В газетах Мехико часто расписывают душераздирающие сцены насилия. Но вот возьмем на себя заботу подсчитать, сколько приходится здесь полицейских на пятнадцать миллионов постоянно обитающих жителей и выйдет довольно любопытная штучка - их так мало, что при подобном "соотношении сил" в иных столицах мира пришлось бы вводить регулярные войска для восстановления общественного спокойствия. Благодаря кому и чему все же удается сохранять уличное статус-кво? Когда в середине восьмидесятых на столицу обрушилось сильное землетрясение, унеся тысячи жизней и превратив в развалины сотни домов, порядок в городе довольно слаженно обеспечивали и сами граждане, в результате чего случаев погреть руки на чужом несчастье практически не было.
Дабы нащупать разгадки здешних загадок, давайте заставим себя для начала поверить, что Мехико - один из немногих городов на свете, где почему-то не жалеешь о потерянном времени. Просто как-то забываешь об этом и все. Правда, если не выпить стаканчик текилы или чего-то ещё той крепости, местные реалии трудно воспринимать спокойно, а от резких контрастов между богатыми и бедными районами, между особняками и халупами, начинает мутить, как от выхлопных автомобильных газов, или как Грэма Грина при первом посещении им Мексики ещё в тридцатые годы.
Допустим, поверили. Поверив, воображаем, будто сидим в какой-нибудь приличной, даже очень приличной закусочной рядом со все тем же отелем "Реформа". Тихо сидим, наблюдаем за причудами уличной жизни, пережевываем поджаренные на масле кукурузные лепешки под названием такосы, обильно смачиваем их острейшей приправой и упорно пытаемся понять английского романиста, почему он на страницах своих мемуаров прямо признается в своей ненависти к Мексике.
Уже при первом свидании с этой страной Грин видит в ней место грехопадения, где власти вполне серьёзно обсуждают возможность назначения штрафов вместо тюремного заключения за изнасилование женщины. Он начинает недолюбливать мексиканцев с того дня, когда видит петушиные бои и его неприязнь возрастает в ходе бесед с ними. Столичных жителей писатель сравнивает с азартными игроками в лотерею, их откровенность и веселье считает фальшивыми, скрывающими ненависть, а сам город Мехико напоминает ему преступника, обдумывающего свое очередное преступление.
Трудно совсем уж проигнорировать мнение столь авторитетного наблюдателя природы человеческой, как Грэм Грин. Однако, согласимся, все могло зависеть и от его психологического настроя, когда невольно видишь вокруг лишь то, что хочешь увидеть. Вот, скажем, не менее тонкий наблюдатель, кинематографист из СССР Сергей Эйзенштейн придерживался совершенно иного мнения. Мексика понравилась ему, и он даже утверждал, будто здесь осуществлялось его собственное видение мира, как открытой, спонтанной гармонии истинных и противоречивых человеческих чувств, которые не различают, что вреднее - глупость или жестокость. Эйзенштейн искренне увлечен романтикой Мексиканской Революции, и это тоже вряд ли делает беспристрастными его представления о стране и её людях.
На основе своего собственного теснейшего общения с мексиканцами у них дома могу лишь подтвердить: да, действительно, многие из них все ещё живут мифами своей Революции, живут словно во сне, затянувшемся на десятилетия. Стараясь прислушиваться к голосам и вглядываться вокруг себя повнимательнее, пришел я и к другому выводу: эта самая Революция оставила довольно реальные очертания в обыденной и общественной жизни. К примеру, бесплатное высшее образование, развитую систему медицинского обслуживания, доступного широким слоям населения. Представьте себе, до сих пор каждый год Первое Мая отмечается всей страной как Международный день труда, а на главной площади столицы проходят военный парад и демонстрация трудящихся, которые приветствует с балкона Президентского дворца глава правительства и государства.
При соответствующем настрое о мексиканцах можно говорить все что угодно. Но что ни говори, достоинства им не занимать. Они гордятся историей своей страны, хотя и стараются по вполне понятным причинам не вспоминать некоторые неприятные факты вроде того, что их предки ацтеки грешили людоедством, самый известный герой войны за национальную независимость Морелос под пыткой выдал имена всех своих соратников, а после Революции пышно зацвели социальная демагогия и коррупция в высших эшелонах новой власти...
