий удалили при помощи фотошопа ее друзей. На второй паре снимков ее запечатлели, когда она этого не ждала, хотя на одном из них Кристен пристально и немного сердито смотрит прямо в объектив.
Джош использовал зум, когда снимал ее, забравшись на скамейку в школьном дворе. Кристен стоит в толпе, но все остальные повернулись к фотографу спинами. И только Кристен смотрит в его сторону, и этот контраст создает отличный художественный эффект. Смотрит в камеру она и вправду очень серьезно и сердито, так что непонятно, о чем же она думает. Любит она вас или ненавидит? Все равно не угадаете.
— Это та самая цыпочка.
Тед моргает:
— Та самая — это какая? Что вы имеете в виду?
— Да про нее полицейский пару недель назад приходил спрашивать.
Она отодвигает снимки, но внезапно замирает. Что-то привлекло ее внимание. Девушка смотрит на нижнюю левую фотографию. Единственную, на которой Кристен в бейсболке с логотипом кинофестиваля.
— Что такое? — спрашивает Тед.
Девушка медленно поднимает голову, и вид у нее потрясенный и испуганный.
— А что с ней случилось? — спрашивает она.
— Вы ее помните?
— Может, и помню.
— Очень может быть? Или так, показалось?
— Вы в Парквью работаете?
— Ну да.
— У нас тут одна врачиха от вас добровольцем работает. Доктор Беклер.
У Теда сердце уходит в пятки.
— Я забыла, как ее зовут, эту Беклер, — несколько неестественно продолжает девушка.
Как бы Коган ни был сейчас увлечен своими мыслями, он все же догадывается, что его проверяют.
— Ее зовут Энн.
— А, ну да, Энн! — И все же она по-прежнему подозрительно его разглядывает. — Вы с ней знакомы?
— Да. Признаться, — несколько смущенно произносит Тед, — у нас было несколько стычек в операционной.
— Правда?
Тед уже собирается рассказать про свои отношения с Беклер более подробно, но в этот момент дверь за его спиной распахивается. Высокой темноволосой женщине на вид лет двадцать пять — тридцать. Взрослая, не подросток. Коган, повинуясь инстинкту самосохранения, убирает фотографии обратно в большой желтый конверт.
Женщина подходит ближе.
— Здравствуйте, — невыносимо бодрым голосом говорит она, явно стараясь скрыть волнение. — Доктор Гуман назначила мне прийти в 11.30.
— Добрый день! — приветливо отвечает секретарша и протягивает женщине анкеты для заполнения.
Анкеты и прочие бумаги лежат стопкой рядом с небольшой подставкой для информационных буклетов. Почти таких же, какие бывают на столах в бюро путешествий — с рекламой туров, курортов и круизов. Только эти брошюры рассказывают про такие путешествия, в которые лучше бы не пускаться.
— Доктор Гуман сейчас подойдет, — обещает женщине секретарша, — у нее еще пациент. Потом поворачивается к Когану и говорит гораздо тише, почти шепотом: — Уходите! Я не могу вам помочь, извините меня!
Тед растерянно улыбается и спрашивает:
— Как вас зовут?
— Хетер. А вам зачем?
— Хочу пригласить вас на чашку кофе. Вы любите кофе?
— Ага.
— Я как раз хотел в соседнюю кофейню зайти, купить капучино. Хотите капучино?
— Хочу. Но к вам это отношения не имеет.
— Я вернусь через пятнадцать минут, — спокойно продолжает Тед. — Буду сидеть в машине на парковке и ждать. Захотите кофе, выгляните на улицу, и я принесу вам чашечку.
— А если не выгляну?
— Я зайду с другого конца.
— А если я полицию вызову?
— Им я кофе покупать не стану.
7 мая 2007 года, 15.10
Если бы Мэдден и Бернс промотали запись вперед еще на пятнадцать минут, они бы увидели, что машина Когана возвращается на парковку. Камера на улице зафиксировала, как он стоит, прислонившись к капоту, и читает газету. Или притворяется, что читает. Проходит десять минут. Дальше на записи видно, как из служебного выхода появляется Хетер и подходит к Когану со спины. Картинка не очень четкая, но все же заметно, что он изумленно вздрагивает.
— Вы ее отец? — спрашивает Хетер.
«Так я его и спросила, — рассказывает Хетер. — Типа, вы ее отец? А он в ответ: господи, как вы меня напугали».
