— Иль не ведаешь, что благонравной девице не пристало о чужих мужей глаза греть? Уж молчу за то, чтоб с ними в обнимку валяться.
— Так я ж не нарочно…
— Как же, не нарочно кошка сметану слизала! Верно люди говорят, что девку в поре не удержишь на дворе. Только вот как я тебе скажу: нам с тобой теперь не до разгадывания снов. Янка уже, поди, воду в купальне нагрела. Вымоешься, нарядишься, как пристало, и станешь делать, что князь батюшка велел. Сказал: в обитель, значит, и ехать тебе в обитель. А уж там — что Небесные Помощники пошлют. Я же, как свечереет, пойду в храм и стану молиться о доброй доле для тебя, неразумной.
Господин дэль Ари возвратился в храм на исходе дня. Там было пустынно и тихо, поблёскивали огоньки свечей да чуть слышно журчала вода. Перед тем, как зайти в водяной придел, старый маг задержался на пороге и еле слышно кашлянул. Венсель встрепенулся, выглянул из-под покрывала.
— Мастер Мерридин! — воскликнул он, собрался было встать, но тут же, сообразив, что почти раздет, в смущении снова натянул покров до самых глаз. — Прошу прощения… Почему-то при каждой нашей встрече моя одежда оказывается во всё большем беспорядке.
— Друг мой, да будет это самой значительной из твоих забот, — хитро улыбнулся дэль Ари. — Я принёс одну любопытную вещицу. Не желаешь ли взглянуть?
Тут же позабыв о несовершенстве своего костюма, Венсель уселся на лавке. Мерридин подал ему Адалетову брошь.
— Что думаешь о сием артефакте?
Лицо Венселя осветилось нетерпеливой радостью, словно у ребёнка, получившего леденец. Отбросив с лица непослушные локоны, он поднёс брошь к глазам, принялся вертеть её в руках, осторожно поглаживая со всех сторон.
— Это семейный амулет на поиск золота и самоцветов в земле. Работа этлов, выполненная ещё до постройки Ограды, — заявил он уверенно.
— Есть мнение, что владеть им должен только прямой потомок амира Ахлиддина, непременно мужского пола. Это так?
— Глупости. Привязка к крови имеется, но не более того. Правда, амулет испорчен: кто-то сделал посторонние отводки от основной силовой сети, к тому же одна из них теперь оборвана.
— Можно ли это исправить?
Венсель сделал над камнем осторожное движение, словно пряха, собирающаяся потянуть из кудели нить, тут же ойкнул, отдёрнул руку, поплевал на кончики пальцев и вздохнул:
— Эх, инструмент бы…
Мерридин услужливо протянул ему свои деревянные щипчики в замшевом чехле и узкий кинжал. Венсель схватил их и, забыв поблагодарить, с азартом взялся за дело. Щипцами он принялся старательно скручивать что-то невидимое обычным глазом, в нескольких местах поковырял остриём кинжала серебряную оправу, нагрел камень в пламени свечи, протёр его краем храмового полотна… Наконец, вполне довольный результатом своих усилий, он осторожно подул на брошь. Чёрная шпинель на миг озарилась изнутри дивным пламенем, обретая прозрачность и алый цвет, а потом снова угасла.
— Красота, — прошептал Венсель и закрыл глаза.
Мерридин помог Венселю снова лечь на лавку, незаметно забрав при этом брошь из его руки.
— Расточительность — большой грех, молодой человек, — сказал он, укрывая Венселя храмовым пологом. — За подобную работу следует требовать платы чистой силой, причём вперёд. Я не желаю прослыть обирателем наивных юношей, и потому расплачусь с тобой пусть небольшим, но важным советом: помни, магия — это только лишь сила, но сила — это не только магия. Отгораживаясь от простых человеческих радостей, ты выбрасываешь на ветер силу жизни, заключённую в них.
— Ваш совет, мастер, несколько запоздал. Я уже пробовал жить вместе с людьми, ничего доброго из этого никогда не выходило. С некоторых пор я остерегаюсь испытывать тёплые чувства к кому-либо.
— А как же Услада? — с хитрой улыбкой тихо спросил Мерридин.
— Привязаться к ней было большой ошибкой. Напрасно я пустил эту девушку в свои сны. Сперва меня забавляла её наивность и милая простота, но потом… Понимаете, мастер Мерридин, я почти поверил в то, что мы сможем быть вместе.
— Разве же это плохо?
— Плохо, и весьма. Потому что невозможно. Так далеко милость князя по отношению ко мне никогда не зайдёт.
— Подумать только, — проворчал Мерридин себе под нос, — до чего ленива нынешняя молодёжь! Ты полагаешь, если встать под деревом, персики сами начнут падать к тебе в рот? Нет, любезный, их надо сперва сорвать, и не каждый окажется сладким. Но тот, кто не пробует, вообще ничего не получит. Подумай об этом на досуге, и — да поможет тебе Маэль.
Настала ночь, Ольховецкая крепость погрузилась в сонную тишину. Один только Венсель маялся в храме, ковыляя из придела в придел и раздумывая над тем, что сказал ему старый маг. Вдруг входная дверь тихонько скрипнула. «Кого ещё ракш принёс?» — подумал Венсель, спешно заворачиваясь в своё полотно и отступая в земной придел. Мощная фигура ночного богомольца прошмыгнула мимо него в придел воды. Некоторое время было слышно, как неизвестный сопит там и возится в темноте, потом заискрило огниво, вспыхнула одинокая свеча.
— Эй, болезный, — раздался неласковый голос няньки Стины, — ты где есть? Вылезай, поговорить надобно.
