Охотников было трое: пожилой мужик, до глаз заросший кучерявой бородой, и два парня, по возрасту годящихся ему в сыновья. Завидев их, Услада со слезами кинулась навстречу, продолжая твердить осипшим от страха голосом: «Помогите… Помогите, ради Маэля… Мой муж умирает…»
Старшему из охотников хватило пары быстрых взглядов, чтобы понять, что к чему. Кивнув одному из своих парней на Усладу, он вместе с другим подошёл к Венселю. Ногу ему суровый дядька живо перетянул ремнём так, что из раны почти перестало течь, потом осмотрел живот и сказал спокойно:
— Только шкуру попортило. Зашить — и заживёт, как на собаке.
Его сын, заглянув Венселю в лицо, присвистнул тихонько и удивлённо промолвил:
— Так это ж Горностай***, лекарь с Задворок! Тот самый, что тётке Крапиве сухотку вылечил.
Старший поглядел повнимательнее и кивнул:
— А ведь точно. Мне его Лосев кум на торгу показывал. Давеча, как Молодого Лося лошадиная змея**** в руку тяпнула, все уж думали, кончится мужик. А Горностай ему чегой-то из своей склянки накапал — и тот враз оживел… Ну-ка, хлопцы, сварганьте-ка волокушу. Коли мы Горностая в ловушку поймали, нам его и лечить. А ты, тётка Горностаиха, тоже ступай с нами. Побудешь пока у нас, в Кустецах.
Младшие, покивав согласно, срубили молодую осинку, Венселя уложили на ветки и поволокли по тропе куда-то в лес. Услада бездумно шла следом, еле переставляя дрожащие ноги. А вся их поклажа — и скатки, и Радкины пироги, и Венселев колдовской кошель — так и осталась лежать на тропе.
Примечания:
* Рогоз — те самые коричневые початочки, которые часто называют камышом. Для набивки подушек его заготавливают в августе и сентябре, когда початки станут темно-коричневыми. Их срезают и укладывают для просушки на солнце, а в сырую погоду под навес. Как только кончики початков станут пушистыми, их кладут в наволочку, которую сразу же зашивают, оставив небольшую прореху. Наволочку с початками досушивают, положив на печку или же повесив рядом с ней. Когда початки высохнут окончательно и распустившийся пух заполнит наволочку, стебли рогоза осторожно вынимают один за другим через прореху. Убедившись, что в наволочке остался один пух, прореху зашивают, и подушка готова. Она может служить долгие годы. Раньше в некоторых местах пухом рогоза набивали даже перины.
** То, что Лисьих Нор не видно, совершенно нормально: занорские тормалы живут в полуземлянках с дёрном на крышах, так что если не знать, где находится дом, заметить его издалека почти невозможно.
*** Тормалы справедливо предпочитают не ломать себе головы запоминанием сложных иноземных имён и либо переводят их на тормальский, либо дают человеку понятное прозвище. Венселя называют Горностаем потому, что именно этот зверь изображён на гербе Нортвудов.
За решёткой
Пожалуй, князь Радогост оказался единственным человеком в крепости, кого выходка невесты не застала врасплох. Едва заметно кивнув Гардемиру, возникшему за плечом Адалета, он спокойно объявил гостям — Замена откупа испытанием — прекрасный древний обычай народа тормалов. Он позволяет даже небогатому юноше добиться руки возлюбленной, доказав свою любовь делом. Я полагаю правильным напомнить людям о нём. Пусть княжич Благослав поможет жениху собраться в путь, а мы проследим за тем, чтобы испытание было пройдено с честью. Пока же вернёмся в залу.