Мэдден и Бернс переглядываются.
— Почему вы решили выйти к нему? — спрашивает Хэнк.
— Не знаю. От скуки.
— И что было дальше?
— Ну, я подумала, если он не отец, может, его отец нанял? Мы поговорили об этом. А потом он рассказал мне, что произошло. И я как-то успокоилась. Знаете, все думают, раз я работаю в бесплатной клинике и так выгляжу и одеваюсь, значит, я активная лесбиянка и ненавижу всех мужиков. Но это неправда. Я не такая.
Мэдден и Бернс ждут, когда девушка расскажет им, какая она, но Хетер на этом заканчивает лирическое отступление.
— Значит, вы поговорили.
— Да. И в какой-то момент я решила, надо ему все рассказать.
— Что именно?
— Что я видела эту девушку. По крайней мере, мне так кажется.
Полицейские снова переглядываются.
— Если честно, я вспомнила бейсболку. И этот логотип кинофестиваля. У доктора была фотография девушки в бейсболке.
Девушка приходила восемнадцатого февраля часа в четыре дня, говорит Хетер, внезапно демонстрируя прекрасную память на детали. Обычно пациентки заранее звонят и узнают, работает ли клиника в воскресенье. Эта, наверное, тоже звонила. А может, и нет.
Внешность ее Хетер запомнила плохо. Светленькая вроде. И в бейсболке. Уставшая какая-то, но ничего такого, ни синяков, ни царапин. Не похоже, чтобы ее избивали. Если бы она была избита, Хетер отметила бы это в журнале регистрации. А так она всего лишь написала: «16.00. Блондинка. Совсем молоденькая. Вид, как у нашкодившего котенка. Боится, что контрацептивы не сработали. Говорит, что занималась сексом накануне вечером».
— Я заглянула в журнал, прежде чем выйти к нему.
Девушка сказала, что ее зовут Крисс Рей. С двумя «с». Сказала, ей почти семнадцать.
— Могла бы и получше чего придумать, — тихонько говорит Бернсу Хэнк. — Рей — ее второе имя.
— А Крисс — вместо Кристен, — добавляет Бернс.
— Ну наверное, — говорит Хетер. Она запомнила это имя только потому, что обожала фильм «Кинг-Конг». — Девушка не сказала, что ей шестнадцать. Сказала — почти семнадцать, прямо как в песне. Я ей ответила, типа, не переживай, нам все равно, сколько тебе лет. И еще сказала, что ее зовут похоже на героиню «Кинг-Конга». Фей Рей. В старом фильме, не этом новом, дурацком. И не с той актрисой, как ее там? Джессика Лэндж? Мы про это поговорили пару минут, и тут подошла доктор Гуман. Девчонке ужасно нравился Джефф Бриджес.
Да, было воскресенье, подтверждает Хетер. Самый тяжелый рабочий день. Пациентов полно. Хотя, глядя на парковку, этого не скажешь. Там мало кто из пациентов паркуется, только сотрудники клиники. В прошлом году охрана заметила, как подростки поливали машины краской из баллончиков и ковырялись в замках. Про это зачем-то в газетах написали. Но в основном, говорит Хетер, пациенты, и особенно подростки, паркуются в конце улицы, чтобы их тут никто не заметил.
— Они думают, если они на парковке машину не поставили, то вроде как и не считается, что они тут были, — объясняет Хетер. — Если они кого-нибудь знакомого встретят, всегда могут сказать, что ехали в другое место, а сюда заскочили спросить про средства контрацепции.
Где Крисс Рей оставляла машину, Хетер не знает. И результатов обследования тоже. А если бы и знала, то никому бы не сказала.
Примерно то же самое выслушал и Коган.
— Дайте-ка мне еще раз на фотографии взглянуть, — попросила она Теда. Разглядев их как следует, добавила: — Это почти наверняка она. Но имейте в виду, я этого не говорила. И вы ничего не слышали, договорились?
— Хетер, — Мэдден не может скрыть своего возбуждения, — можно я вам еще один вопрос задам? Последний?
— Ответ не гарантирую, но попробуйте.
— Я ведь приходил к вам месяц назад. Говорил с вами. Почему вы тогда журнал не проверили?
— Я ее не узнала. По вашей фотографии не узнала. Ну, что вы хотите, чтобы я сказала? Мне вообще с вами разговаривать не положено.
