На белизне простынь лицо его было желтым, даже серым. Он, по-видимому, спал с компрессом на лбу. Сиделка при виде меня поднялась со стула. И направилась ко мне. Но, прежде чем выйти вместе со мной в галерею, она отстранилась, и я смогла еще раз заглянуть в комнату.
Обычно свет в гостиную проникал через все четыре окна, выходившие в парк Монсо и на авеню. Но сейчас опустили все занавеси, за исключением одной, которая была задернута не до конца; сквозь щель между двумя ее половинками пробивалась узкая полоска света. При этом освещении я не узнавала нашей гостиной. Складная железная кровать, вернее, койка, какие ставят в комнате для прислуги, придвинутая вплотную к обюссоновскому ковру, делала гостиную окончательно неузнаваемой... Короткое рыдание сжало мне горло: я вдруг увидела нашу гостиную в вечер знаменитого раута. Вот здесь под ярким светом люстр я перед всей нашей семьей заново повязала галстук Ксавье... Ксавье, который сейчас умирает. Его голова тяжело ушла в подушки, загар, совсем свежий, наш прекрасный загар мыса Байю, еще держался, но стал каким-то странным, пепельно-серым: быть может, это был загар уже иного, не нашего солнца...
Я обернулась к сиделке. Я спрашивала ее, хотя из моего полуоткрытого рта не вырывалось ни звука, хотя губы отказывались шевелиться.
- Он спит, - ответила она вполголоса. - С момента происшествия он не приходил в себя.
Она придвинулась ко мне, и я, пятясь, переступила порог. Мы очутились в длинной ярко освещенной галерее. Из предосторожности мы, не сговариваясь, отошли поближе к передней, откуда не доносилось ни звука. В тяжелом безмолвии особняка мы начали шептаться. Я знала, что в доме встревожены, напуганы состоянием Ксавье, и не только его состоянием, но еще чем-то, что мне неизвестно, и все они ждут, чтобы я убралась прочь. Тогда они откроют двери и спустятся сюда... Эти мысли, помимо моего желания, пронеслись у меня в голове, в то время как настоящая Агнесса думала только об одном Ксавье.
- Мадемуазель, я ровно ничего не знаю. Объясните мне, прошу вас. Не щадите меня. Вы знаете, кто я?
- Да, мадам. Меня предупредили о вашем приезде. У больного нет трещины черепа, как опасались сначала.
- Что?
- Но продолжают опасаться повышения внутричерепного давления и кровоизлияния в мозг.
- Боже мой... в таком случае...
- В таком случае, мадам, это может быть очень серьезно... И можно ожидать всего.
- Боже мой...
Это все, что я смогла произнести. И подумать тоже. Помолчав немного, я спросила:
- А как это произошло?
- Больной упал с четвертого этажа.
- С четвертого?
- Да, прямо в сад. К счастью, кусты смягчили удар.
- Кусты под окном?.. Но, значит, мой муж находился у меня в комнате? Зачем? И как он мог упасть?
- Подробности мне неизвестны. Меня вызвали после происшествия, по рекомендации врача.
- Но разве вы не спрашивали разъяснений?
- Мне их не дали, мадам. А я не настаивала.
Воцарилось молчание. Я быстро перебрала в уме всех родственников, которые должны были быть в курсе дела. Бесполезно пытаться увидеть маму или тетю Эмму; они уклонятся, велят сказать, что их нет дома; они заранее выработали эту тактику.
- Мадемуазель, - обратилась я к сиделке. - Сейчас я ничем не могу вам помочь?
- Нет, мадам. Больной вообще требует мало ухода. Пожалуй, за ним надо просто все время наблюдать, и я легко справляюсь со своими обязанностями.
- Хорошо. Тогда я уезжаю. Вернусь через полчаса.
Я уже открыла дверь, ведущую в переднюю. Но оглянулась. В три шага я догнала белый халат, мелькавший в дальнем конце коридора.
- Мадемуазель!
Я взяла сиделку за руку. - Мадемуазель, спасибо за все, что вы сделали.
- Но, мадам, я просто выполняю свои обязанности.
- Верю... Но все равно я вам страшно признательна... Я доверяю вашему опыту... - и, пожав ей руку еще крепче, я добавила: - Если бы вы только знали...
Слезы застилали взор, все поплыло у меня перед глазами, но мне все же почудилось, будто эта незнакомая женщина посмотрела на меня с удивлением. А впрочем, пожалуй, и нет... Попадая в чужой дом, сиделки волей-неволей всего наглядятся; они по горло сыты различными семейными историями и достаточно умудрены, дабы легко разбираться в любых, даже наиболее запутанных ситуациях. Кто знает, может быть, эту женщину уже просветили насчет нас всех? Кто знает, что она думает об этом странном происшествии, об этих странных обстоятельствах?.. О причинах драмы, которые мне самой еще не удалось выяснить, но которые я должна узнать и узнаю!..
Я очутилась на авеню Ван-Дейка. Остановила, такси:
- Улица Ренкэн, угол авеню Ваграм. Только поскорее.
- О, я тебя ждала.
Тетя Луиза сама открыла мне дверь и впустила в переднюю. Я заметила, что она вся дрожит, лицо у нее осунулось. Закрыв за нами дверь гостиной, тетя сложила руки и, посмотрев на меня, молча покачала головой. Но не бросилась ко мне, как я ожидала. Не поцеловала меня. Ну и пусть...
- Тетя Луиза, я рассчитываю, что ты мне все расскажешь!
- Но... Агнесса, ты видела Ксавье... И знаешь, очевидно, в каком он находится состоянии...
- Да, сиделка мне сказала, что его жизнь в опасности.
- Он мог бы убиться, несчастный наш мальчик, не будь кустов под окном.
- Знаю! Но я не знаю, как и почему он выпал из окна моей комнаты...
- Агнесса, когда это произошло, меня не было на авеню Ван-Дейка.
- Да брось ты! Не можешь же ты не знать, что произошло на самом деле.
Тетя Луиза и на сей раз постаралась ускользнуть от прямого ответа.
- А почему бы тебе не обратиться к маме или к тете Эмме? Уж если кто должен тебе рассказать...
Я не дала ей закончить фразы.
- Обе они стали невидимыми! Вся наша семья сейчас невидима! Мой приезд привел их в панику. Они, как кролики, забились в свои норы.
- Смотри, какая ты несправедливая: твоя мама после несчастного случая неотлучно сидит при бабусе, которая заболела, Что касается тети Эммы надеюсь, ты не удивишься, - то у нее жестокий приступ печени.
- Конечно, не удивлюсь... Слушай, тетя Луиза. Я знаю, что ты в семейных делах предпочитаешь держать нейтралитет. Поэтому я и не прошу тебя вмешиваться, а прошу только объяснить. Ты должна мне все объяснить. Ты же сама понимаешь, надо быть круглой идиоткой, чтобы не видеть, что вокруг всего этого случая, вокруг Ксавье, вокруг нас обоих есть какая-то тайна. От меня что-то скрывают, это же яснее ясного... Ты представь себе, чего только я не передумала, не перечувствовала за эти сутки! А во время путешествия сюда! А утром при виде Ксавье в постели, без движения... Я решила, что он умер!
Моя жалоба тронула тетю. Она могла еще сохранять хладнокровие, слушая мои доводы, но мой дрогнувший голос взволновал её, она взяла обе мои руки в свои... - Бедная моя девочка! Ведь и правда ты очень несчастная! Что бы ты ни натворила...