И гости потянулись следом за князем к красному крыльцу, а Благослав с насмешливым полупоклоном предложил Идрису следовать за ним в сторону конюшен. Гардемир же, легко опустив на плечо Адалету свою сухую, узкую ладонь, похожую на воронью лапку, промолвил едва слышно — Уважаемый. Мне кажется, у нас есть причина побеседовать с глазу на глаз. Пройдёмте в мой кабинет. Не нужно сопротивляться, на помощь к вам никто не придёт: ваши люди сей миг не видят и не слышат нас, они уверены, что вы находитесь вместе с ними, в пиршественной зале.
Очень скоро садик опустел. Перед клеткой ухокрыла остались лишь смотритель Ельмень да Стина. — То-то же, змеишща подколодная, — зло сказала нянька, грозя Красе пальцем, — в клетке тебе самое место. Сиди теперь, покудова господин Идрис мою ясочку домой не привезёт. Глядишь, и после там же оставят, шоб не шкодничала! — Догадалась, значит? — нахально улыбнулась в ответ Краса. — Про тебя лишь слепой бы не догадался: обрядилась в соколино перо, да повадка осталась воронья! Тьфу! И, сурово поджав губы, старуха двинулась прочь. А Ельмень, вздохнув, промолвил — Ишь, вздурилась… И чего это она? Ты, госпожа Услада, не тревожься: сенцо в ухокрыльей будке свежее, да и покормить я тебя всегда сумею. А ежели плащик тёплый занадобится — только скажи.
— Вот видишь, — сказала Краса на языке крылатых, едва они с ухом остались одни. — С кем приходится дело иметь… Крылатые гораздо лучше людей. Иди сюда, я попробую снять с тебя цепь.
Как справедливо подозревала Краса, ключ, отпиравший ухокрылий вольер, подошёл и к замку на хомуте. Высвободив своего невольного соседа, она зашвырнула деревянный ошейник далеко в угол и с довольным видом отряхнула руки. — Спасибо, бескрылая, — сказал ухокрыл, с удовольствием разминая шею. — Вообще-то, меня зовут Краса. — Спасибо тебе, Крайса. Моё имя — Зирран. Я даже представить себе не мог, что кто-то из бескрылых понимает речь моего народа. — Ну, не все же бескрылые — непроходимые тупицы, — усмехнулась Краса. — Тогда придётся признать, что почти все они бессердечны. Как можно лишить живое существо свободы, а после ходить любоваться его несчастьем? — Да ладно. Так ли уж тебе тут плохо? Корма вдоволь, крыша над головой и никаких опасностей. Песни вон сочиняешь. Зирран отгородился крылом и печально произнёс — Одни только песни и не дают мне сойти с ума. Разве можно променять волю и радость полёта на сытный корм? Вот уж верно: у бескрылых и души бескрылые… — Эй, дурень! — шутливо прикрикнула на него Краса. — Если что, это я сняла с тебя ошейник. А будешь вести себя как следует, ещё и вольер отопру. Зирран выглянул из-под крыла и уставился на свою соседку с живым интересом. — Ты в самом деле это можешь? — Я много чего могу, так что советую не грубить.
Незадолго до заката к вольеру подошёл Идрис. Одет он был уже по-походному, и Краса отметила для себя, что строгий горский чекмень* сидит на нём куда лучше тормальской рубахи.
Остановившись на расстоянии пары шагов от решётки, он некоторое время молча смотрел на девушку в клетке, а потом тихо позвал — Услада? — Зачем пришёл? — спросила его Краса строго. — Скажи правду: ты в самом деле желаешь испытать меня или пытаешься таким образом отсрочить немилое замужество? Краса подошла к решётке. — Послушай, Идри… Ты мне нравишься. Ну, настолько, насколько вообще может нравиться почти незнакомый парень. Не стану врать, я не влюблена в тебя, но со временем мы вполне могли бы поладить. Если это тебя устраивает, то больше не спрашивай меня ни о чём, просто выполни мою просьбу, привези госпожу Нортвуд в Ольховец. Это важно. А зачем — она позже расскажет тебе сама. — Хорошо, — сказал Идрис грустно, опустив глаза. — Надеюсь, ты хоть сей миг была честна со мной.