7 мая 2007 года, 15.36
Они с Бернсом обошли все окрестные клиники, и Хэнк очень гордился тем, как тщательно они всех опросили. А теперь по дороге к машине Мэдден материт сам себя за чрезмерную самонадеянность.
Дневник. Проклятый дневник! Если Хэнк и наделал ошибок, то только благодаря этому чертову документу. Вот было бы здорово, если бы никто не рассказывал Хэнку, откуда этот дневник взялся. И про то, что Кристен говорила, будто все там — сплошная выдумка. Просто дали бы и сказали: «Вот, держи! Как думаешь, это правда? Или фантазии?»
Мэдден не знает, что бы он ответил на этот вопрос, но читал бы уж точно куда более объективно. И не думал, что автор пытается скрыть подлинные факты затейливой выдумкой.
Факт: Кристен не писала о том, что ходила в клинику. В ее повествовании она сначала занималась сексом с Коганом, потом проснулась утром и поговорила с ним, потом, уже позже, поговорила с Керри.
«Я ей не сразу рассказала. Пока мы ехали домой, она только и трещала про то, какая я была пьяная и как она чуть не померла от страха. Гнала на меня, что у ее брата могли быть жуткие неприятности. Типа, если бы я отбросила коньки, брат был бы по уши в дерьме. Я ее спросила, разве не важно, что я все-таки жива? Есть ведь в этом и положительный момент, чего бы о нем не подумать?»
В следующие несколько часов и дней подруги чаще всего разбирались с возникшей между ними конкуренцией. Одна переспала с мужиком, с которым вторая переспать только мечтала. У обеих сильно пострадало самолюбие, но по разным причинам. Что интересно, идиотизм ситуации Кристен прекрасно осознавала и подсмеивалась над ними обеими в своем дневнике. Что придавало убедительности этому документу.
«Я поняла, что пережить то, о чем мечтает другой, — ужасное наказание. Ты совершаешь гнусную кражу, и результат того не стоит, даже если результат несколько лучше, чем ты ожидала. Главная беда в том, что Керри должна ненавидеть меня. Меня, а не доктора Когана. Но она слишком гордая и притворяется теперь, будто ненавидит только его. И она постоянно требует, чтобы я пошла и высказала ему в лицо, какая он скотина».
Мэдден ужасно зол на себя. Как он мог поддаться обаянию рассказчика и ничего не проверить? То, что другие свидетели подтверждали большую часть написанного в дневнике, мало его утешает.
— Ну что, Хэнк? — спрашивает Бернс.
Они сидят в машине, уже пристегнувшись, но Мэдден еще не завел мотор.
— По-моему, у нас проблемы, — отвечает он.
— Ты спрашивал родителей, обращалась ли она в клинику?
Мэдден старается вспомнить, как именно он задал вопрос.
— Я их спросил, ходила ли она к врачу после происшедшего.
— И они сказали, что ходила?
— Отец отправил ее к врачу, чтобы проверить, девственница ли она.
Они молча смотрят в окно. Машина припаркована в тенечке под эвкалиптовым деревом, засыпавшим все вокруг, и даже крышу их автомобиля, семечками и листиками.
— Знаешь, может, это и странно звучит, но тебе не кажется, что она пыталась защитить врача? — спрашивает Бернс.
— То есть?
— Допустим, она и вправду обращалась в клинику. И осмотр показал, что она занималась сексом накануне вечером. Это значит — с Коганом, правильно?
Мэдден рад тому, какой оптимистичный у него напарник. У Бернса стакан всегда наполовину полный. Хэнк не такой, он всегда предполагает самое худшее.
— Да, вывод такой, — отвечает Хэнк. — Но тогда чего он сюда приперся?
— Тоже верно.
Они молчат пару минут.
— Можно ему на хвост кого-нибудь приставить, — говорит Мэдден.
— Можно.
— На несколько дней. Посмотреть, что он задумал.
— Возможно, он ошибется. Сыграет нам на руку.
— Почему бы нет?
— Ты Питу про это расскажешь? — спрашивает Бернс.
— Не сейчас.
— А когда?
— Когда мы точно будем все знать.
— Что знать?
— Что он с ней спал. Или не спал.
— Ладно.
— Хороший ты парень, Бернс.
— Это я сегодня такой хороший. Но, если запахнет жареным, отвечать тебе. Это твой красавчик, не мой. И история какая-то жуткая. Только, если ты думаешь, что ты его посадишь и тут же в небе зачирикают птички и тучи рассеются, ты очень ошибаешься. Даже если парень виновен, это не твой врач. Не тот самый. И тут уж ничего не поправишь.
