— И сейчас, только она уже не в тот, а в третий раз сидит. Я, Алика, все эти дни из дома письма ждал. Говорили, что будет амнистия, все думали: уж и так четыре года сидит — может, выпустят. А позавчера пришло письмо: нет, не выпустили. Уголовников там разных повыпускали, убийц повыпускали, воров, насильников, а членов БААСА — нет… не выпускают…
А потом на другой день пошёл я уже один в лес, и даже хотел гнездо это разорить, а в птицу запустить камнем — но в последний момент не стал, передумал.
— Разве же она виновата, Амьер?
— А знал я тогда, кто виноват? — сердито возразил Амьер.
Алика помолчала.
— А моя мама тоже в тюрьме… Её в тюрьме убили. — Неожиданно ответила Алика и прямо взглянула на растерявшегося Амьера своими спокойными нерусскими глазами.
Когда они уже возвращались обратно в лагерь, Амьер вдруг подошёл к Алике вплотную и решительно взял её за руку. Море приветливо шелестело и пенилось у них под ногами.
— Я люблю тебя, Алика, — тихо сказал Амьер. — Очень люблю.
Алика молчала. Она смотрела на него внимательно, пытливо, и не отводила взгляд. Ласковые морские брызги долетали до них. Ветерок шевелил платье Алики.
— Тебе сейчас сколько лет? — спросил Амьер.
— Четырнадцать. — ответила Алика. — А тебе?
— И мне четырнадцать. А если бы нам с тобой сейчас по шестнадцать было, ты бы тогда согласилась стать моей женой?
Алика помолчала немного. Потом негромко сказала:
— Согласилась бы.
Ужинать ходили без Натки. Натка долго проканителилась в больнице, где ей пришлось ожидать доктора, занятого в перевязочной.
С Толькой оказалось совсем не так плохо: три ушиба и небольшой вывих. Она боялась, что будет хуже.
Голодная и уставшая, Натка вернулась в лагерь и пошла в столовую. Там уже давно всё убрали, и ей досталось только два помидора с холодным варёным яйцом.
Выйдя из столовой, Натка увидела Алику: та шла рядом с Амьером, шли они вместе, держась за руки. Натка нахмурилась: ей не казалось, что Алика выбрала себе удачную партию.
Вечером, уже лёжа в кровати, она решила сказать Алике то, что она обо всём об этом думает. «Должен же кто-нибудь сказать ей правду», — про себя рассуждала Натка.
— Алика! — негромко окликнула она её в темноте. — Алика!
— Что?
— Это, конечно, не моё дело… — Натка помялась, — но я не понимаю, зачем ты с таким хулиганом вместе ходишь…
— А кто тебе сказал, что он — хулиган? — тут же ответила возмущённая Алика. И, подумав, уже более спокойно добавила: — Ты ничего про него не знаешь. У него сестра в кувейтской тюрьме сидит — она член партии БААС. И, вообще… это неправильно: сразу про человека, которого не знаешь совсем, думать плохо…
Натке нечего было возразить, и она больше ничего не сказала. Скоро усталость, накопившаяся за день, взяла своё, и Натка уснула.
Начиная с этого дня, Алика и Амьер везде появлялись вместе. Если где-то видели Амьера, то каждый знал: где-нибудь рядом и Алика, если где-нибудь замечали Алику, то и Амьер должен был быть где-то неподалёку.
Алику уже знал весь лагерь. Удивительно, но даже самые конченные отморозки, самые отпетые хулиганы никогда не пытались её обидеть или задеть. Стоило какому-нибудь только что прибывшему в лагерь новичку, проходя мимо, презрительно и небрежно толкнуть её или бросить вслед что-нибудь грязное, как сразу же находилось несколько здоровенных лбов, которые угрюмо брали новичка в полукруг и интересовались:
— Ты чё, пацан, опух?.. Это же наша Алика…
И если новичок недоумевал, объясняли:
— Эту девочку — понял? Трогать нельзя. У неё мать была классная.
А Натка всё пыталась, но безуспешно, попасться как-нибудь на глаза Аликиному отцу. Однако Сергей практически не бывал в лагере. Натка, услышав от Алики, что отец её должен приехать, тут же хватала свою косметичку и яростно красилась. Но — бесполезно, без толку. Сергей словно бы не желал её замечать.
Однажды Натка получила письмо из дома. Она оставила письмо в комнате и за весь день у неё не было времени его прочесть. А вечером в лагере появился Сергей. Они с Аликой пошли на пляж, и Натке удалось пристроиться к ним.
Уже вечерело, звёзды мерцали сверху и Луна, отражаясь, плавала в тёплой воде. Она расплывалась, дробясь на маленькие жёлтые кусочки, которые шевелились в волнах, а после соединялись вновь, в единое целое.
Выкупавшись, Сергей и Натка сидели на берегу.
— Алика! — крикнул Сергей. — Давай к берегу! Простудишься!
Но Алика не отвечала. Она плавала далеко — там, где одиноко маячил, качающийся на волнах буёк, и скорее всего, ей было просто не слышно то, что кричал отец.
— Сергей, — набравшись решимости, произнесла Натка, — а что, Алика когда-нибудь мать свою видела? То есть… видела, конечно… но она её хорошо помнит?
Сергей помолчал, потом ответил:
— Немного помнит… Наверное, не очень хорошо…
Он подобрал небольшой камушек и, с силою размахнувшись, бросил его далеко в воду.
— Уезжаем мы, Наташа, — сказал он. — Скоро уезжаем.
Натка испуганно вздрогнула от этих жестоких слов.
— Что, насовсем, уезжаете?..
— Да. У меня командировка закончилась. Я e-mail сегодня из Москвы получил. Мне ехать нужно.
Натка поёжилась. Ей стало холодно.
— Очень жаль, — сказала она. — Очень, очень жаль. Мне будет вас не хватать… Вас обоих…
И тут Сергей нежно, по-мужски, взял её за плечи. Натка замерла, напряжённо застыла. Всё у неё внутри съёжилось в мучительном ожидании — а что же он сделает дальше? Что?
Но Сергей ничего не сделал. Он опустил руки.
— Так надо, Наташа. — сказал Сергей, глядя на тёмную морскую воду. И добавил ещё более уверенным голосом: — Так надо.
Придя в комнату, Натка с Аликой разделись и улеглись спать. Натка достала письмо из дома. Завесив абажур лампы платьем, она раскрыла письмо и стала читать.