– Денис познакомил нас около месяца назад. Как-то он пригласил ее к нам на ужин. Очень красивая девушка, работает референтом. Мне показалось, что Денис немного нервничал, но за столом мы разговорились и сидели почти до полуночи. А потом он поехал ее провожать.
«Меня он на ужин к маме не приглашал!» – я почувствовала болезненный укол самолюбия. Да что теперь делить, все уже в прошлом.
– А что вас так встревожило?
– Три дня назад я вернулась домой с вечерних курсов по ивриту, Дениса не было, а на столе лежала записка, – Элеонора протянула мне листок из записной книжки. На нем бегущим почерком было написано: «Мамочка, мне нужно срочно уехать с Татьяной на пару дней. Я позвоню. Не волнуйся, ничего страшного, в понедельник вернусь. Целую, Денис.»
– Сначала я не волновалась, – продолжала Элеонора. – Он часто задерживался допоздна, иногда ночевал у нее. Но я всегда знала, где он! Каждую минуту. Он очень ответственный сын, я его таким воспитала, а сейчас у меня нет никакого понятия, где он. Он ни разу не позвонил за три дня! Сотовый телефон он отключил, а номера Татьяны я не знаю. И потом, эти слова «ничего страшного…» Я схожу с ума от волнения! Как он мог так поступить? Только бы с ним ничего не случилось!
– Вы обращались в полицию? – спросила я.
– Только что оттуда. Они сказали, что он взрослый, уехал с девушкой, оставил записку, и нет никакой надобности во вмешательстве полиции. Но я же знаю, что это не так!
– Простите, Элеонора, мне неудобно об этом говорить, но если Денис так увлечен Татьяной, он просто позабыл обо всем на свете.
– Этого не может быть никогда! – сказала она твердо – Вами он тоже был увлечен, однако никогда не забывал мне звонить.
Меня слегка покоробило это «был», я снова увидела перед собой прежнюю мадам Геллер, а не обеспокоенную исчезновением сына мать.
– Действительно, – пересилила я себя, – все это внушает беспокойство, но чем я-то могу помочь?
– Мне просто больше не к кому обратиться, – умоляюще сказала Элеонора. – У вас же есть какие-то связи в полиции.
– Честно говоря, мне совсем не улыбается влезать в его отношения с этой Татьяной. Он может подумать, что я за ним бегаю, слежу, а это последнее, чего бы мне хотелось. Максимум, что в моих силах – позвонить и попробовать что-нибудь выяснить. Но мои возможности очень ограничены и будет лучше, если вы завтра снова обратитесь в полицию. И еще, если можно, оставьте мне записку Дениса.
– Спасибо вам большое, – она поднялась с кресла, протянула мне листок и, опять прижав к лицу носовой платок, вышла из кабинета.
Я осталась наедине со своими мыслями. Конечно, при Элеоноре я старалась держаться холодно, делая вид, что мои отношения с Денисом – далекое прошлое. На самом деле мысль, что с ним может произойти что-то ужасное, да еще по вине этой блондинки, заставляла сердце сжиматься от страха. Я, конечно же, поеду к Борштейну, тем более, что встреча уже назначена. Начну с одного, а перейду на другое. Убью двух зайцев одним выстрелом.
Я ехала домой, душа была полна… Меня обуревали противоречивые чувства. Мой любимый едкий старик Ларошфуко говаривал: «От любви полнее излечивается тот, кто излечивается первым.» В нашей с Денисом короткой истории любви, увы, первым вылечился он. Ничего не поделаешь, молодая московская блондинка перешла мне дорогу, а я не из тех, которые борются за мужчин. Я для этого слишком ленивая. Я Телец по гороскопу, и мне жутко нравится ответ старого быка молодому из известного анекдота: «А сейчас мы спустимся с горы и перетрахаем все стадо». Это типичный характер Тельцов не суетиться, а упорно делать свое дело. Вот я его и сделаю – постараюсь найти Дениса, а молодых бычков на мой век хватит.
Припарковав машину на моем постоянном месте – напротив окна на кухне, я открыла сумку, чтобы достать ключи. Подняв глаза, я вдруг обнаружила своего бывшего мужа Бориса, сидящего на скамейке возле подъезда. «Да что они все сегодня, сговорились что ли?» – пронеслось у меня в голове. Хотя кто это все? Мать бывшего любовника и бывший муж. Не густо.
Борис родом из Баку. В семье грузинских евреев росли трое парней, Левик, Семик и Борик, все как на подбор с орлиными носами, кудрявые брюнеты. Нет, здесь я не точна – кудрявились у них в основном волосы на груди и икроножных мышцах, а вот на голове волос было маловато, все они склонны к ранним залысинам. Я их, честно говоря, путала. Втроем братья Каганошвили производили очень яркое впечатление. Если нарядить их в атласные рубашки и жилетки, в уши – по серьге, в руки дать двоим по гитаре, а третьему скрипку, то были бы они вылитые цыганское трио «Ромэн». Мне нравятся такие мужчины. Мой киношный идеал – Джефф Гольдблюм с ярко выраженными семитскими глазами. И еще Давид Копперфильд, тоже из наших.