Идрис ушёл, а Краса в глубокой задумчивости ещё долго стояла у решётки. Глядя в след чужому жениху, она в мыслях отпускала его, возвращала законной владелице ворованное счастье. Идрис вернёт Усладу домой и та займёт по праву причитающееся ей место. Они поладят, и возможно, со временем даже сумеют полюбить друг друга. А она сама… Вернув себе возможность управлять потоками силы, она сразится с ракшасьей магией и защитит людей, даже если ей придётся погибнуть в этом бою. Да, пускай придётся! Может, тогда отец наконец поймёт, как ошибался на её счёт и пожалеет о том, как был несправедлив, но будет уже поздно…
Наконец, Зирран нарушил молчание — Чего хотел этот бескрылый? Он тебе враг? Краса встрепенулась, отрываясь от возвышенных мыслей о собственной геройской гибели. — Вовсе нет. С чего ты взял? — Сперва ты убежала от него, а теперь его слова чем-то огорчили тебя. — Видишь ли, этот парень думает, что он должен на мне жениться. — Но ты не хочешь с ним жить? Не бойся, он не войдёт сюда. — Ах, Зирран… Я бы как раз не отказалась стать его женой. — Тогда в чём же дело? — Боюсь, что не сумею тебе этого объяснить. На самом деле ему обещали в жёны не меня, а мою подругу. — Действительно, не понимаю. Кто обещал? — Отец подруги. — А он здесь при чём? У нас если парень с девушкой любят друг друга, то они просто селятся в одной норе и вместе растят детей. У вас как-то иначе? — Послушай, а если парень — сын вожака стаи крылатых? А девушка — дочь вожака другой стаи? — Не понимаю, на что это может повлиять. Вождям кланов обычно нет дела до того, как устраивают свою жизнь их взрослые дети.
— Ну, а если сын вождя выберет себе неподходящую пару? — Неподходящую? Это как? — Ну, такую, которая совсем не нравится его отцу? — Да и пускай не нравится, на здоровье! Это же сыну с ней жить, а не вождю. Вот если она окажется какой-нибудь драчуньей и скандалисткой, такой, что её невзлюбят все соседи, могут и выгнать. Тогда придётся этой паре проситься в другой клан. — И их примут? — А почему бы и нет? — Ну, они же в старом вели себя плохо… — И что с того? Если крылатый не сошёлся характером с одним вождём, то вполне может ужиться с другим. Или вообще созвать свой собственный клан. Краса протянула руку и ласково погладила Зиррана по плечу. — Крылатые и впрямь во многом лучше бескрылых, — со вздохом сказала она.
Ночь Краса провела в ухокрыльей будке, на подстилке из свежего сена. Утром, едва рассвело, её разбудил негромкий стук по прутьям решётки. Почти сразу за ним последовал возмущённый вскрик Зиррана и скрежет когтей о мостовую.
Краса вылезла на Маэлев свет, потирая глаза, и увидела по ту сторону решётки собственного отца, господина Гардемира. Он совершенно невозмутимо стоял перед беснующимся ухокрылом ровно на том расстоянии от клетки, которое позволяло не бояться острых когтей её обитателя. Краса встретилась с магом взглядом — и почувствовала, как щёки и уши её неудержимо заливает жгучим румянцем. Пожалуй, предстоящий разговор был страшнее поединка с неизвестным ракшасом. — Доброе утро, доченька, — спокойно и мягко сказал Гардемир. — Могу я поинтересоваться, какого ракша ты здесь делаешь в столь странном виде? Знает ли об этом твой муж, господин Нортвуд? И как я должен представить сие чудо князю Радогосту? Однако, возможно, я хочу слишком многого сразу, поэтому начнём с того, что проще: как ты сюда попала? Советую отвечать, иначе обратная трансформация будет принудительной и весьма болезненной. — Ничего ты мне не сделаешь, — процедила Краса сквозь зубы, — потому что побоишься причинить вред телу княжны. Это заклятье Лунной Двери. Гардемир удивлённо покосился на неё, по-птичьи склонив голову набок. — Так, уже интересно. На Задворках нашлась Лунная Дверь? — Нет, но она есть у тебя. Достаточно было поднести к ней связное зеркало. — Ах, вот оно что… Значит, двойной зеркальный переход. Хм, смело и очень глупо. Надеюсь, на зеркалах было выставлено время повторного сеанса связи?
