Отец, вернувшись, сообщил нам: это на лимузине прикатила бабуся с Франсизой. Бабуся велела поставить машину под арку; затем приказала запереть за ней тяжелые ворота. Из машины она не вышла и, закутанная, неподвижная, безмолвная, с грелкой на ногах, решила ждать конца событий.
Бесконечно тянулись минуты. Никто не осмеливался заговорить. Прошел, должно быть, час. Тут тетя Эмма согнулась вдвое и, прижимая к больной печени обе руки, забыв о сдержанности, начала стонать и охать. Тетя Луиза увела ее из комнаты, как раньше Элен увела Валентина. Через две минуты тетя Эмма вернулась.
- У тебя сейчас вид гораздо лучше, - сказала мама*
- Да, душенька Мари, меня вырвало желчью.
И она села. Но через минуту снова поднялась; глаза всех присутствующих невольно последовали за ее взглядом: изнутри, из гостиной тихонько тронули ручку двери, и язычок задвижки негромко щелкнул; потом ручка резко повернулась, открылась дверь, и в столовую проскользнул ассистент хирурга, закрыл за собой дверь и прислонялся к ней спиной.
- Ну, как? - хором осведомились мы, - Что слышно?
Ассистент объявил:
- Мальчик, и живой.
В порыве чувств мама привлекла к себе Симона и крепни его обняла.
- Сынок... сынок... - бормотала она. - Сынок мой.
И впервые в жизни я увидела, как мама плачет.
- А она? Она? - умоляюще спрашивали председатель и его жена.
- Мы еще надеемся спасти ей жизнь, - ответил ассистент.
Тетя Жюльена схватила его за руку,
- Я не слышу детского крика!
Мама, снова поддавшись тревоге, выпустила из объятий Симона.
Молодой человек в белом халате приоткрыл дверь,
- Прислушайтесь! - сказал он.
Из спальни доносился сердитый крик.
На заре нас всех окончательно успокоили. Я прошла в кабинет Симона. Там никого не было, и, чтобы глотнуть свежего воздуха, я, не обращая внимания на холод, открыла окно.
У подъезда уже начали появляться, расходясь по домам, родные из нижнего этажа. Выехал из ворот лимузин и медленно пересек тротуар между шпалерами родственников: мужчины снимали шляпы, женщины почтительно кланялись. Это приветствовали бабку Буссардель, ставшую этой ночью еще раз прабабкой.
Родные разбились на группы. Никто не решался уйти к себе. Не обращая внимания на предрассветный холодок, они мешкали у подъезда. Они прощались друг с другом, потом прощались снова и снова,- им не хотелось расходиться.
2
Новость, принесенная дядей Теодором, повергла в замешательство всю нашу семью.
Я уже говорила, что моя бабушка по материнской линии дважды была замужем. Звали ее Ноэми. Она была младшей дочерью моих прадедушки и прабабушки, у которых было шестеро детей.
Я почти ее не знала. Она скончалась, когда мне не было и семи лет. Помню только, что лицо у нее было куда более человечным, чем у бабуси. Прошло много лет, и все-таки я вижу ее в платье, обшитом басонной тесьмой, в корсаже со стеклярусом, вижу старую даму, прожившую долгую жизнь, обремененную потомством, помню бесконечные ее рассказы. Девять детей произвела она на свет.
Материнство было ее единственной страстью, и, оставшись вдовой с четырьмя детьми от первого брака, она снова захотела иметь потомство и вторично вышла замуж. От этого нового брака родилась моя мать, три сына и тетя Жюльена.
Эти два брака были и остались великой династической ошибкой нашей семьи: они явились как бы дельтой, открывшей чужим семьям доступ в наше море. Родовое имущество Буссарделей-Битсиу, от которого моей бабке досталась всего шестая часть, было, таким образом, раздроблено. Одному лишь бабушкиному чаду удалось уцелеть среди этого потока бедствий: моя мать, выйдя без любви за моего отца, нашла тем самым способ приобщиться к преуспевающей линии Буссарделей.
Ее сводные братья и сестры считались отрезанным ломтем. О них у нас говорили только во множественном числе и только в пренебрежительном тоне. Они были просто "Гуйю", по фамилии первого бабушкиного мужа. Окончательно с ними никогда не порывали, потому что не было явных поводов для разрыва; но, уж конечно, никто не ждал от них буссарделевских добродетелей. Эти люди не были ни биржевиками, ни нотариусами, ни стряпчими. А только инженерами, промышленниками, адвокатами - профессии почтенные, но не более того.
Однако мои родные никак не ожидали услышать ту новость, какую принес дм дядя Теодор, рассказавший со всеми подробностями свою встречу с маминым племянником молодым Франсуа Гуйю. Рассказ был преподнесен нам за кофе, после завтрака; было это в четверг, а по четвергам мои невестки приводили к нам завтракать своих ребятишек. На этот раз была приглашена и тетя Жюльена в награду за свою преданность. Она явилась в суконном платье фиолетового цвета с отделкой из венецианских кружев.
- Вообразите только! - провозгласил дядя, который как оратор был сегодня особенно в ударе. - Нынче утром является к нам в контору Франсуа; просит провести значительную денежную операцию. Конечно, я вам не сообщу ни ее размеры, ни в чем она состоит: профессиональная тайна. Когда все было закончено, он захотел меня видеть. Его вводят ко мне. И вот, желая объяснить значение этой операции, он заявляет... Нет, вы просто ушам не поверите!
- Да в чем же дело? - спросила тетя Эмма.- Ты меня ужасно разволновал.
- Он меняет специальность. На лучшую, по его словам. Короче, бросает мануфактуру. А теперь угадайте, ради чего!
- Нет уж, дудки, поди догадайся! - воскликнула тетя Жюльена.
Всякий раз, когда тетя Жюльена не к месту вмешивается в разговор или бросает вульгарную фразу, тетя Эмма свирепо на нее оглядывается.
- Боже мой, Теодор! - проговорила мама, которая с огромным удовольствием отрекалась от своих братьев и сестер, хотя они были рождены ее же матерью.- Боже мой, уверена, он взялся за какое-нибудь позорное ремесло! Вот-то обрадовал!
Тетя Эмма даже задохнулась от любопытства.
- Но какое ремесло?
- Он будет директором фабрики,- ответил дядя.
- Все зависит от того, какая фабрика...
- Совершенно верно, дорогая!
- А какая же именно?
- По стрижке мехов.
После краткого молчания, вернее, даже оцепенения, раздался дружный крик. Среди общего гула выделился голос тети Эммы, заявившей, что это мерзость.
- А что же это за штука такая будет? - осведомилась на своем жаргонном языке тетя Жюльена.
- Во всяком случае, это мерзость! - повторила тетя Эмма, повысив голос.- Уж поверьте мне!
Дядя снизошел до комментариев.
- Если, скажем, кроличья шкурка недостаточно высокого качества, чтобы идти на меховые поделки...
- Имитация! - взвизгнула тетя Эмма.