Левик приехал в Ленинград после армии, здесь женился и прописался у жены в большой и шумной коммунальной квартире. За ним потянулись и братья. Борис был младшим, атлетически сложенным, и если бы не рост (я была на пару сантиметров выше его), то нужно было очень постараться, чтобы найти в нем внешние недостатки. Борис упорно занимался боевыми искусствами, и я не уставала глядеть на него, когда он показывал мне позу богомола или кошачью лапу.
Мы познакомились в буфете «Эрмитажа». Обычно питерцы редко бывают в музеях – мы здесь родились и вдоволь находились сюда во время учебы в школе. Но меня заинтересовала выставка театрального костюма, которая перекочевала к нам из Москвы, с Крымского вала. Насмотревшись на бальные платья Наташи Ростовой и декоративное тряпье монахов из фильма по Стругацким «Трудно быть богом», я почувствовала, что проголодалась, и спустилась в буфет. Взяв две половинки крутого яйца с горкой красной икры на каждой, кусочек сыра и плюшку, я поискала глазами свободное место и наткнулась на интересного молодого человека, сидевшего в одиночестве.
– Вы позволите? – спросила я его.
– Да, пожалуйста, – ответил он, делая мне приглашающий жест.
Я начала есть.
Молодой человек внимательно изучал меня некоторое время, потом неожиданно сказал:
– Я вижу, вы разбираетесь в индийских чакрах.
Дело в том, что на мне был надет свитер, который я связала себе сама. Свитер был из гладкой белой шерсти, и только спереди, с левой стороны, я вышила в столбик по всей длине шесть букв санскрита, соответствующие шести чакрам на теле человека. Первая буква была в точности похожа на заглавную «З» и поэтому все, кто меня видел в этом свитере, начинали читать и спотыкались на втором иероглифе. Мне уже надоело отвечать на вопрос о том, что это такое написано, и я всем говорила, что это мое имя на санскрите. Поэтому я мило улыбнулась молодому человеку, сидевшему напротив меня. Мы, естественно, разговорились и вышли из буфета вместе.
С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая первые буквы как английскую «джей». Джана на языке многих кавказских народов означает «дорогая», и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой. Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием гуляла по бульвару – бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер, и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила своих бывших поклонников – белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она передала мне и свою страсть к знойным мужчинам.
В восемьдесят девятом году всех охватило безумие – надо ехать. Куда, зачем? Мои родители отказались наотрез. Отец – фанатик русской культуры, он не мог представить себе жизни без окружавших его памятников старины. А мама делала все, что он говорил – в семье царил домострой. Дашка подросла и собиралась в школу. Она уже неплохо читала и писала, и мы решили ехать, чтобы она пошла в Израиле в первый класс.
Я даже сейчас с дрожью вспоминаю, как толпы отъезжающих штурмовали ОВИРы. Еще не было прямых рейсов в Израиль, и мы добирались до Москвы, потом поездом до Будапешта, а оттуда до Тель-Авива самолетом венгерской авиакомпании «Малев».
Первые два года все было нормально. Мы работали, Дашка училась в третьем классе – она за несколько месяцев перескочила через класс, быстро выучив иврит. Мы уже присматривали квартиру в Ашкелоне, когда мой благоверный начал худеть. Он отказывался от еды, ходил бледный, в постели его не тянуло на подвиги, и я начала беспокоиться – не заболел ли он. От моих расспросов он только отмахивался, а стоило мне выйти за дверь хватался за телефон.
Однажды, когда его не было дома, раздался звонок.
– Здравствуйте, – сказал незнакомый голос, – я говорю с Валерией?
– Да. А кто вы?
– Меня зовут Андрей. Я муж Эллы.
– Какой Эллы? Я ничего не понимаю.
– Дело в том, что моя жена изменяет мне с вашим мужем.
Римляне говорили, что сильные в гневе краснеют. Если бы на меня кто-нибудь посмотрел в этот момент, то увидел бы налитую кровью физиономию.
– А при чем тут я? – как можно спокойнее ответила я.
– Вы меня не поняли? – удивился он.
– Я вас поняла прекрасно. Вы сказали, что ваша супруга изменяет ВАМ. Вот и разбирайтесь с ней сами. А мне мой муж не изменяет. У него горячий темперамент, и таких эпизодов, как она, у него будет еще много.
– Как вы можете так говорить?
– Вам не понять кавказскую ментальность. Я родила ему ребенка. Это святое. Значит, я всегда буду ему роднее всех пустых увлечений. Пусть она ему сначала родит, тогда поговорим. Всего хорошего.
Я положила трубку. Потом машинально, ничего не чувствуя, словно отмороженная, я достала с антресолей огромный баул, с которым мы приехали в Израиль, и стала кидать туда все его вещи. Увенчав это монументальное сооружение коробкой с противогазом, я выставила баул за дверь и принялась дожидаться изменника. Когда Борис вошел в дом, то по его лицу я поняла, что он только и ждал минуты, когда мне все станет известно.
– Что это, Лерочка? – спросил Борис.
– Это твои вещи, дорогой. Звонил муж твоей любовницы. Спрашивал, что делать.
– Вот кретин! – в сердцах ругнулся Борис.
– Я ему и предложила не вмешивать меня в ваш любовный треугольник. Разбирайтесь сами.
Может быть, Борис не ожидал от меня такой реакции, но он вдруг стал похож на шарик, из которого выпустили воздух.
– Я люблю ее, – он понурил голову.