Теперь уже настала очередь Красы удивляться. Встретив её растерянный взгляд, Гардемир чуть заметно поморщился и пояснил — Подобные заклятия не бывают бессрочными. Что за зеркала ты использовала? — Те маленькие, которые ты мне подарил три круга назад, на Щедрец. — Где твоё зеркало? — Его нет, — прошептала Краса. — Чётче, пожалуйста, я не в силах разобрать, что ты там шепелявишь. Собравшись с духом, Краса произнесла громко и ясно — Зеркала больше нет. Я его разбила.
Гардемир отошёл от клетки, присел на лавочку, прикрыл ладонью глаза и замер в неподвижности. — Папа? — осторожно окликнула его Краса. — Дура, — сказал Гардемир тихим, бесцветным голосом. — Маэлево наказание. Убрав руку от лица, он снова повернулся к Красе. — Сколько ты уже здесь? — Нынче седьмой день. — Тьфу… Зачем тебя вообще понесло к этому зеркалу? Краса пожала плечами — К нему половина девок из княжьих палат прихорашиваться бегают. — Да пускай хоть все, не жалко! Увидеть Лунную Дверь и тем более открыть её может только маг с определёнными способностями! Но даже и магу неплохо бы читать инструкцию, прежде чем без спросу пользоваться чужими артефактами. Время, в течение которого зеркальный переход безопасен, зависит от количества использованной при активации заклятья силы, а оно в свою очередь прямо пропорционально площади меньшего из зеркал. Прямой переход через ростовое зеркало вполне мог продержаться около круга. А опосредованный, через зеркальце величиной с ладонь… Седмица, может быть, десять дней — и всё, связь души с телом ослабеет, останется просто тело, без мыслей и чувств. Это ожидает и тебя, и твою подругу в самом скором времени. Довольна? — Но Идрис… — Что «Идрис»? Полагаешь, он успеет доехать до Задворок и вернуться назад раньше, чем вы обе превратитесь в бездумные куски плоти? — Ну, душа ведь никуда не денется, просто… — …утратит человеческие контуры. Всего-то. Хочешь посмотреть, на что это похоже? В другой раз задержись подольше у Лунной Двери, полюбуйся на нежить. Хотя, возможно, ты скоро и сама… — Подумаешь, — фыркнула Краса, повернувшись к отцу спиной. — Даже если и так, к тебе в Лунную Дверь стучаться не стану. Лучше пойду, узнаю, правду ли жрецы болтают про Благие Земли.
Ответа не последовало. Подождав ещё немного, Краса осторожно покосилась назад. Гардемир не смотрел на неё. Он молча, сосредоточенно чертил на земле охранные знаки в два ряда: один — не позволяющий покидать клетку, другой — защищающий сидящих внутри.
— Папа, — позвала Краса жалобно. — Ну? Что ты ещё успела натворить? — У Адалета ракшасий амулет. Я в этом теле не разобрала, от чего он запитан, но мало ли, штука-то опасная. — Да, я знаю, я уже видел его. Этот Адалет… Ещё один любитель прогибать вероятности под себя. Только силу не обманешь: за исполнение желаний каждый расплачивается сам.
