Мягков блуждал по коридорам редакции и всматривался в таблички у дверей. Но фамилии Мартыновой нигде не было. И тогда он спросил у девушек, которые курили на лестничной площадке.
— А вы кто? — разглядывая Мягкова, отозвалась рыженькая толстушка.
— С машиностроительного завода. Статью принес, — для пущей важности добавил Мягков.
— Я вас провожу. — И покуда они спускались на второй этаж, толстушка заметила: — Странно, Мартынова у нас новенькая, а ее уже знают.
— Завидуете? — спросил Мягков.
— Информирую… — И, ткнув пальцем в соседнюю дверь, пошла докуривать.
Мягков постучал в дверь, вошел в комнату.
— Вам кого? — сняв очки, спросил журналист.
— Нину Сергеевну, — ответил Мягков.
— Она в машинописном бюро. Скоро будет.
Мягков решил подождать в коридоре.
Он прислонился к подоконнику и с интересом наблюдал, как с каждой минутой все чаще распахивались двери комнат, торопливо входили и выходили люди, держа оттиски сверстанных материалов. Наступил час пик выпуска завтрашнего номера газеты.
Вблизи остановились двое. Рыжебородый, быстро жестикулируя, гневался:
— Он меня режет! Я не могу выкинуть пятьдесят строк. Это ужасно.
— Вчера меня сократили на семьдесят, — печально ответил усатый собеседник. Увидев женщину в синем халате, он крикнул: — Зоя Ивановна, скажите, чтоб тиснули Федорову… А Стеклова пустите в разбор.
Мягков, удивленный редакционным разговором, усмехнулся, уставился в окно. Город зажег огни.
Мартынова, увидев Мягкова, остановилась от неожиданности, выдохнула: «Юра…»
Он услышал ее голос, повернулся.
— Здравствуйте, Юрий Васильевич!
— Здравствуйте. — Он перевел дыхание. — Не сумел предупредить, так случилось.
— Вы можете подождать? Минут десять… Только вычитаю гранку и буду свободна.
В груди Мягкова бухало сердце, но боли не было. Что-то жгло, растекаясь теплом по всему телу. Не знал он и не помнил себя таким.
Подошла Мартынова:
— Я свободна. Пойдемте.
Они вышли.
Красные неоновые буквы названия газеты отбрасывали кирпичный отблеск на влажный тротуар.
Мартынова взяла его за руку, и они, перебежав дорогу, пошли в сквер.
— Вот и встретились, — сказал Мягков, пытаясь разрядить молчание. — Можно пойти в кино. Но там придется слушать других. А я хочу слушать вас. Пойдем в кафе?
— Пошли!
Они уселись за дальний столик.
— Мне здесь нравится. Уютно.
— У «Незабудки» есть другое название… Убежище для влюбленных.
Она рассмеялась, заглянула ему в лицо.
— Вы бывали тут?
— Два раза. У друзей на свадьбе… Я люблю принимать гостей дома. Мама готовит — пальчики оближешь. У меня новость, Нина Сергеевна. Даю согласие.
— Это ж событие! — воскликнула Мартынова. — Вы умница!
— Вам первой сказал.
— Теперь я должна постараться.
— Жаль, что не могу помочь. Читаю много, а сочинять не берусь.
— Вы уже помогли.
— Тем, что все ваши карты перепутал. Не будь вас, не знаю, как бы все кончилось.
— Вы мечтали о хорошем советчике. Помните, говорили.
— Нашел. Сидит рядом.
— Юрий Васильевич! Мне кажется, что вы придумали оригинальный способ объясниться в любви.
— Я не знаю других способов, Нина Сергеевна. Рад, что говорю это вам.
— Не торопитесь. Вы же сильный, красивый, умный. А вдруг вы ошиблись. Ведь так бывает. Я сама хожу как чумная. И боюсь, боюсь…
— Чего? Что вас пугает?
— Я боюсь потерять это, — почти шепотом сказала она. — Вы хороший. Ну, дайте мне хоть одну возможность… Написать о вас. Вы тогда поймете больше.
— У вас будет «Осеннее интервью». Будет, — решительно заявил Мягков. — Только ничего не выдумывайте. Пишите правду, как было. И не подбирайте для меня розовых красок. Выбор, желание судьбы — это всегда трудно. Сами видели, как я маялся. А сколько бессонных ночей прошло у Старбеева. Вы оставили Москву. К нам приехали. Не каждый сможет.
— Наверное, я стану богаче других… У нас будет и осень и весна. Только дайте зиму пережить.
— Неужели нам не хватит тепла? — беспокойно произнес Мягков. — Что ж, мы сами себе враги?
— Спасибо. Успокоили. Я ведь заяц-трусишка… Что-то странное происходит со мной. Была бы сейчас одна — разревелась. Как мы хрупко устроены. Даже от счастья плачем.
Они разговаривали тихо, сбиваясь на шепот.
Несколько раз к ним подходила официантка, но не осмеливалась прервать беседу. По выражению их лиц понимала: им сейчас не до ужина.
Из кафе они вышли последними.
Небо было тяжелое, аспидное.
— Я люблю смотреть на небо, — мечтательно сказала Мартынова. — Особенно на звездное. Я ищу свою крохотную звездочку и говорю с ней.
— О чем? — спросил Мягков.
— Обо всем. Она слушает. Иногда мерцает.
— Это признак одиночества, — заметил Мягков.
— Она знает об этом. Я не скрывала.
— Ну, вот мы и пришли. Моя обитель.
Мягков вздохнул, признался:
— Уходить не хочется.
— Ты домой идешь, счастливый. А я…
— Пошли к нам. Ляжешь на тахте в столовой. У нас три комнаты, — горячо предложил Мягков.
— А завтра что?
— И завтра, и дальше так. Будешь квартиранткой. — Он улыбнулся. — Всего десятка в месяц. Согласна? Перезимуешь, как хотела, а там…
— Ты, Юрочка… Можно я тебя поцелую?
— А я вот не осмелился.
— И ждал бы целую зиму?
— До Восьмого марта… Крайний срок.