Пообщаемся с мексиканцами в неформальной обстановке и неизбежно начнем улавливать в каждом из них некую мощную силовое поле непознанного свойства, из которого выливаются отчаянные приступы что-то мастерить, выдумывать, строить и подстраивать, искать новые и желательно острые ощущения в межличностных отношениях, не обязательно при этом доводя свои дела до логического конца. Их устраивает сам процесс творчества, создавать нечто предметное или фантазировать на разные темы, но не связывать себя по рукам планированием дел, избегать рутины и однообразия тягомотины.
Даже сама смерть словно бессильна прервать эту их внутреннюю заведённость. Во всяком случае, они не склонны делать из смерти большой непоправимой трагедии: часто приносят на могилы своих ближних цветы, еду, бутылочку вина, будто те ещё живы и только никак не могут сдвинуться со своего "места постоянной прописки". Самые тяжелые жизненные невзгоды не вызывают у них глубоких, болезненных разочарований, на чем сказывается, видимо, индейское наследие с его таинственными и до конца не расшифрованными знаками.
Мало мексиканцев в понедельник утром хочет идти на работу. Нет, не из-за лени, ибо в массе своей они подлинные работяги. Просто обычно нет у них настроя снова приступать к рутинным обязанностям, им больше нравится импровизировать и они глубоко убеждены, что именно таким путем полнее и ярче раскрываются их прирожденные способности.
Какими прозорливыми мы бы не были, чтобы хоть что-нибудь понять в мексиканском характере, надо пожить в стране Кортеса и Куатемока не год и не два. На первый взгляд, скажем, может показаться, будто погруженные в симбиоз католичества и язычества мексиканцы действительно одерживают победу духовного в борьбе с материальным. Спорное впечатление. Хотя бы потому, что типичная мексиканка относится к изменам своего жениха, супруга или любовника чаще всего по формуле "этот парень не идеален, но он принадлежит мне". Бытует и расхожее убеждение, будто у местных сеньор и сеньорит отсутствуют волевые качества, но таится внутри какой-то загадочный магнетизм, позволяющий им не искать, а притягивать к себе мужчин без всяких видимых усилий.
Вот, например, с вами здесь исключительно любезны и обходительны, заключают даже в объятия с двумя похлопываниями по спине. Что может сие означать? Все или ничего. Но объятие от президента страны - верх мечтаний любого от мала до велика. Оно производит ошеломляющее впечатление. Даже большее, нежели появление в общественном месте под руку с красивой, настоящей блондинкой в окружении помощников и телохранителей.
За внешней церемонностью манер и пышной туманностью речи могут скрываться самые искренние, дружеские чувства. Душевная же щедрость не знает границ особенно в состоянии веселья после подпитья, к которому многие как бы даже стремятся, чтобы выразить себе "по полной" и без лишних церемоний. Если за столом то ли в напоминание о прошлых обидах, то ли уже в ответ на новые слышишь "Чинга ту мадрэ, каброн!" (... твою мать, козел!), тут надо ждать мордобития. Но могут и быстро придти к согласию под примирительный клич "Вива Мехико, ихос де ла чингада!" (Да здравствует Мексика, сукины дети!).
Ну а уж в праздники все вырвется наружу под заунывные романсы и грохот петард. Обычное дело в такие дни - признаться друзьям и знакомым в чем-то самом сокровенном, хотя чрезмерное излияние души не приветствуется и считается признаком слабости. Жернова праздничного балагана сотрут в пыль все перегородки гордого мексиканского одиночества, душе своей разрешат взбунтоваться против всех, включая президента страны. В безбрежном загуле веселья откровенность и раздраженность несправедливостями жизни дойдут до немыслимых для европейцев пределов, часто в агрессивной форме, но всегда с готовностью избежать потасовки и придти к обоюдному согласию. Из лабиринта своего одиночества мексиканец выберется с удвоенной верой в свою отвагу и интуицию. В такие моменты обидеть его ничего не стоит - одним лишь жестом, взглядом, неосторожно брошенным словом или фамильярным тоном, столь же оскорбительным, как и прямая демонстрация превосходства. Обидчивых хватает у всех народов, только здесь обиду пропускают через себя глубже и сразу для самозащиты выставляют иглы, болезненно воспринимая любое критическое замечание. Здесь каждый навечно убежден в своем моральном превосходстве над другими, вжился в эту верование столь органично, что искренне верит выдумке.
Постоянно сталкиваясь в обыденной жизни с присутствием и влиянием северного соседа, мексиканец никогда не признается в том, что американцы вызывают у него восхищение их уверенностью в себе, оптимизмом, активностью и прямодушием. Их обязательность и эффективность в работе могут породить в нем даже зависть, но он предпочтет убеждать себя в свое смекалистости, способной переиграть наивного янки. Просто из гордости.
