— Въезд в город временно закрыт, — устало сообщил страж. — Распоряжение княжича Милослава.
— А у меня пропуск, подписанный самим князем Радогостом.
— Ваш пропуск разрешает въезд в любое время со стороны посадских ворот. Вот и езжайте к посадским.
Благослав, никогда не отличавшийся терпением, рявкнул, напирая на стража конём:
— Одар, собака страшная, нечего делать вид, будто ты меня не признал! Пропусти, а то пожалеешь!
— Да признал конечно, господин княжич. Только как по мне, так вам в Торме самое место: свежий воздух, простор, никаких мостовых**… А в посад нельзя, закрыто.
— Уважаемый, — подал голос Идрис, — позволь узнать, с чем связан запрет?
— Беспорядки на въездной площади. Княжич Милослав ведёт переговоры с нарушителями. Как только будут даны соответствующие распоряжения, всех впустят. А пока извольте ждать, господин. И освободите межстворное пространство.
За спиной начали злорадно похихикивать.
— Дело в том, — терпеливо объяснил Идрис, — что у нас при себе раненый в очень скверном состоянии. Может ли его осмотреть гарнизонный целитель?
Одар скользнул по висящему на жерди свёртку кислым взглядом.
— Разворачивайте. Если и впрямь что-то серьёзное…
Но стоило ему увидеть, кого именно привезли в нелепом свёртке из плащей, всё изменилось, словно по волшебству.
— Барышня? — воскликнул он удивлённо. И сразу же позвал через связной браслет: — Рискайская Торм — перевязочной!
— На связи, — отозвались ему.
— Пригляд, вали к воротам, и короб свой прихвати. Живо, бегом.
Примечания:
* Лёд-камень — горный хрусталь.
** Одар намекает на то, что княжич Благослав неоднократно нарушал запрет на езду вскачь: деревянные мостовые легко разбиваются кованными копытами, и потому в городах Приоградья для всех, кроме срочных посыльных, действует предписание передвигаться по мощёным улицам не резвее шага.
Адалетова тайна
Травостав незаметно подобрался к середине. Стояла тёплая и светлая ночь, из тех, что в народе зовут воробьиными: ещё не потускнели последние отсветы заката, но светлая полоса на восходе уже предвещала зарю, и птичий хор приветствовал её на разные голоса. Вскоре должен был народиться новый погожий и жаркий день.
По Ольховецкому тракту неторопливо двигался княжий поезд: пять повозок и отряд верховых. Княжичу Милославу было привычно так странствовать по своим владениям, ночная прохлада и отсуствие на дорогах дневной суеты делали, на его взгляд, путь приятнее и проще. От обычной поездки нынешнюю отличало лишь одно: людей в эту ночь сопровождали ухокрылы. Целая стая крылатых тварей вилась над поездом, оглашая окрестности пронзительными, резкими воплями, а самый крупный, тёмно-бурый, щедро присыпанный сединой и украшенный множеством шрамов, неподвижно замер на крыше одной из повозок. Вождь клана, сам Инукай.
Внешне он выглядел таким спокойным, почти не опасным… Только чутко трепещущие ноздри да уши, ловяшие каждый звук, говорили о том, что Инукай не спит. Одно неосторожное движение, опрометчивый взгляд или звук — и острые, как кинжалы, когти, пробив полог, вонзятся в тело пленницы.
Княжич Милослав ехал верхом рядом со своим странным гостем и обдумывал про себя сложившееся положение дел. Прошедшие два дня принесли ему много хлопот. Когда срочный гонец сообщил, что Рискайскую крепостицу захватили неведомые крылатые твари из Торма, Милослав не сразу поверил донесению. Сперва он решил, что парень что-то напутал сгоряча или просто пьян. Потом — что рискайский взводный повредился рассудком. Но уже к полудню в Городец толпой привалили беженцы из пострадавшего посада и ближних к нему сёл. Каждый рассказывал о нашествии гигантских летучих мышей, за единое утро уничтоживших всё живое в крепостице. Слухи множились, обрастали завиральными подробностями, и вскоре сделалось ясно, что без личного посещения невозможно отделить правду от домыслов перепуганных беглецов.