— Я знаю.
— Ну так успокойся и не парься так.
— Не могу. Пока не могу.
— Тогда заводи машину.
1 марта 2007 года, 13.45
Воткинс убил бы его, если бы узнал. Через две недели после вечеринки Джим позвонил Кристен из телефона-автомата рядом с университетом. За несколько дней до этого он подсмотрел в телефоне Керри номер Кристен, но позвонить решился только в воскресенье, когда вокруг было поменьше народу. И даже тогда ему храбрости ну никак не хватало. Джим набирал номер до последней цифры и вешал трубку. Снова все обдумывал. Наконец, на пятый раз он все-таки набрал все целиком. И снова бы повесил трубку, но Кристен ответила после первого же звонка.
— Привет, Кристен.
— Привет! А кто это?
— Это Джим. Брат Керри.
— А, привет!
С этими «привет» никогда не поймешь, хорошо это, что ты позвонил («Привет! Как я рада, что ты позвонил!»), или плохо («А, привет, это ты…»). Кристен говорила совершенно равнодушно, и Джим совсем разнервничался.
— Я просто хотел узнать, как у тебя дела. — Голос у него чуть-чуть срывался. — Керри сказала, все в порядке, но я решил сам проверить.
— Башка трещала пару дней, — ответила Кристен, — но сейчас все уже нормально. Слушай, ты извини, что так получилось! Говорят, у тебя были неприятности с братством?
Джим ужасно удивился. Чего он точно не ожидал, так это извинений. Вот черт, подумал он, может, Воткинс все-таки прав?
— Это ты меня прости, — сказал Джим, успокаиваясь понемногу. — Надо было мне проследить, чтобы ты столько не пила.
— Да ладно, могло быть и хуже. Спасибо, хоть промывание не пришлось делать.
Джим рассмеялся:
— Да уж! — Он не мог поверить своим ушам. Она еще и шутила! — Повезло, что у вас доктор оказался знакомый.
— Доктор Коган? Да, он классный.
Они поговорили еще с минуту. Джим снова извинился, потом она еще раз. Потом он сказал:
— Ладно, слушай, мне пора бежать. Я уже на встречу с профессором истории опаздываю. Можно я тебе еще потом позвоню? Ну, типа, узнать, как дела?
Тишина. У Джима перехватило дыхание и сердце бешено застучало в грудную клетку.
— Конечно, — наконец ответила Кристен. — Только больше никаких вечеринок. На этот год с меня хватит.
— Договорились. Вечеринок больше не будет.
Через пару дней он позвонил снова. На этот раз «привет» она сказала гораздо веселее, так что Джим даже подумал, может, она рада, что он звонит? Поэтому уже через минуту он решился пригласить ее в кино в следующее воскресенье.
— Слушай, я тут в выходные в кино намылился. Вроде пара фильмов хороших выходит. Хочешь со мной?
Сначала он думал, она его завернет. Кристен сказала, что один из новых фильмов она уже видела. И стала ему рассказывать, что она про этот фильм думает. Джим решил, это она его так аккуратно отшивает. А потом Кристен вдруг спросила:
— Во сколько?
— Во сколько тебе удобнее?
Они встретились перед кинотеатром в половине шестого, за двадцать пять минут до начала фильма. Джим нарочно выбрал этот сеанс. С одной стороны, время детское, то есть он, типа, вовсе и не на свидание ее позвал. С другой — у него была возможность еще куда-нибудь пригласить ее после фильма.
Он собирался отвести ее в «Синий мел», заведение неподалеку от центра Пало-Альто. Это был настоящий ресторан, со вторым этажом и зоной игр справа от входа, там стояли три бильярдных стола, затянутых кроваво-красным сукном, и стол для шаффлборда.[3] Публика в основном была вполне взрослая, работающая, но заходили и студенты Стенфорда. Джим с друзьями иногда заглядывали сюда в будние дни пощелкать монеты.
— «Синий мел», значит, да? — язвительно спросила его на следующий день сестра. — Ты такой культурный, Джимбо, это что-то!
Они там провели чуть больше часа, как раз хватило на три раунда. Кристен в шаффлборд никогда раньше не играла, так что первую игру Джим выиграл как нечего делать. Монеты у Кристен все время съезжали к краю поля. Но в середине второй игры она приноровилась и точно обыграла бы его в третьей, если бы он не провел потрясающий щелчок и не выбил ее фигурки из трехочковой зоны.