Вернувшись в свой придел, Гардемир закрылся в трёхстенной каморке, встал перед зеркалом и прикоснулся его поверхности. В ответ рама вспыхнула тёплым золотом, а отражение, напротив, сделалось мутным. Множество теней вышли из густого тумана в глубине зеркала: они прикасались к стеклу, оставляя на нём мокрые отпечатки ладоней и губ, исчезали, появлялись вновь… Гардемир нетерпеливо прикрикнул на призраков — Прочь, мне не до вас! Мерридин! Мерридин, ты слышишь меня? Отзовись ради Маэля…
Сперва откликнулся голос — Чуть терпения, друг мой. Затем зазеркалье прояснилось и показало сидящего на постели Мерридина дель Ари в домашнем шелковом халате. — Что за важное дело заставило тебя будить старика в такую рань? — спросил он с лёгкой укоризной. Гардемир только хмыкнул про себя: ни старым, ни сонным Мерридин уж точно не выглядел, и смятые подушки рядом с ним ещё хранили отпечаток женского тела. Вслух же он произнёс, почтительно опустив глаза — Прости, если потревожил. Мне очень нужен твой совет. Краса увидела Лунную Дверь. — Это отрадно: значит, внешний поток её всё же раскрылся и обрёл должную мощь. — Сомнительное приобретение — видеть пути мёртвых. Я ведь не зря просил тебя не учить её ничему лишнему, не тревожить силу: возможно, дар остался бы спящим, и девочка прожила бы нормальную, спокойную жизнь оборотня. Теперь этого не получится. Однако она не только увидела дверь, но ещё и сумела её открыть. И даже прошла дорогой мёртвых, а заодно протащила по ней живого человека, свою подругу. Они из баловства поменялись телами. Беда заключается в том, что завершить заклятие невозможно: подруга далеко, и связи с ней больше нет. Между тем время безопасного перехода истекает. Краса моя дочь, даже если она утратит огонь жизни, я буду заботиться о ней. Но что делать с другой девочкой? — Ответ очевиден, друг мой: поскорее найти её и доставить к Лунной Двери. — За ней уже выехал человек. Только хватит ли ему времени, чтобы найти и вернуться? Скажи, Мерридин, как сберечь от разрушения тонкое тело, если его связи с телом плотным уже начинают угасать? — Зачем спрашиваешь, коль ответ тебе и так известен? — едва заметно улыбнулся Мерридин. — Сдержать потерю человеческих контуров могут лишь бескорыстные дары силы от тех, кто любит человека и близко знает его.
Примечания:
* Чекмень — суконный приталенный полукафтан со сборками сзади.
В стране крылатых
Лесной хутор оказался вовсе не похож на то, что ожидала увидеть Услада. Место, которое в разговорах между собой охотники называли «подворьем», не имело ни ворот, ни ограды. После очередного замысловатого витка стёжка вывела путников на маленькую чисто выкошенную полянку. Услада не сразу сообразила, что они уже пришли: окружающая чистец зелёная стена бурьяна и колючих кустов, кое-где прерывающаяся узкими стёжками, на первый взгляд ничем не напоминала обиталище людей. Однако стоило старшему из охотников заливисто присвистнуть, ветки зашевелились, и из-за них показался народ.
Только тогда Услада заметила выходы из полуземлянок, заросших по крышам высокой травой. Вокруг поляны их было пять, но только одна имела почти не прикрытое кустами чело* и пару волоковых окон**. Верно, это была жилая изба. А обитало в ней большое и дружное семейство Дроздов: сам хозяин — Старый Дрозд, две его жены и целая стайка детей, сосчитать которых Усладе удалось далеко не сразу.
