Смех да и только, ведь Низа была очень простой и непосредственной девочкой. С нею легко и приятно дружилось. Единственным ее недостатком была беззащитность, она терялась, когда острые на язык девчата принимались перемывать чужие кости или разглагольствовать о своих победах. Тогда Низа пряталась в свою скорлупку и незаметно линяла домой, а в дальнейшем сторонилась таких подруг. А они, глупые, расценивали это как проявление спеси! Конечно, они, наверное, именно тем и старались залезть ей в душу — искренностью, которую не отличали от сплетен!
Раиса, сколько себя помнит, держалась рядом с Низой так, будто та находится под ее защитой. Так случилось и в этот раз.
— Слушай, подруга, — сказала она Низе в тот день, — ты знаешь, что мне можно доверять. У меня есть сведения, что твои одноклассницы — стервы.
Низа на это только оторопело замолчала.
— Не обижайся, но до меня дошли слухи, что они собираются потаскать тебя за волосы. Если это серьезно, то сами они этого делать не будут, а подговорят кого-нибудь из подонков.
— За что? — пришла в себя Низа. — Я ничего им плохого не сделала, — и оттого что у нее задрожали губы, Раиса ощутила в душе страшную нежность, готовность разорвать каждого, кто обидит подругу.
— Знаю, — успокоила ее Раиса. — Не волнуйся, я не оставлю тебя в беде. В школе берегись сама, чтобы не попасться на какой-то мелочи. А вне школы сделаем так. Каждый день тебя будет провожать домой кто-то из моих друзей.
— Откуда я буду знать, что это твои друзья? А вдруг это как раз будет кто-то с их стороны! Они что, хотят побить меня? — девочка снова подумала о неблагодарности одноклассниц, которые каждый день приходили к ней за консультациями или за примитивным списыванием уроков.
Но Раиса на этом сосредотачиваться не захотела.
— Подойдя к тебе, мои друзья будут говорить какую-нибудь условную фразу. Причем каждый раз другую, чтобы никто не догадался о ее парольном назначении. А паролем будет служить то, что в ее составе обязательно будут слова «пройдет когда-то».
— Такие слова и без пароля могут кому-то попасть на язык.
— Э, нет, — возразила Раиса. — Они в самом деле кажутся простыми, но в них есть незаметная романтика. А негодяи на нее не способны.
С тех пор к Низе после уроков обязательно подходил кто-то с фразой наподобие: «Не верится, что этот замечательный вечер пройдет когда-то», «Грустишь? Но печаль пройдет когда-то», «Да, пройдет когда-то эта тьма! Не веришь?», а потом шел рядом до ее дома. Так происходило, может, и не долго, но подругам запомнилась эта пора, так как была в их игре настоящая преданность, неподдельная храбрость, ощущение общей борьбы со злом, спокойное и уверенное в себе благородство. Позже таким способом девочки предупреждали друг друга о возможности ошибочного поступка или неправильного решения, словно говоря: внимание, возле тебя притаилась опасность.
Совсем недавно на восьмое марта дети подарили Раисе Ивановне книгу, которая так и называлась «Пройдет когда-то». В последнее время, как покатился этот вал «развлекаловок», она перестала интересоваться книгами современных авторов. И эту читать не собиралась, взглянув на ее аляповатую обложку. Но вдруг ее пронзило током от названия. Взглянула на фамилию автора — Надежда Горцева, посмотрела на титул, где должен был значиться жанр произведения, — мистический триллер. О, такого только не хватало ей читать!
Тем не менее вечером уселась в свое любимое кресло под торшером и углубилась в чтение, да и не заметила, как наступила полночь. Несколько дней она ходила, как больная. Казалось, что сама находилась в далеком американском городке, где подростки вели поединок с ползучим монстром сытого благополучия. Сколько в книге было интересных коллизий, красноречивых аллегорий, каким афористичным оказался язык автора, как реалистично обрисованы герои! Со временем она перечитала все, что успела напечатать Надежда Горцева — двенадцать романов — и убедилась, что за этим именем скрывается Низа. Она угадывала строй ее мыслей, прочитывала характеры героев и везде видела знакомые символы, когда-то пережитые приключения, детали и выражения из их общего детства.