— Ну и о чем же вы разговаривали? — спросила Керри.
Как Джим и надеялся, игра очень помогла налаживанию отношений. Они оба расслабились. Во время первого раунда он все больше объяснял Кристен правила и показывал основные несложные техники. Во втором раунде они преимущественно сплетничали. Джим расспрашивал Кристен про девятиклассниц и десятиклассниц (теперь уже учившихся в десятом и одиннадцатом классе), которые, по его мнению, имели шанс стать очень популярными. Кристен рассказала ему, кто на самом деле сейчас популярен, а кто нет. И про двух придурков-компьютерщиков, которые придумали целый рейтинг популярности. Круто, конечно. Типа, они такой социологический эксперимент поставили. Написали программу, формулу специальную, которая учитывала разные факторы — внешность, с кем тусуешься (это из важного) плюс еще всякая мелочь.
— Мы довольно долго обсуждали этот ваш рейтинг популярности, — ответил сестре Джим. — Кто там на каком месте и почему. Говорят, ты на девяносто седьмом месте, а Кристен на девяносто втором.
— Ага, прикинь! Вот подлость-то! Я даже в первые пятьдесят не вошла.
После третьего раунда они решили, что вечер удался, и Джим проводил Кристен до ее машины. Вернее, это была машина ее мамы. Кристен рассказала, что со времен аварии, в которой бесславно погибла ее «джетта», тачка ей больше не светит. Папан обещал посмотреть на ее поведение. Их глаза встретились, и Джим понял, что она вспоминает тот вечер. Но ни один из них не сказал на эту тему ни слова.
— Ты ее поцеловал? — спросила его Керри.
— Нет.
Он попробовал.
— Спокойной ночи! — Джим потянулся вперед, но не прямо к ее губам. В последнюю секунду то ли он сменил направление, то ли она уклонилась, но он поцеловал ее только в краешек губ.
— Точно? — переспросила Керри.
— Да. А что она сказала?
— Сказала, ты поцеловал ее на прощанье.
— В губы?
— Ага.
Джим засмеялся. Свою сестру он знал отлично. Она блефовала, пытаясь выдавить из него информацию.
— Да ладно тебе! Она хорошая девочка. Кристен не станет рассказывать никому, что я ее поцеловал.
Керри печально вздохнула:
— Ну расскажи!
— Да нечего рассказывать! Мы сходили в кино. Поиграли в шаффлборд. Чего ты еще хочешь?
— Але! Мне нужны грязные подробности.
— Хватит, Керри! У меня нет настроения. Это детский сад!
— С ума сойти, какие мы нежные.
Джим не мог точно вспомнить, сколько времени прошло с того вечера до момента, когда он впервые услышал про дневник, но, наверное, около месяца. В ту субботу, за несколько часов до того, как Кристен покончила жизнь самоубийством, ему позвонила Керри:
— Ты уже слышал?
— Что именно? — сонно пробормотал он.
— Мама Кристен нашла ее дневник.
— И чего?
— Просыпайся давай! Там были всякие подробности про секс.
Джима так и подбросило. Вот теперь он и правда проснулся.
— Про секс? Какие подробности?
Керри молчала. Джим начал терять терпение. Он знал, что она специально тянет — ради достижения необходимого эффекта. Наконец он не выдержал:
— Керри! Хватит дурака валять! Какие подробности?
— Про ту ночь, когда она назюзюкалась в общаге…
Джим совсем напрягся.
— Ну, — едва дыша переспросил он, — и чего про ту ночь?
— Она занималась сексом.
— Она прямо так и написала?
— Ага. Помнишь того врача, к которому мы ее возили? Ну вот, он ее трахнул.
Желудок Джима скрутило узлом.
— Что?
— Ну да. Она с ним потеряла невинность. Кристен мне сразу все рассказала. Только я поклялась молчать. А теперь все узнают. Родители у нее совсем с катушек слетели — хотят его засудить.
У Джима все кружилось перед глазами. На секунду ему показалось, что он сейчас потеряет сознание.
— И кто про это знает?
— А черт их разберет. Родители. Полиция. По-моему, их уже вызвали.
— Что? — Джим перевернулся на бок и посмотрел на часы. — И когда они будут?
— Не знаю. А что?