Истина оказалась невероятнее любых слухов. Из докладов вполне трезвых и здравых разумом взводного и дежурного по крепостице следовало, что на рассвете в их внутренний двор внезапно опустилась стая крылатых нелюдей числом в пятнадцать морд. Стража видела их и даже пыталась отпугнуть, но расстрелять незваных гостей на подлёте не рискнула, потому что они несли с собой человека, завёрнутого в охотничью сеть. Спустившись на землю, крылатые подняли невероятный галдёж, но нападать на людей не спешили, поэтому взводный на всякий случай приказал закрыть ворота крепостицы и попытался выяснить, с чем к нему пожаловали столь необычные посетители.
Сделать это оказалось не так уж просто. Крылатые размахивали когтями и орали все разом, причём понять что-либо из их выкриков было решительно невозможно, а единственное существо, способное изъясняться по-человечески, принесённая в сети девушка, только плакала и твердила, что кому-то в лесу срочно нужна помощь. Оценив обстановку, взводный отправил в Городец вестового, а потом распорядился вытащить для ухокрылов на двор водопойную колоду и разделать несколько кур. Пока крылатые ели и пили, установилось хоть какое-то подобие тишины, и это позволило поговорить с девушкой без помех. Она рассказала, что ухокрылы вовсе не хотят людям зла, но ей не подчиняются и не понимают человеческих слов. Они просто должны были доставить её в Ольховец, но ошиблись крепостью, и теперь нет никакой возможности объясниться с ними, чтобы продолжить путь. К сожалению, единственный гарнизонный маг, целитель Пригляд*, не обладал способностью понимать речь нелюдей, и потому дальнейшие переговоры пришлось отложить до прибытия в крепостицу княжича и сопровождающего его господина дэль Ари.
Мастер Мерридин вышел к крылатым гостям. Вернувшись, он рассказал историю, больше напоминающую тормальскую сказку, чем творящиеся сей миг под Маэлевым Оком дела. Девица, странствующая по воздуху с кланом крылатых, оказалась небезызвестной Красой. Уже одного этого Милославу хватило, чтобы насторожиться: где бы ни появлялась беспокойная Гардемирова дочь, вокруг неё неизменно начинало пахнуть неприятностями самого скандального толка. Но главное известие заключалось в том, что крылатые не отпустят девушку к людям до тех пор, пока им не будет возвращён живым и невредимым их сородич, захваченный в плен людьми.
Выслушав мага, какой-то миг Милослав даже размышлял шутки ради, не предоставить ли Красу её собственной судьбе, однако пришёл к заключению, что это было бы жестоко по отношению к ухокрылам. Поэтому, отдав своим людям распоряжение готовиться к новой поездке, он поручил господину дэль Ари донести до предводителя крылатых, что для исполнения их требования придётся проследовать в другую крепость. Всего пол склянки диких воплей с размахиванием крыльями — и крылатые согласились освободить Рискайскую крепостицу. Правда, лететь куда-либо они наотрез отказались, опасаясь обмана со стороны людей, и потому княжий поезд должен был проследовать в Ольховец вместе с ними.
Пока княжьи люди собирались в дорогу сами и готовили лошадей, ухокрылы ждали их, расположившись на привратной площади. Однако в посаде жили тормалы, и многие, будучи выходцами из Дикого леса, видели в ухокрылах добычу либо смертельных врагов. Во избежание безобразий княжич приказал оцепить площадь, закрыв проход на неё со всех сторон вплоть до отбытия его поезда в Ольховец.
Не даром тормальская пословица гласит, что незваные гости ходят гуртом. Мало было одной Красы, не успев тронуться в путь, княжич получил известие, что в посад ломится его вздорный брат Благослав, вечно тянущий за собой хвост из дурных слухов и беспорядков. В этот раз он заявился из Торма, притащив с собою вооружённого до зубов горца и полумёртвого мага с сомнительной репутацией. Избежать встречи с ними не удалось: гарнизонный целитель распорядился нести раненого в перевязочную, и добровольными носильщиками, конечно же, вызвались Благослав и его горец. Кстати, при личном знакомстве выяснилось, что это не какой-нибудь гридский абрек**, а единственный сын амира Кравотыни.