***
Стопка тетрадей уже давно дразнила Раису Ивановну, но она удерживалась от бессистемного чтения собранных сочинений. Выжидала, когда их сдадут все, кто решился участвовать в конкурсе. Как часто случается, дело пошло несколько не так, как задумывалось: во-первых, дети начали писать и сдавать сочинения прямо ей, без учета, кто в какой класс ходит, а во-вторых, к этому движению приобщились не все одиннадцатиклассники, а лишь единицы. При этом школьники были далеки от того, чтобы подозревать жюри в нелояльности или в необъективности, и открыто подписывали свои работы. Так же не соблюдались сроки, исчезли временные рамки, нарушались все остальные организационные мелочи, и не было смысла настаивать на их соблюдении — пусть чувствуют себя свободными, пусть пишут. Но по-настоящему удивляло Раису Ивановну, что среди новоявленных авторов были дети, которые раньше не обнаруживали склонности к литературному творчеству. Учительница была счастлива, что ее инициатива не заглохла, а захватила детей, зажгла в них энтузиазм, разрешила кое-кому из них открыть тот клапан в своей душе, который до этого не имел шанса проявиться.
Правда, теперь она не знала, что с этими сочинениями делать, ведь идея именно конкурса была сломана, жюри должно было выполнять лишь редакторскую роль. Но как-то будет...
Если бы не эта усталость, которая началась с мыслей об итогах жизни, а теперь гнет к кровати...
Дошло до того, что однажды Раиса Ивановна поняла: ей не хватит сил довести начатое до конца, так как после работы не только читать, а даже руки поднять, чтобы раскрыть тетрадь, стоило усилий. Хорошо, что она при первой своей тревоге не запаниковала и еще летом спокойно поехала к нотариусу и составила завещание. Зачем рисковать? Хотя, например, ее мать после нотариального изложения своей воли относительно наследства и наследников прожила еще четырнадцать лет, но не всем так везет. Не мешало бы и к врачам сходить, но надо дождаться осенних каникул. Две недели осталось, дотянет как-нибудь.
И все же в ближайшую пятницу она удобно уселась в кресле, пододвинула к себе торшер, взяла карандаш и приготовилась к всенощному роскошеству, смакованию сочинениями, телепередачами, кофе, бессонницей с душой своей беспокойной наедине. Ноги пристроила на низеньком стульчике и закутала пледом. На журнальном столике, стоящем рядом, разместила все необходимое для быстрого приготавливания кофе, только бы не вставать лишний раз. Телевизор включила тихо, чтобы не мешал, но чтобы и не пропустить новости или интересный фильм. Завтра суббота, а там — воскресенье, успеет отоспаться. А теперь — вперед к прошлому.
Она закрыла глаза, протянула руку и наугад вынула из стопки одну тетрадь. Кому же выпало стать первым? — успела подумать до того, как увидела фамилию Надежды Горик и название ее сочинения: «Знак от черных роз».
2
— Стояла зима, такая же волшебная, как и та, о которой я уже вам рассказывал, — начал Павел Дмитриевич. — Все началось с шутки, неумышленной, а так — лишь бы не молчать. Я с женой и Костя Палий со своей Варварой возвращались от Голованя, где под теплой печкой играли в карты. Идти нам было по пути, но далековато, вот и болтали о разном. Эх, — рассказчик вздохнул. — Молчать бы об этом и дальше, как молчал вот уже четыре десятилетия, да уж никого из участников тех событий в Дивгороде нет, так какая теперь разница.
***
Выходной день завершался ясным морозным вечером. После долгих сомнений солнце упало за горизонт, и вскоре небо развернуло над миром черную даль, усеянную мелкими искрами огня. С запада на восток его делила пополам ветка Млечного Пути, а на его периферии затерялась Земля и эти четверо на ней, бредущие сейчас по неизмятым снегам. Слежавшиеся его пласты укрылись сверху корочкой наста, от чего они сначала с хрустом проваливались под ногами, а потом приветливо поскрипывали на прощание. Тьма и стужа несколько удручали, но ветра не было, и это утешало. Гуляки чувствовали себя как в открытом космосе, который тем не менее не был лишен домашности и уюта.