— Да нет, ничего.
— Джим, ты чего-то совсем не в форме. Папа же велел тебе завязывать квасить.
— Я вчера не пил.
— Джим!
— Не пил. Честное слово!
Хотя вот сейчас выпить точно бы не помешало.
— Ты дома? — спросил он сестру.
— Да, а что?
— А полиция с тобой тоже будет разговаривать?
— Не знаю. Наверное.
— Никуда не уходи. Я сейчас приеду.
— Если они придут, я им правду скажу. Слышишь, Джим? Я не буду ради нее врать. Я ей так и сказала.
— Мне бы хотелось сначала понять, что именно ты считаешь правдой.
Джим и Кристен никогда не обсуждали случившегося в доме доктора. В подробностях уж точно нет. Но по некоторым ее замечаниям Джим понял, что Кристен влюблена в Когана. Она рассказала про музыку, которую Коган ставил в операционной, когда работал. И про то, что она записала для него диск. Джим даже заревновал. Ему не хотелось говорить про этого врача, но Кристен постоянно про него вспоминала. Как-то раз они встретились, и она была чем-то очень расстроена. Джим спросил, в чем дело, и она сказала, что случайно столкнулась с Коганом в магазине и он с ней очень холодно разговаривал.
— Ты что, преследуешь его? — пошутил Джим, который совершенно не понимал, почему Кристен переживает по такому дурацкому поводу.
Она сердито посмотрела на Джима. Всякий раз, как он высказывался неодобрительно в адрес этого хирурга, Кристен мрачнела и яростно сверкала глазами.
И все-таки Джим просто должен был задать ей кое-какие вопросы. Он ничего не мог с собой поделать. Только подумает, а вопрос уже сам изо рта выскакивает. Влюблена она в него? Влюблена, конечно, он это точно знал. И на тебе, вроде он про себя говорил, а сам уже произносит:
— Он тебе нравится, да?
— Доктор Коган? Как человек — да, нравится. Он обаятельный. И всегда главный. Без всяких усилий. Рядом с ним спокойно.
— Я понял. Но ты ведь хочешь…
— Чего я хочу?
— Ладно, забей.
Как-то раз Кристен рассказала ему, что ведет дневник. И Джим сразу подумал: интересно, что она про меня там понаписала? И тут вдруг — бах! — спрашивает вслух:
— А ты про меня там что-нибудь написала?
— Ясен пень.
— Хорошее?
— В смысле?
— Ну, ты про меня хорошее написала?
Кристен улыбнулась:
— Я о многих пишу не очень хорошее. И постоянно жалуюсь.
— Ты поэтому дневник завела? Чтобы было куда пар выпускать?
— А фиг его знает, зачем я его завела.
Они сидели в «Старбаксе» и пили китайский чай. Кристен смотрела в стол и играла с бумажным пакетиком из-под сахара. Складывала из него малюсенький квадратик. А потом подняла голову и произнесла фразу, которую он уже никогда не забудет:
— Есть вещи, которыми хочется поделиться, рассказать и забыть. И есть вещи, которыми поделиться нельзя, но очень хочется помнить. Дневник помогает мне поделиться всем, чем хочется, и при этом никому не рассказывать.
Как отреагировал Воткинс? Джим рассказал ему, что Кристен покончила с собой и что к нему приезжали полицейские и задавали вопросы. Воткинс сжал кулаки. Если он и не собирался ударить Джима, то уж кого-нибудь ему точно надо было ударить.
— Покончила с собой? Ты охренел?
— Вчера, — ответил Джим.
Он и сам еще не верил. Ему не хотелось рассказывать об этом Воткинсу, но по общаге уже поползли слухи, что к Джиму приходила полиция. И Джим решил, лучше он сам расскажет, чем тот узнает через десятые руки. Джим хоть понимает, о чем говорит.
— И что, она вела блог?
— Нет. Не блог. Дневник на бумаге. Для себя, а не для других людей. Не нравились ей блоги.
— А ты-то откуда знаешь? — испуганно завизжал Воткинс.
— Мне сестра рассказала.
Джим поклялся, и не один раз, что точно держался их версии.
— Они на доктора гонят. Просто пытаются понять, что произошло той ночью.
— Не верю, — монотонно повторял Воткинс, сидя на краю кровати. — Не верю.
Воткинс был не просто потрясен. Джиму даже показалось, что его расстроила смерть Кристен.