Естественно, братец Благ пожелал ехать домой вместе с поездом, и безусловно, он тут же завалился спать в возке Милослава, заняв там всё свободное место и отравив воздух крепкой вонью застарелого пота. В отличие от Благослава, амираэн оказался человеком воспитанным, он навязываться не стал, просто пристроился к поезду и ехал вместе со стражей на своём мелком вороном иноходце. Но, как видно, скитания в Торме вымотали и его: очень скоро парень крепко заснул на ходу, рискуя свалиться под копыта. Заметив это, Милослав велел снять его с седла и уложить в одну из повозок.
Раненого мага Меридин попросил тоже взять с собой, объяснив это желанием лично проследить за его выздоровлением. К добру или к худу, тот так и не пришёл в себя, и его тоже погрузили в повозку. Рядом с ним разместили завёрнутую в сеть Красу. Теперь она спала, нежно обняв своего непутёвого мужа, и сон их сторожил ухокрылий вождь. И весь этот передвижной зверинец неторопливо двигался по тракту, чтобы вскорости обрадовать своим появлением всех ольховецких зевак.
— Мерридин, — тихо позвал княжич своего советника, — раз уж эти… гм… создания ночи и впрямь разумны, почему никто до сих пор не заключил с ними союз? Крылатые воины могли бы стать весьма грозной силой на службе у правителя, который сумел склонить их на свою сторону.
— Пусть вас не обманывает их грозный вид, — ответил старый маг, до этого безмолвно ехавший рядом. — Крылатые не способны служить. Они вспыльчивы, свободолюбивы и не переносят принуждения. К тому же разговоры с ними — опасное дело. Полагаю, лишь крайняя нужда заставила господина Нортвуда прибегнуть к помощи столь ненадёжных существ. Хотел бы я узнать, для чего он сделал это.
Милослав едва заметно улыбнулся.
— Так вот зачем мы тащим его с собой вместо того, чтобы оставить в гарнизонном лазарете? А я уж было подумал, что ты не чужд милосердия.
— Не чужд я и любопытства. Полотно вероятностей нынче складывается в весьма необычный узор… И жизнь целителя Нортвуда вплетена в него яркой нитью.
— По правде говоря, я не уверен, что он очнётся. Раны выглядят скверно даже после того, как гарнизонный целитель их закрыл.
Теперь настала очередь улыбаться старому магу.
— Пути силы прихотливы. Многое в этом мире выглядит не тем, чем является. Однако не будем торопиться, желая до срока узнать ответы на все вопросы: пусть сперва подадут обед, а потом кальян.
В то же самое время в Ольховце князь Радогост имел весьма любопытную беседу с магом из собственной охраны, господином Гардемиром. Явившись в приёмную князя с докладом, тот замер на пороге безмолвной тенью. Заметив его, князь кивнул на кресло против себя:.
— Проходи, Гардемир, садись. Если у тебя плохие новости, узнать мне их всё равно придётся, так что не будем растягивать ожидание. Где Адалет?
— Он сей миг находится в храме, и пребывает не в том состоянии, чтобы причинить кому-либо беспокойство.
— Что ты с ним сделал?
— Почти ничего: дал успокоительное и оставил наедине с Небесными Помощниками. Надеюсь, завтра ему станет лучше. Но дело вовсе не в нём.
— Сядь ради Маэля, не маячь в дверях, — перебил его Радогост. — И рассказывай уже, рассказывай. Что это была за выходка с подарком?
Гардемир опустился на край кресла и положил на стол перед собой Адалетову брошь. Камень в ней погас, почернел и утратил прозрачность, превратившись из благородного лала в плеонаст***.
— Амир сказал вашей дочери правду, эта вещь, действительно, является важным талисманом его семьи. Но кое о чём он предпочёл умолчать: в этот раз хранительницей артефакта непременно должна была сделаться девушка с даром силы.
— Здесь какая-то ошибка. Моя дочь никогда не отличалась способностями в силе, и едва ли они могли внезапно прорезаться накануне свадьбы.