Варвара подняла глаза вверх и на миг остановилась.
— Посмотрите, какая сказка.
— Это не сказка, — мрачно возразил Костя, которому целый вечер не везло в игре. — Мне в эту ночь сон приснился, вот это была сказка.
— Сон? — удивилась его жена. — Я думала, только мне сны снятся. Что же тебе приснилось?
— Будто к нам пришел Филипп Цурик и врезал ломакой по кухонному столу.
— И что?
— Ничего, я проснулся и прислушался. Сначала вокруг было тихо, а потом как ухнет что-то на пол, и рассыпалось с таким звуком, будто тарелки разбились. Тогда я не поленился встать и выйти на кухню. Но там все стояло на своих местах. А звук еще не затих, слышалось, будто обломки посуды закатываются в уголки.
С одной стороны, Филипп Никифорович Ивако, или Цурик, работал почтальоном. Он родился горбатым, поэтому был нелюдимым, неразговорчивым, букой, одно слово. Малые дети его боялись. С другой стороны, Палии ждали возвращения из Германии Костиного брата Николая, который, осиротев после расстрела родителей в 1943 году, попал туда не по доброй воле. Шел 1946 год, и многие дивгородцы, которых угнали в немецкое рабство вместе с ним, уже были дома. А о Николае никаких вестей не поступало.
— Ха! — беззаботно сказал Павел Дмитриевич, услышав этот разговор. — Это вещий знак. Готовься встречать Николая.
— Иди к чертям! — гаркнул Костя. — Таким не шутят.
Он любил младшего брата и винил себя, что не уберег его от тяжелой доли, хотя и не мог этого сделать — сам воевал на фронте.
— Я не шучу. Можете прямо на утро гостей приглашать, он к восходу солнца прибудет.
К счастью, именно так и случилось.
— Голубчик, — бросилась утром счастливая Варвара к Павлу Дмитриевичу. — Как ты узнал? Приходите, приходите... — и побежала дальше по соседям созывать их на застолье.
— А как вы, в самом деле, узнали? — нарушила молчание Надежда, но рассказчик ее будто и не услышал.
Костя Палий работал шофером у директора завода, но иногда ему приходилось возить и сельских активистов, которых вызвали в район на совещания. Однажды, видно, проговорился кому-то из них об этом случае. С тех пор и пошла слава Павла Дмитриевича как предсказателя и пророка.
Вскоре после этого в Дивгород прислали нового директора вечерней школы, им оказался неказистый такой мужичонка, хоть и умный. Он почти сразу женился на местной красавицей Юле Бараненко. И вот вдруг передают, что он хочет увидеться с Павлом Дмитриевичем.
Тем не менее никто из них не торопился познакомиться, и это случилось в воскресенье, когда они одновременно пришли в библиотеку за новыми книгами. Иван Моисеевич Мазур, так звали нового директора, легко и ненавязчиво завел разговор о пользе среднего образования, что оно открывает перед человеком определенные перспективы, что «без бумажки ты не человек, а букашка». Довольно непринужденно втянул в разговор и Павла Дмитриевича, который никак не мог понять, чего от него хотят.
— Говорят люди, — вкрадчиво сказал Иван Моисеевич, когда они вышли на улицу, — что вы умеете сны разгадывать. — И осторожно взял его под локоть.
Вообще Павел Дмитриевич не очень любил деланную вежливость, а здесь видит, что человеку припекло. Да и через Юлю стали они родственниками, так как Евгения Елисеевна — тоже урожденная Бараненко.
— Не стесняйтесь, говорите, что вас беспокоит, — сказал Павел Дмитриевич, хотя, присмотревшись к новому знакомцу ближе, уже приблизительно знал, что тот расскажет.
И почти не ошибся. Ивану Моисеевичу часто снился один и тот же сон, будто срывает он с развесистого куста чудеснейшие чайные розы, несет домой, дарит жене и здесь замечает, что они становятся черными.
— А до этого какой цвет розы имели? — уточнил слушатель.