Не знаю, но мне Мексика представляется страной, где очень легко находишь друзей вместе с желанным уединением от них. Потому и притягивает этот гигантский земной магнит не только полчища бабочек-монархов, прилетающих сюда из Канады. Здесь как-то иначе происходит столкновение со всеми проявлениями самого хорошего, плохого и мистического в человеке. Мексику можно либо любить, либо ненавидеть. Но где еще, скажите мне, отношения между людьми отражают в такой мере первородную спонтанность человеческих чувств на грани безжалостного гротеска? Повидавшего мир на многих широтах эта страна интригует, не навязываясь в друзья, и остается в памяти надолго - для радости или печали, кому как повезло.
Люди здесь живут сегодняшним днем, но чувствуют себя также уютно в ореоле исторических преданий и легенд далекого прошлого, которое можно на каждом шагу увидеть в реставрированном виде, потрогать и даже походить по нему. Будь у нас время, мы съездили бы в Теотиуакан побродить по останкам символа мрачной и суровой религии древних жителей мексиканских нагорий. Там из рассказа экскурсовода, ведущего нас "Дорогой мертвых" между пирамидами Солнца и Луны, мы узнали бы о том, что ацтеки именно богу милосердия Вицлипутцли посвящали самые кровавые и жестокие обряды, украшали его храмы черепами, жрецов облачали в одеяния, сделанные из человеческой кожи. Мы услышали бы, что на жертву, включая и пленного испанца, надевали деревянный ошейник, на вершине пирамиды помещали его спиной на специальный камень, жрец распарывал ему живот кремневым ножом и, вырвав из груди сердце, поднимал кусочек человеческого тела к солнцу. Принеся в жертву женщину, содранной с неё кожей покрывали мужчину и он в этом наряде должен был танцевать два дня на праздничной церемонии...
Эх, похоже, у нас действительно не будет времени съездить в Теотиуакан. Прямо перед нами к подъезду отеля "Реформа" подплыла желтая лодочка-такси, из которой вышел Карлос, а через некоторое время туда же приехал Джордж.
Так что, познавательные экскурсии откладываются.
Два дня они просидели в отеле безвылазно. Лишь на третью ночь под дверь одному из них была подброшены записка - "Сегодня в полдень у входа в библиотеку возле памятника генералу Сан-Мартину."
ЗНАК ЧЕТВЕРТЫЙ
Б Р У Д Е Р Ш А Ф Т Н Е С О С Т О Я Л С Я
В указанное место Карлос приехал чуть пораньше. Памятник генералу и библиотека оказались в нескольких шагах друг от друга на окраине небольшого городского парка, окруженного со всех сторон улицей под названием Авенида Амстердам.
По тенистым аллеям родители прогуливали своих питомцев, подростки гоняли на велосипедах. На тщательно ухоженных газонах лежали развалясь группки людей, между ними бегали собачки - несмотря на выставленные повсюду для их хозяев запретительные надписи с угрозами штрафа. В центре парка за невысокой металлической сеткой плавали в пруду стаи белых и черных уток. Неподалеку, разбив свой походный лагерь, отряд бойскаутов действовал строго в соответствии с жесткими ритуалами своего устава... Обычные для подобного места сценки воскресного дня.
"Как все мило и беззаботно кругом, - говорил себе Карлос, приближаясь к одноэтажному серому зданию на окраине парка. - Но ведь где-то здесь и те, кто наблюдает сейчас за каждым моим шагом. Смотрят, не притащил ли я за собой "хвост". Пусть высматривают, отродья дьявола. Лишь бы не спугнул их какой-нибудь следящий за порядком дежурный полицейский патруль или подозрительный тип, которого можно принять за сыщика. Вроде, ничего похожего. Да и отчего быть, если я отказался от услуг полковника Обрегона."
У входа в публичную библиотеку он простоял добрых полчаса, как вдруг подъехал мальчуган на велосипеде, без слов протянул ему сложенный лист бумаги и сразу умчался в глубину парка. Карлос развернул, прочел написанное печатными буквами "Берите такси и поезжайте в ресторан "Семь морей" на проспекте Инсурхентес. Ждите там в кораблике." Он тут же скомкал бумагу в кулаке, показавшуюся ему угольком из тлеющего костра.