Доставив раненого на подворье, хозяин со старшими сыновьями снова ушёл в лес, а Услада с Венселем попали под заботу местных тёток. Старшая из них, Дроздиха, сделав несколько коротких распоряжений, вмиг разогнала всех любопытных со двора, каждого приставила к делу. Младшая из девушек, недавно примерившая первую понёву, собрала и увела малышей. Две девицы постарше сбегали в дом и принесли чистую рогожу, на которую ловко переложили с веток Венселя. Срубленную осинку тут же утянул куда-то деловой паренёк кругов десяти от роду, но уже с топориком за поясом.***
Тем временем младшая Дроздиха хлопотала над Венселем. Стащив с него разодранную одежду, она приняла от одной из девушек ведро воды и ветошку и принялась смывать с тела раненого кровь и грязь. Услада наблюдала за ней, едва сдерживая удивление: эта девчонка в рогатой кике с виду была младше неё самой, но делала свою работу уверенно и без малейшего стеснения. Не пугали её ни раны, ни то, что приходилось касаться обнажённого тела чужого мужчины. А вот Венсель был явно не рад такому повороту и смущался, как красна девица, но противиться не имел сил. Зато когда старшая Дроздиха взяла в руки кривую иголку и нить, он насторожился и заёрзал.
— Венсель, миленький, потерпи, всё будет хорошо, — зашептала Услада, осторожно гладя его по волосам. Одна из тёток свела края раны у него на бедре, другая воткнула в кожу иглу… Венсель вскрикнул и отчаянно дёрнулся. Старшая Дроздиха тут же крепко прижала его ладонью к земле и сказала сердито — Ишь, нежный какой. Терпи, не рыпайся! — Не надо, я сам, — простонал Венсель. — Оно и видно, как ты «сам». Калинка, садись ему на грудь, а ты, Отава, держи крепче здоровую ногу.
Втроём они без особого труда заставили Венселя лежать смирно, словно он был не человек, а приболевшая коза. Зашив грубыми стежками обе раны, Дроздиха наложила на них повязки из чистой ветоши, а потом велела меньшице и девушкам устроить больного в малой клети****.
Это была действительно самая настоящая клеть: без окна, без очага, с холодным земляным полом. На дощатый настил девушки положили тюфяк, набитый соломой, перетащили на него сомлевшего Венселя. Младшая Дроздиха, та, что звалась Калинкой, принесла чистую одёжу, тёплое одеяло и кружку с каким-то пахучим отваром. Перед тем, как уйти, она приветливо улыбнулась Усладе и сказала:
— Не боись, даст Маэль — поправится твой Горностай. У нашей тётки Догады рука лёгкая. Главное, чтобы он первую ночь как-то перемогся, а там уж и на поправку пойдёт. Ты нынче обязательно отвар ему выпои, не то от боли сильно мучиться будет.
Уже перед дверью она обернулась и предупредила серьёзно:
— Как стемнеет, запрись хорошенько. И наружу в потёмках — ни ногой. — Что так? — встревожилась Услада. — У нас река близко, ухи ночами сильно озоруют. — Я думала, нелюди сторонятся Торговой тропы. — И, милая, где Торговая тропа — а где мы…Маясь недобрым предчувствием, Услада осторожно спросила — А далёко ли от ваших Кустецов до Лисьих Нор? Калинка вздохнула. — Так вот, значит, куда вы шли? Промахнулись, однако, сильно забрали к восходу. У нас здесь урочище-то Кустецы, а хутор — Дроздовка, отсель до Торговой тропы и близко, да не вдруг достанешь. Есть стёжечка, выводящая на самый Кустецский торжок, да только кругалём она бежит, через Стрынь. Ходче вам будет вернуться к развилке у больших сосен, а там взять малость закатнее. Да теперь-то, верно, уже не к спеху. Твоему надо отлежаться хоть седмицу, а после и пойдёте себе поманенечку…
Только когда Калинка ушла, Услада сообразила, что ей не оставили ни света, ни огня. Впрочем, Око ещё не вовсе спряталось за макушки деревьев, а значит, можно было пойти и разжиться где-нибудь если не свечой, то хоть лучиной. Услада дёрнулась было выйти за порог — и в дверях почти столкнулась с рослой девкой, помогавшей тётке Догаде при лечении Венселя. Кажется, звали её Отавой. В руках она держала горшочек крапивных щей, небольшой светец с лучиной и миску воды*****.
