— А что я должен делать?
— Спасать картофель. Люди что-то же делают, ведут борьбу с этими вредителями: собирают с кустов или кропят ядом.
— Она, было, — показал Иван на жену, — поехала к сестре в Херсон, и бросила все. А я в эти дела не вмешиваюсь.
Павел Дмитриевич бросается на защиту огорода и огородных насаждений:
— Лида, ты, кажется, уже приехала из гостей! Брось эту дверь, она еще года два постоит неокрашенная. Лучше займись картофелем!
— Мы не брызгаем его, — ответила та спокойно, удобнее умащиваясь на детском стуле с кисточкой в руках. — Я все посчитала. Вы знаете, сколько надо потратить на химикалии для обработки картошки? Уйму денег! Поэтому я жуков каждый день собираю руками. А вот меня не было, и они развелись. Теперь жду, пока вырастут.
— Почему? Разве не лучше уничтожить личинки? Они такие прожорливые, что пока вырастут, так и вас поедят.
— Буду ждать. Личинки собирать не хочу. Они такие липкие и мерзкие, что к ним и притрагиваться противно. Бр-р! — дрыгается Лидия. — И вдобавок их высеялось, что маку. Вы что? Разве их все соберешь?
— Так обрызгайте! — терял гость терпение, едва не срываясь на крик.
— Э-э, нет! Этого делать нельзя.
— Всем можно, а вам — нельзя?
— Если не брызгать, так у меня и картопелька, и травка есть. Я, скажу вам по секрету, картофель никогда не пропалываю, прорываю только, то есть время от времени собираю урожай щирицы, березки, других сорняков и все лето кормлю ими поросят. А если побрызгать? Тогда траву надо выбрасывать. Зачем же такой убыток терпеть? Вы мою мысль поняли?
— Понять-то я понял, но хочу уточнить: так вы огород никогда не пропалываете?
— Сохрани бог! Говорю же, я удаляю сорняки руками, вырываю их, да и все.
— Вы что? А как же земля? Помню, как-то приходил к вам, когда вы картофель копали, так она была твердая, как камень. Иван матючья гнул в три погибели, загоняя в нее лопату. За ломик кое-где брался. Всех богов вспоминал, всех святых и архангелов, а также их матерей.
— Ой, не напоминай, — встрял Иван. — Я картофель ненавижу лютой ненавистью. Да пропади она пропадом на всем белом свете, пускай ее люди забудут, пускай она, гадость, с земли не вылазит! Она мне не нравится. Если бы не эта глупая женщина, — он показал на Лидию, — я без картофеля век бы прожил.
— То есть ты совсем не ешь картофель? — переспросил Павел Дмитриевич и запрятал лукавую улыбку в уголки губ.
— Нет! — рубанул кум Иван рукой воздух. — Я — мучной человек.
Вечерело, расползлись густые сумерки. То здесь, то там слышалось бряканье посуды — люди начали собираться к ужину. Накрывали столы, выносили сякое-такое столовое причиндалье, готовились вволю поесть в прохладе, отдохнуть и поговорить о разных пустяках.
Заторопилась и кума Лидия.
— Сейчас и мы что-то поставим на стол. Чего ты сидишь, Иван! — прикрикнула на мужа. — Выноси стол во двор. А я сейчас помою руки и приготовлю ужин.
— Это можно! — взбодрился кум.
Павел Дмитриевич пошел к машине, стоящей около ворот. Пошарил под сидением и достал бутылку хорошей водки. Крякнул, предвкушая нехитрое удовольствие, громыхнул дверцей и возвратился во двор, где посредине уже стоял стол. На нем успели появиться домашний хлеб, сало с мясной проростью, салат из помидор и огурцов, краснощекие яблоки.
— Так, — сказал он. — Все есть, а гаряченького не видно, — и он поставил между тарелками с едой свою бутылку.
— Поддерживаю твой почин! — подхватил игру кум Иван. — Лида, выручай, чтобы твой муж не оказался брехуном.
— Ой, миленький, разлюбезный мой, — умилилась жена. — Вот-вот закипит вода. Я тебя не подведу! Приготовлю все, чего ты хочешь, — приказывала, а тем временем выставляла на стол малосольные огурчики, все в крапинках мелко порезанной зелени; сваренные вкрутую, коричневатые, как загорелая кожа, куриные яйца.
— А картопельку да с зажарочкой, — напевал кум Иван, снимая хрупкую, чуть темноватую кожуру с молодого лука и измельчая его в подтопленное на сковородке сало. — Картофель почистить или в «мундирах» отварить? — спросил, отставляя с огня чайник с кипятком.
— На черта она нужна? — вмешался гость. — Обойдемся отваренными рожками.
— Сдурел? — вытаращился на него хозяин. — Где это видано, чтобы водку закусывали вареной мукой?
— Почисть! — тем временем послышался голос Лидии.
— А где она?
— В ведре. Глянь за дверью, я сегодня молоденькой подкопала.
— Ага, ага... Как же вы не видели? — цитировал Иван поговорку из побасенок присутствующего кума.
В конце концов расселись. Выпили по первый, принялись за закуску.
— Бери, Павел, картопельку, — угощал Иван своего кума, которым гордился за его талант рассказчика, за известность в писательских кругах. — Ты — наш кум дорогой, наш просветитель, какую же ты нам вкусненькую водочку принес, — ласкал гостя словами, а за этим не забывал подкладывать разваренный белый картофель в свою тарелку. — Это новый сорт, — комментировал невинно, — в этом году впервые посадили. Эх, и урожай же будет, помоги нам боже! — прикрыл веки в предвкушении вкусной еды.
— Ты же говорил, что не ешь картофель, — улыбнулся гость.
— Нагадай козе смерть, — буркнул Иван.
— То-то и оно, — заметил Павел Дмитриевич.
За столом воцарилась тишина, настали святые минуты — люди ели.
***
— Кум! — ни свет, ни заря послышался от ворот голос Ролита.
Быцык угрожающе зарычал, и кум Павел вышел на крыльцо.
— Это ты? — не смог скрыть удивления. — Чего орешь, как резаный?
— Здоров! — бодро ответил Иван. — Давай съездим в Третьякову к моей родственнице, — предложил невозмутимо, будто и не он потревожил утренний покой, почитай, всей улицы.
— Зачем?
— У нее груши уродились. Два деревца в этом году вошли в пору, как облитые стоят. Вот такие величиной, — показал кулак. — Дюшес. Сладкие, как мед, душистые, как степь, а нежные, как неизвестно что: за сутки гниют на ветвях и опадают. Надо безотлагательно снимать и — на переработку их!
Павел Дмитриевич почесал затылок, припомнив, что вчера не заправился бензином.
Иван тем временем наклонился туда, где за забором стояла канистра, достал и поставил ее на виду.
— Я со своим горючим.