— Дорогая Паула, прекратите вы это! Ставлю десять против одного, что Одри никогда даже не слышала об этом месте.
— Однако это она ему позвонила! Это из-за нее он, бледный как смерть, уехал с виллы! Говорю вам, я больше не позволю делать его несчастным! Он и так уже слишком много страдал!
— Страдал? Этот малый?
От этих пренебрежительных слов Паула мгновенно взвилась, словно от удара хлыста, потеряв над собой контроль:
— Господи! Ну какой же вы глупый! Как мало вы понимаете! С такой отъявленной нимфоманкой, как Ева…
— Нимфоманкой? — Наступила мертвая тишина, которую снова нарушил Брайан: — А вам не кажется, что ваш тон несколько изменился по сравнению с прошлой ночью? Не слишком ли серьезны эти изменения для женщины, которая была лучшей подругой и защитницей Евы?
— Я и остаюсь ее подругой, и всегда ею была. Раньше Ева никогда — никогда — не была такой, пока не потеряла красоту. — Паула стояла откинув голову и сцепив руки. — Вы когда-нибудь замечали, что действительно красивых женщин, а зачастую и тех, кто особенно подчеркивает свою сексуальность, на самом деле секс не очень-то интересует? Они ничего собой не представляют в этом отношении, потому что слишком тщеславны и интересуются только собственной персоной. О господи, что я говорю?!
— Да уж, не скажешь, что это очень относится к делу. Так вы ответите на мой вопрос?
— Какой вопрос?
— Почему вы не хотите, чтобы я пошел в «Пещеру ведьм»? И стараетесь, чтобы полиция тоже туда не попала?
— Я…
— Потому что я могу задать кое-какие вопросы? И полиция, естественно, тоже? А потом обнаружить, что вчера вечером Ферье там и близко не было?
— Да, это так, но это только часть правды. Вы не понимаете!
— Тогда скажите мне еще кое-что. Я собирался спросить об этом Хатауэя, но теперь сможете ответить мне вы. Итак, ясно, что вчера вечером вы должны были обедать с Хатауэем, но кто-то отменил это мероприятие. Вы не виделись с ним до тех пор, пока не встретили его вместе со мной в холле «Отель дю Рон». Верно я говорю?
— Конечно верно. Только я не понимаю…
— Сейчас все поймете. Хатауэй сказал, что звонил вам в отель и договорился о времени обеда. Вы разговаривали с ним лично или он лишь оставил для вас сообщение?
— Он оставил сообщение. Меня не было в номере, я спускалась вниз купить сигарет.
— Вас не было в номере. А были ли вы в отеле?
— В…
— Да! Не по той ли причине Десмонд Ферье не смог отчитаться за несколько часов вчерашнего вечера, потому что в это время он находился с вами?
Кровь отлила от лица Паулы, а ее яркие глаза стали огромными. Дверь, приоткрывшаяся позади нее сантиметра на два, закачалась от легкого сквозняка.
— Мистер Иннес, это самое отвратительное и невыносимое, что мне доводилось когда-либо слышать! Вы что, обвиняете меня в… в причастности к убийству Евы?
— Нет, — прорычал Брайан.
— Тогда что вы говорите?
— То, что вы — Исключительно Славная Девушка с большой буквы. Вы попали в бешеный водоворот журналистики, но все, что вам нужно, — это муж и дом.
Паула Кэтфорд так побледнела, словно он обвинил ее в чем-то еще более тяжком, чем убийство. Она стояла выпрямившись и приоткрыв рот.
— Вы испытывали угрызения совести по отношению к Еве, — продолжал Брайан. — Вполне возможно, что Ферье любит вас. Иначе зачем ему надо было так галантно лгать о столь незначительном эпизоде его славной молодой жизни. А теперь отойдите от двери. Я собираюсь найти его и разобраться с ним, если он вздумал попугать Одри.
— О, тогда я спокойна. Думаете, вам это поможет?
— Почему бы и нет?
— Послушайте! — Отодвинувшись от двери, Паула протянула руку и распахнула ее.
В коридоре за дверью, у стеклянной панели в дальнем его конце, раздался металлический скрежет лифта, поднимавшегося с первого этажа.
— Уходить уже слишком поздно, — проговорила Паула. — Это — полиция.
Сделав широкий шаг, Брайан очутился в проходе. Чуть правее, рядом с дверью лифта, была дверь на запасную лестницу. Медлительному «астматическому» лифту понадобится не меньше тридцати секунд, чтобы добраться до шестого этажа. За это время он, никем не замеченный, сможет спокойно спуститься вниз.
Однако последние слова Паулы, сказанные исполненным боли и ненависти голосом, ненадолго остановили его.
— Если вы полагаете, что сможете причинить Десмонду боль или новые неприятности, я не думаю, что вам позволят сделать это. Это все равно не поможет, когда арестуют Одри.
— Арестуют Одри? Вы что, с ума сошли?
— О, я не думаю, что она сделала это! А вот Обертен так считает. Уверяю вас.
— Потому что опять подслушивали под дверью?
Это прозвучало еще более жестоко, чем его последняя атака, но Паула не вздрогнула.
— Да, если хотите знать! У кого больше опыта по части методов полицейских допросов в любой стране — у вас или у меня? Доктор Фелл защищал Одри изо всех сил. Он обеспечил ей алиби, сказав, что был с ней до завтрака сегодня утром.
— До завтрака сегодня утром? И что это дает?
— К сожалению, не имею ни малейшего представления. Хотя звучит не очень правдоподобно. Если вы хотите позаботиться о ней, вам лучше остаться и сделать это. Вам все равно уже не удастся избежать разговора с Обертеном.
— Думаю, удастся, — резко возразил Брайан и бегом бросился по переходу, а грохот лифта уже достиг такой громкости, что даже перекрывал глухие звуки работающего телевизора.
Добежав до тяжелой двери на запасную лестницу, он убедился, что за стеклянной панелью, сквозь которую можно было проследить прибытие лифта, света не было.
Оглянувшись через плечо в последний раз, Брайан увидел Паулу, стоявшую в дверях его квартиры и прижимающую тыльную сторону ладони к зубам. Он многое бы отдал за то, чтобы взять обратно свои слова, потому что теперь его провожал обиженный, полный ненависти взгляд оскорбленной женщины, пребывающей в полном отчаянии. Этот образ так и стоял перед его глазами, пока он бежал по лестнице вниз.
Точно так же он не мог избавиться от мыслей о Хатауэе; из головы не выходил его озадаченный вид и опущенные плечи, когда там, на набережной, до него дошло, что в реальной жизни убийство отличается от академического случая.
Брайан попытался прогнать от себя эти воспоминания. Он не мог сказать Пауле, что доктор Фелл делал все возможное, чтобы защитить Десмонда Ферье (почему? Ну почему он защищал шкуру этого проклятого Ферье?) и Одри. Теперь облик Десмонда Ферье в образе Мефистофеля с лихорадочно горящими глазами вытеснил все другие, кроме Одри.
Так, значит, этот элегантный и изысканный джентльмен «наказывает» Одри? Наказывает так утонченно, используя фривольные приемы, в которых он преуспел, чтобы напугать ее?
Шаги Брайана по лестнице, представлявшей собой сооружение из бетона, в бетонном же каркасе, с армированными металлом ступенями, отдавались гулким эхом. Всякий раз, когда он пробегал мимо площадки очередного этажа, это эхо усиливалось. Гнев его сменился яростью.