— На, возьми для него.
Венселя кое-как завернули в сухое и уложили у костра на кучу ивовых веток. Идрис помаялся ещё немного и тоже решился раздеться. При этом он явно чувствовал себя неловко и настороженно косился на Благослава. Тот только посмеивался над такой неуместной стеснительностью. Сам он не находил ничего предосудительного в том, что кто-то увидит его без рубахи. Однако стоило Идрису выпутаться из подштанников, в ближайших кустах зашуршало. Послышались голоса и тихие смешки, а потом к костру вышли две женщины. Одна, рослая, нескладная, густобровая, носила под платком девичью повязку. У другой, маленькой, кругленькой и курносой, на голове была кичка с невысокими рожками. Идрис, невнятно ругнувшись, поспешил обернуть вокруг бёдер свою мокрую рубаху, а Благослав спрятал за спину искалеченную руку.
Увидев парней, обе тормалки радостно заулыбались. Та, что в кичке, подошла к Идрису и сгрузила ему под ноги две войлочные скатки, два плотно увязанных плаща и заплечный мешок.
— Вот, это всё Горностаева поклажа, — сказала она с весьма довольным видом. — Тётка Догада велела в Стрынь кинуть, но вы ведь и так возьмёте, верно?
Идрис, вздохнув с явным облегчением, схватил один из плащей. Однако, исполнив поручение неведомой Догады, настырная тётка и не подумала уйти. Вместо этого она принялась внимательно рассматривать с ног до головы сперва Идриса, чем живо вогнала его в краску, а потом Благослава. Тот в свою очередь с удовольствием разглядывал её: она была совсем молоденькая, румненькая и пухленькая, как свежий оладушек. На тётку, похоже, тоже произвёл впечатление Благославов поджарый и мускулистый торс. Наивно таращась на него во все глаза, она спросила:
— Вы ведь этлы, да? — и, не дождавшись ответа, уверенно заключила: — Ну конечно, а кто ж ещё. Миленькие, поцелуйте Отавку! Ну пожалуйста, что вам стоит! Она хорошая, вот Свят Маэль, только ей чутка удачи надо, а то замуж совсем не зовут.
Отавка согласно закивала головой, показав в улыбке крупные кривые зубы. Благослав покосился на неё с сомнением. Не то чтобы ему было жалко поцелуя для хорошей девушки, но в привлекательности она явно уступала своей замужней товарке. Посчитав молчание за согласие, та схватила подругу за руку и подтащила вплотную к Благославу. Отавка зажмурилась и смешно вытянула губы трубочкой. Благослав сделал над собой небольшое усилие, осторожно обнял это неуклюжее костлявое создание и шепнул ей на ухо: «Не так, малышка. Идём-ка за ракиту, я тебя научу».
Пока Благослав восполнял пробелы в образовании Отавки, её подруга с интересом наблюдала за Идрисом. Тот, как следует завернувшись в плащ, исследовал содержимое Венселевой котомки.
Свёрток с протухшими пирогами немедленно отправился в озеро. Остальные вещи Идрис разложил на траве. Четыре флакончика с разноцветными жидкостями не были подписаны, поэтому их он сразу отодвинул в сторонку. Зато крупный кристалл, упакованный в отдельную шкатулочку, весьма его заинтересовал. Камень был прозрачен и чист, словно ключевая вода.
— Ой, что это? — робко спросила тётка.
— Лёд-камень*. Говорят, он способен ускорить заживление раны и унять жар, — Идрис осторожно провёл своей находкой над раненой ногой Венселя. Кристалл вдруг ожил, наполнился изнутри мягким серебристым светом. Тормалка ахнула и испуганно прижала ладошки к румяным щекам. Амираэн же ничуть не удивился: в мастерских Кравотыни гранили и полировали самоцветы, в том числе по заказам магов, так что ему случалось прежде видеть «заряженные» силой камни и наблюдать, как они работают. Светящийся кристалл он вложил в руку Венселю и пристроил у того на груди. Сперва казалось, что ничего не происходит, потом дивное сияние стало понемногу убывать, и наконец, совсем исчезло, а сам камень рассыпался в мелкий серый песок. Зато Венсель слегка порозовел и задышал спокойно и ровно. Тень близкой смерти исчезла с его лица, теперь он больше походил на спящего глубоким сном.
— А я знала, что вы его обязательно спасёте, — сказала тормалка, осторожно погладив Венселя по щеке кончиками пальцев. — Ему помирать никак нельзя, его жена ждёт.
— А где же она? — спросил Идрис с тайным трепетом, боясь вспугнуть свою удачу.
— Улятела с ухокрылами. Она ведь не хотела, но муж велел, я слышала. Утречком села в сеть, а ухи её хвать за края — и в небо.
«Бесполезно, — подумал Идрис. — Или это какая-то шутка, или я неверно понимаю то, что говорит эта женщина. Придётся всё-таки довезти беднягу Нортвуда до лекаря. Возможно, вскоре он сам расскажет, где искать его жену».
Когда обе тормалки убрались, наконец, восвояси, Идрис поспешно натянул на себя ещё влажную одежду, а вещи Венселя вывернул наизнанку и снова развесил вокруг костра. Потом переложил раненого на войлок и прикрыл вторым плащом. Исполняя всё это, он уже который раз подивился хилому сложению загридинца. Не то чтобы тот выглядел тощим, голодать этому парню явно никогда не приходилось, но он был довольно узок в кости, и особой крепостью мышц не отличался… Впрочем, это наводило на мысли, что его будет не так уж тяжело тащить на себе до Лисьих Нор.