На его пути к стоянке такси группа киношников снимала эпизод из фильма: парочка влюбленных за столиком у фонтана оттачивала дубляжи на вечную тему "таинства двух". Толпу собравшихся зевак он обошел стороной. "Еще одна байка для легковерных, - подумал Карлос. - Да снимайте лучше меня. Впрочем, кого сейчас интересует моя жизнь."
Устроившись поудобнее на заднем сидении такси, он развернул смятую записку, четвертую с того момента, как началась его погоня за призраками. Действуют, сволочи, в самом деле осторожно, тщательно просчитывают ходы, дабы не засветиться раньше времени и наверняка наблюдают со стороны.
У ресторана "Семь морей" ему стало понятно, почему в записке упомянут "кораблик": к его главному зданию пристроен ещё один павильон в виде шхуны со столиками на палубе. Едва он поднялся по трапу, как к нему подошел официант и, протягивая свернутый лист бумаги, сказал:
- Сеньор Карлос? Вас тут некоторое время поджидала одна дама. Видимо, спешила куда-то и оставила послание.
- Как она выглядела и когда уехала?
- Средних лет, ничего приметного. Уехала минут десять назад.
- Спасибо за хлопоты и принесите текилы.
За столом он прочитал в записке, на сей раз на английском: "Поезжайте по старой дороге на Куэрнаваку в ресторан "Горец". И без глупостей."
- Выпейте после работы за мою удачу, - сказал Карлос официанту, расплатился и стремительно выбежал на бульвар в поисках очередного такси. Интуиция подсказывала - записок больше не будет.
Старенькое, видавшее виды такси выехало за черту города и с надрывом стало преодолевать крутой подъем по извилистому шоссе. Впереди, перебирая скоростями и оставляя за собой клубы черного дыма, тащился в гору грузовик-колымага, но обгонять его таксист не решался из-за скатывавшегося вниз сплошного потока автомашин. Слева из окна открылась панорама Мехико, окутанного желто серой пеленой смога.
При подъеме в гору Карлос почувствовал невероятную слабость и посмотрел на город с полным безразличием человека, осужденного оставаться наедине с собой до конца своих дней. Он даже не почувствовал облегчения, когда справа от дороги возник утопавший в зелени, готического стиля каменный замок "Горца". Механически расплатился, вылез из такси и, пошатываясь, пошел ко входу в ресторан. В этот момент его окликнул женский голос:
- Извините за беспокойство, сеньор. Не могли бы вы мне помочь?
Карлос оглянулся и увидел миловидную девушку, стоявшую у поднятой задней дверцы фургона в ряду запаркованных там автомобилей посетителей ресторана. Одной рукой она поддерживала дверцу, другой жестом указывала на что-то внутри. Подойдя к ней поближе он уже был готов спросить, в чем помочь, и в этот момент почувствовал себя ещё хуже. В глазах поплыло, ноги стали подкашиваться, тело беспомощно повисло в чьих-то цепко схвативших его сзади руках...
Когда он пришел в себя, веки глаз с трудом открывались, словно кто-то навесил на них неподъемные гири. Тело ему не подчинялось, как бы существуя само по себе. Понемногу глаза стали привыкать к темноте. Вскоре прямо над собой, сквозь дыру в потолке, он разглядел кусочек звездного неба, а под собой почувствовал что-то колючее и холодное.
- Вам стало плохо, и мы вынуждены были привезти вас сюда, - нарушил тишину мягкий, чуть заискивающий голос мужчины, говорящего на английском. Вот выпейте немного.
Чьи-то руки поднесли ему бумажный стаканчик, из которого пахнуло крепким кофе. Сознание Карлоса прояснялось, и он уже мог разглядеть, что лежит на узкой металлической кровати, занимавшей треть комнаты-клетушки. Рядом с кроватью спиной к окну сидел человек с совершенно черным лицом, будто вымазанным краской, на котором поблескивали лишь белки глаз. Только сейчас он понял, что говорил именно этот, другого быть не могло.
Человек снова протянул стаканчик, но Карлос отказался. Язык у него заплетался, но произнес он твердо:
- Сначала я должен знать, где моя мать.
- Она в полной безопасности. Можете поговорить с ней хоть сейчас.
- Так давайте, без этого мне не о чем говорить с вами.
Карлос рванулся вперед, однако подняться не смог: руки и ноги были привязаны к металлическому матрацу.
- Не надо резких движений. Вот, пожалуйста, говорите, она вас слушает, - сказал человек и приставил к уху Карлоса трубку сотового телефона.
- Мама, ты слышишь меня? Я приехал к тебе и сейчас совсем рядом! закричал он.