— Чему ты не веришь?
— Что она трахнулась с доктором.
— Скорее, это он ее трахнул.
— Раз написала, значит, это она с ним трахнулась.
— Не понял.
— Странно как-то, — все повторял Воткинс. — Что-то тут не так.
— Это ты сам странный, придурок, — сказал Джим. — Что тут такого?
Воткинс поднял голову.
— Повторяй, как договорились, понял? — угрожающе прошипел он. — Если все всплывет, мы в говне по самые уши, дошло? Нас могут обвинить в ее смерти.
— Каким образом? Она же ничего не помнит.
— Она мертва, кретин! Мертвые вообще ничего не помнят. Зато у них есть гнусная привычка не давать забыть живым. Так что будь начеку. Прижмут — не трусь. Если что, защищайся, и решительно. Они нападают — ты нападай в ответ. Будь тверд и ни в коем случае не психуй. Понял, Пенек?
— Защищаться твердо и не психовать, — повторил Джим. А что тут еще скажешь?
— Отлично. Держись своего, и получится не версия, а вкусняшка.
— Привет! — ответила Кристен. Она посмотрела на определитель номера и думала, что знает, с кем говорит.
— Привет!
— Ой, я решила, это Керри.
— Я домой заехал.
— Ты в своей комнате?
— Нет, во дворе. Я тут на траве загораю.
В тот день четвертый звонок был не от Керри, а от Джима. Мэдден спросил Керри про пять звонков, и она его не поправила, не сказала, нет, мы только четыре раза говорили. Они с Кристен столько раз созванивались, что Керри не запомнила подробностей. А вот Джим помнил тот разговор отлично.
— Я уже в курсе, — сказал он.
— Тебе Керри рассказала? Про доктора Когана?
— Так что, это правда? Ты с ним спала?
— Ну… да.
Они помолчали. Джим изо всех сил старался не дать воли гневу.
— По доброй воле?
— Да. Но отец все равно хочет на него заявление писать.
— И что ты будешь делать?
— Не знаю. Я уже выпила две таблетки успокоительного.
Они еще помолчали.
— Джим!
— Чего?
— Помнишь, ты мне рассказывал про фонтан?
— Помню.
У них на кампусе перед книжным магазином был фонтан, «клешня» назывался. Джим иногда приходил туда. Фонтан был квадратный и мелкий, и в нем здорово было валяться в жару. В центре была скульптура — из земли росла рука, огромная, страшная, со скрюченными пальцами. Студенты часто тут назначали встречи. Джим рассказывал Кристен, что он там валялся, закрыв глаза, под самым бортиком, и ему это ужасно нравилось, потому что он становился практически невидимым. Люди садились совсем рядом с ним и охренеть чего говорили! Девчонки обсуждали, как трахались со своими приятелями. И подружками. Абзац!
— Вот бы и мне сейчас стать невидимой, — сказала Кристен.
— Я тебя не вижу, ты где?
— Я серьезно, Джим.
— И я серьезно, Кристен. Я тебя больше не увижу. Давай не будем встречаться. Ничего не получается. Я поэтому и позвонил.
— Это навсегда?
— Ну… Не знаю… Ты же понимаешь, я расстроился.
— Из-за того, что я переспала с доктором Коганом?
— Нет. Хотя… да, конечно. Да, дело и в этом тоже. Но больше всего я расстроился, что ты мне все честно не рассказала.
— Про то, как я потеряла девственность?
Об этом он не подумал.
— Нет. Я имею в виду — вообще.
— Я тебе только про это не рассказала. А все остальное было правдой. Даже насчет того, что я хочу потерять невинность. Это все правда.
— Как скажешь. Я просто поверить не могу, что ты спала с ним по доброй воле. Ему же лет сорок пять, наверное.
— Зашибись! Отец во мне разочаровался, мама тоже, теперь и ты туда же.
Кристен плакала. Джим слышал, как она шмыгает носом.
— Прости, — сказал он. — Я не хотел тебя обидеть. Это я лишнего сказанул.
— Да пошел ты! Пошли вы все!
— Кристен, подожди!
Поздно. Она уже повесила трубку.
Квадфекта — в прямом значении: ставка в бегах, когда нужно правильно угадать первых четырех лошадей в забеге; в переносном значении: фантастическое стечение обстоятельств или комбинация из четырех факторов.
Игра, в которой монеты или металлические диски щелчком передвигают по девяти клеткам.