Венсель затаился, стараясь почти не дышать. Не дождавшись от него ни звука, Стина заявила:
— Молчишь, значит. Ну-ну, молчи. Чтоб ты знал, завтра с самого ранку княжну нашу повезут Перелесским трактом в монастырь. И имей себе виду, что места там пустынные, дикие, а охраны-то с собой дадут всего ничего. Вот и думай. Понял ли?
— Вы о чём, тётушка Стина? — спросил Венсель из темноты.
Нянька фыркнула.
— От ведь, угораздило мою ясочку с эдаким бестолковым связаться! Да о том, что в дороге-то иной раз всяко бывает. Поедет какая девица в святую обитель, а её по пути возьмут да и умыкнут… Ну, теперь понял?
— Кажется…
— Тогда бывай, — прилепив свечу к краю одной из чаш, Стина осенила себя охранным знаком и двинулась на выход. На пороге она обернулась и добавила тихо:
— Слышишь ли, маг? Ты не мысли себе, что задурил девке голову — и можно теперь сдристнуть в кусты. Только попробуй мою ясочку обидеть, я тя из-под земли выну.
— Да понял я, тётка Стина, всё понял. Мне бы только раздобыть портки и обувь, а то неловко как-то в одном исподнем разбойничать…
Отъезд княжны в монастырь был событием скорее торжественным, чем грустным, но всё же среди провожающих многие лица затуманило печалью и тревогой. Выдвигаться в путь приготовились ещё до рассвета. Князь глядел на отъезжающих с красного крыльца непроницаемо и строго, а кастелян Вельм из-за его спины — с жалостью и чуть виновато. Княжич Милослав недовольно хмурился, отдавая последние распоряжения десятнику, которому было поручено проводить княжну в монастырь. Он вообще находил решение отца неправильным, но на людях спорить и возражать не считал возможным, тем более что всё уже было много раз говорено во время прощальной трапезы, накануне вечером. Нянька Стина, руководившая сборами, была сосредоточена и необычайно мрачна. Старый Ельмень много раз тщательно осмотрел упряжь на лошадях и проверил, хорошо ли закреплен сундук с поклажей. Янина с Малей украдкой вздыхали, помогая княжне облачаться в строгий молельный наряд.
Наконец, княжна в тёмном глухом покрывале последний раз спустилась с девичьего крыльца в свой сад. Пройдя в сопровождении девушек через двор, она остановилась перед красным крыльцом, поклонилась князю. Тот осенил её охранным знаком и сказал: «Да пребудет с тобой Маэль». После к крыльцу подъехал закрытый возок, княжну усадили в него, Стина устроилась на облучке рядом с возницей, и поезд под унылое молчание провожающих выехал из ворот крепости в посад. Несмотря на раннюю пору, многие жители вышли проводить будущую Маэлеву невесту: молча кланялись и делали вслед охранные знаки.
За посадскими воротами стало повеселее: рассвело, ласково пригрело Око. Перелесский тракт считался дорогой тихой и безопасной. Вёл он в горы сквозь старый лес, и вдоль него мало было человеческого жилья. Заканчивалась же проезжая тропа там, где деревья на горных склонах уступали место травам, а за землю начинали цепляться холодные белые облака. В этом месте, на склоне Туровой горы, стоял уединённо храм Небесных вод, маленькая обитель, уже много стокружий служившая пристанищем, часто последним, для овдовевших, провинившихся, навлекших на себя позор или просто ставших неугодными женщин из семьи приоградских князей, потомков Сарга из рода Горного Тура. Но пока до тех унылых мест было ещё далеко: вокруг зеленела листва, пели птички, пробегали по веткам чёрные белки, а раз тропу даже быстрыми скачками пересёк лесной олень.
Незадолго перед полуднем, наскучив сидеть в возке, Услада попросила своего провожатого сделать привал. Выбрав ровное место чуть в стороне от тропы, рядом с ручьём и с небольшим старым кострищем, десятник распорядился стать лагерем. Пока возница хлопотал, устраивая на отдых лошадей, а стражи рубили валежник для костра, княжна под приглядом няньки собирала у опушки леса землянику. Вдруг на ветке одного из кустов Стина увидела тонкую красную ленту: та висела, словно подношение хранителям леса на добрый путь. Улыбнувшись едва заметно, Стина сказала шёпотом:
— Ну-ка, ясочка, пойдём-ка со мной. Нас ждут.
— Кто? Зачем? — удивилась Услада.
— Идём, идём. Там узнаешь. Только тихенько иди, не спеши, будто бы за ягодой, или ещё что…
— Эй! Куда? — тут же окликнул их издалека десятник.
— До ветру, — рявкнула на него Стина и уверенно потащила Усладу за кусты.
Продвигаясь через лес с завидным проворством, которое прежде трудно было в ней предположить, Стина на ходу одну за другой снимала с ветвей вешки из лент. Последняя указала ей на трещину в горе. Заходить внутрь нянька не стала, да и едва ли она смогла бы протиснуться в столь узкую щель. Недовольно поджав губы, она заглянула внутрь, потом позвала:
— Есть кто?
Ответа не последовало, зато сзади вдруг раздалась звонкая, переливистая трель зяблика. Услада обернулась — и увидела Венселя. Он стоял возле молодой сосны с манком в руках и улыбался. Ахнув, Услада бегом бросилась к нему. Тёмный покров слетел с её головы. Не добежав лишь пары шагов, она вдруг сообразила, что творит, залилась румянцем и в нерешительности замерла на месте. Венсель подошёл сам, обнял её и тоже сразу вспыхнул, как маков цвет.
Сколько-то мгновений Стина с усмешкой наблюдала, как эти двое стоят, зажмурившись и прижавшись друг к другу так тесно, словно вознамерились слиться в одно тело, а потом громко прищёлкнула языком. Венсель вздрогнул и открыл глаза. Услада, покраснев ещё гуще, соскользнула руками с его шеи.