У Благослава, как ни странно, после ухода Отавы заметно испортилось настроение. Он достал из сумки гребень, уселся на берегу озера и в мрачном молчании принялся тщательно вычёсывать свою густую шевелюру. Потратив достаточно времени на раздумья о том, уместно ли отвлекать его от этого занятия, Идрис всё же решился и впервые со дня знакомства заговорил с Благославом сам:
— Женщина из леса назвала нас этлами. Что это значит?
Благослав откликнулся не сразу.
— Ничего особого, просто тормальские байки. Этлами здесь зовут духов-хранителей леса. Считается, что от их благосклонности зависит урожай и приплод скота. Заодно среди лесных дур ходит поверье, будто поцелуй этла добавляет красоты и удачи.
— Но ведь мы с тобой — обычные люди…
— В том-то и дело, что, показываясь людям, этлы принимают вид таких же обычных людей. Ну, разве что красивых и очень удачливых.
Идрис недоверчиво поджал губы. Благослав спросил насмешливо:
— Думаешь, не тянем?
Сам он находил свою внешность весьма привлекательной, хоть далеко не все встречные барышни разделяли это мнение. А вот Идрис не был столь самоуверен, и потому кивнул в ответ на вопрос.
— Ну и зря. А, ракш подери! — сняв что-то с гребня, Благослав поспешно сбросил свою добычу в воду. — Вот стоило оно того? Удовольствия чуть, зато вшей нацеплял… Так я о чём? Эти две курицы — они же кроме своего хутора и работы на износ ничего не знают. За всю жизнь хорошо, если хоть по разу сходили на ближайший торжок. Что они видят вокруг? Дикость да нищету. Им парни из стражи все красавцами кажутся по сравнению с лесными недокормышами. А тут ты такой: чистый, гладкий, да ещё и амулет включил. Как есть — этл.
— Хм… Не хотелось их обманывать.
— Да ладно, пускай радуются. Тебе жалко, что ли? Эта пышечка, которая с тобой оставалась, между прочим, миленькая. Ты её хоть потискал? Нет? Напрасно. Молоденькая совсем, ей кругов пятнадцать, не больше. К двадцати они уже обычно заморёные тётки со стадом детей, а к тридцати — уродливые старухи. Это кто дожил.
— Жуть какая, — сказал Идрис, поёжившись.
— Ага. Так что по уму лесовики должны были бы молиться на этого чокнутого Нортвуда за то, что он шляется по их хуторам, лечит… А они его — в Стрынь.
— Стрынь?
— Озеро так называется, мне Отавка сказала. Лесовики считают, что здесь живёт хранитель Занорья.
Идрис сразу нахмурился и заозирался по сторонам:
— В таком месте костёр жжём… Хранитель не рассердится?
— Э, да ты не заморачивайся всякими глупостями. Просто на дне озера бьёт холодный ключ, а местные заметили и напридумывали всякой чуши. Дикари…
Око начало клониться к виднокраю, стало заметно прохладнее, а одежда Венселя так и не высохла до конца. Поэтому было решено тащить его в Лисьи Норы как есть, завёрнутым в плащи, привязав за края к палке, словно тушу убитого оленя.
До места добрались довольно ходко. От Лисьенорского торжка дело пошло ещё лучше: Торговая Тропа позволяла ехать верхом, а жердь с привязанным к ней Венселем подвесили между лошадьми.
К Рискайской крепостице подъезжали уже в сумерках, без особой надежды попасть в посад до закрытия ворот. Однако, несмотря на позднюю пору и надвигающуюся ночь, ворота оказались нараспашку, а вокруг них недовольно шумела целая толпа. Народ ворчал и ругался, фыркали кони, плакал чей-то младенец, блеяли козы…
— А ну поберегись! — гаркнул Благослав, прокладывая конём дорогу через эту людскую реку. — Освобождай проезд, чтоб тебя!
— А некуда там проезжать, уважаемый, — спокойно заявил мужик с котомкой, и не подумав сдвинуться с места. — Не пущають.
— Это всякую голь вроде тебя «не пущають», — отрезал княжич, подтверждая свои слова кнутом, — и правильно делают. А у меня — подписанный князем пропуск. Дорогу!
У случившегося рядом торговца шарахнулся конь, впряжённый в возок.
— Куды кнутом машешь, злодей! — возмутился он. — Люди ж вокруг!
— Куда надо! Держи свою клячу, бездельник! Княжья сыскная служба! В сторону, ракшасьи дети, в сторону!..
Идрис ехал следом и не знал, куда глаза девать: с одной стороны, вести себя так совсем не годилось, но с другой… Благославова вопиющая наглость расчищала путь быстрее и надёжнее любых вежливых посулов и уговоров. Стоявшие впереди ворчали, но расступались, а сзади даже давали советы:
— Народ! Пропустите вы уже этого ненормального, пусть ему служаки по щам навесят!
Наконец, конь Благослава оказался у ворот. Проезд, и впрямь, был наглухо перекрыт: между створами стояли четверо стражей. Благослав направился к ним, но пропустить его никто и не подумал.
— Поворачивай, закрыто, — спокойно сказал старший поста.
Благослав сунул ему под нос пропуск Идриса и двинулся было вперёд, но конь его тут же наткнулся грудью на древко копья, перекрывающее въезд, и остановился.