Получить хоть какой-то источник света было, конечно, приятно, но, поразмыслив здраво, Услада поняла, что видеть её за пределами клети хозяева не хотят. Да и самой ей уже не слишком хотелось на двор. К тому же Венсель очнулся и тихонько завозился на своём тюфяке.
— Как ты? — спросила его Услада. — Пить хочешь? Он вздохнул, осторожно пощупал повязку у себя на животе, а потом сказал еле слышно — В сумке кошель был… — Ой, — обронила Услада, сообразив, где нынче полёживает Венселева сумка вместе со спрятанным в ней кошелём. Венсель, похоже, всё понял и снова печально вздохнул. — Болит? — сочувственно спросила она. Венсель ответил совсем невпопад — Птаха… Я знаю, что говорить об этом поздно и глупо, но всё же. Я очень виноват перед тобой. Мне следовало не тащить тебя через заросли по бездорожью, а потратиться на место в возке. Или хотя бы нанять проводника до Лисьих Нор. Но нет же, мне захотелось побыть в лесу с тобою вдвоём. — Не печалься зря, я вовсе не жалею о том, что побывала с тобой в Торме. — Нет уж, дай я выскажу свою мысль до конца. Я повёл себя неразумно. Хотел провести тебя короткой дорогой, но непременно сам, понимаешь? Чтобы ты шла только за мной и смотрела лишь на меня. И не подумал о том, что ты — девушка, к тому же княжья дочь, непривычная к пешим переходам и бытованию без удобств. А теперь из-за моей глупости мы застряли в лесу, и тебе придётся возиться с моими ранами и вытаскивать за мною поганое ведро. Вот уж верно говорят: желай тише, не то сила услышит… Ты, я думаю, уже успела налюбоваться на меня вдоволь, до отвращения… И в лесу, и после, на Дроздовом дворе.
Услада сперва невольно улыбнулась, а потом подумала, что маг может гораздо лучше обычного человека видеть в темноте, и постаралась придать лицу более серьёзный вид.
— Странные вы, мальчишки, — сказала она задумчиво. — Каждый из вас мнит себя самым важным в мире существом. Вот ты опять сам всё решил, что я думать и чувствовать должна, а меня-то и не спросил. Не на верёвке же ты меня в лес увёл, сама, своей волей шла. И за охотниками ты для меня побежал. И положился на меня во всём, а я с перепугу твои вещи в лесу потеряла. Там было что-то важное? — Заряженный силонакопитель. И средство для очистки ран. Увы, без всего этого мне остаётся только отдаться в руки тётке Догаде и уповать на милость Маэля… Услада…Княжна откликнулась не сразу, так её удивило то, что Венсель впервые назвал её по имени. — Да? — Ты вовсе не обязана со мной возиться. Ведь ты — княжна, а я… — Перестань, — мягко перебила его Услада. — Да, я многого не умею и не знаю, но я — дочь князя, и никогда не брошу своего человека в беде. — Тебе ведь было неприятно… — Послушай, Венсель, а если бы это я провалилась в ловушку и поранилась? Тебе было бы неприятно со мною возиться? Венсель удивлённо уставился на неё широко распахнутыми глазами. — Ты что такое говоришь? — А как же кровь, грязь и поганое ведро? — улыбнулась Услада лукаво. — Ну… Это ведь всё равно была бы ты. Если этлова слеза испачкалась в навозе, она от этого не перестаёт быть этловой слезой, верно? — Вот видишь… Но почему же ты тогда так дурно думаешь обо мне? Венсель отвёл взгляд в сторону и пробормотал смущённо — Это совсем другое дело. Я целитель… — …а не глупая девчонка? — Нет, не глупая. А та, которая мне очень нравится.