В первое утро Услада с Венселем проснулись поздно: Маэлево Око уже во всю заглядывало в окно. Со двора раздавались шаги и громкие незнакомые голоса. Услыхав их, Венсель вскочил, натянул одежду и молча вышел за дверь. «Уж не случилось ли что?» — подумала Услада, встревожившись.
Собираться без нянюшки оказалось весьма несподручно: пока косу расчешешь да пока заплетёшь… Выйдя на поварню, Услада застала там одного лишь деда Мироша.
— Где же Венсель? — спросила она удивлённо.
— На торг утянули. У кого-то там кони подрались, молодому жеребчику ногу зашибли. Притащились вот, подай им целителя да подай. Говорю честью: идите отседова, отдыхает человек, а они: зови, и всё тут…
— Но Венсель скоро вернётся? На торг — это ведь совсем недалеко?
Дед Мирош только рукой махнул:
— А… Теперь уж до ночи точно не воротится. Лесной люд хуже сорок: растащили на хвостах по всей округе, что Венсель наш лечит задарма.
— Он не берет за работу платы? Почему?
— А хто ж его знает? Сама возьми да спроси.
Сперва Услада подумала, что дед Мирош сказал так для красного словца, однако скоро стало ясно, что, действительно, поговорить с Венселем может лишь она одна, да и то во сне.
Вечерами Венсель приходил домой позднёшенько и сразу ложился спать, а поутру, ни слова ни с кем не говоря, исчезал по своим делам.
Зато ночью, едва заснув под одним одеялом, Венсель с Усладой просыпались на поляне у зелёного костра, чтобы дождаться там Ико с Аэлиной и тронуться в путь. Куда именно они направляются и зачем, Венсель не говорил, да верно, и сам не знал. Он всегда ждал появления знаков. То это были буквы, вдруг проступившие в рисунке камня или древесной коры, то потянувшийся по тропе через заросли дым от костра, то сухая ветка, словно указатель, упавшая на землю…
За три ночи путники изъездили немало дорог, побывали в странных и дивных местах. И хоть кони их всегда шли неторопливо, Усладе казалось, будто с каждым шагом они незримо переносятся через сотни вёрст. Ни разу ей не удалось угадать, что ждёт у края лесной опушки: голая ли пустошь, коварная топь или луга, заросшие сочной травой. Как-то они даже выехали в привольную степь, где мягкие, длинные колосья волновались на ветру, точно гривы коней. Это было восхитительно красиво. А в другой раз кони вынесли их к берегу моря. На самом краю скалистого обрыва Услада вдохнула солёный ветер, увидала синий простор впереди и испуганно спросила:
— Это Изень?
— Нет, — ответил Венсель совершенно серьёзно, — это Море Забвения. Т
Тогда Услада ещё не поверила ему, решила, что он пошутил.
Добравшись до нужного места, Венсель оставлял Усладу со скакунами, а сам уходил ненадолго. Затем возвращался, и они снова продолжали путь по прекрасным нехоженным местам.
В первую ночь, проезжая через заросли диких яблонь в полном цвету, Услада воскликнула:
— Что за чудо Маэлево! Любовалась бы вечно…
— Не надо так говорить, — поспешно оборвал её Венсель. — В Стране снов сила жизни отзывчива и подвижна, желания слишком легко исполняются. Пообещав остаться здесь, ты можешь просто не проснуться поутру.
— Тогда в настоящей жизни я буду спать и видеть прекрасные сны. Пожалуй, это не так уж плохо…
— Да, но только до тех пор, пока твоя душа помнит дорогу к телу. Когда разрушится эта связь, тело угаснет, а душа заплутает среди грёз и останется всего лишь одним из чьих-то воспоминаний. Не самая завидная доля, если понимать, насколько здесь всё зыбко.
Венсель указал пальцем на цветущую яблоню, сделал несколько резких движений, словно перелистнул страницы невидимой книги, и, подчиняясь ему, белые лепестки опали на землю. Заязи выросли, налились, румяные яблоки заставили ветви согнуться к земле. Услада потянулась было сорвать одно, но Венсель её удержал:
— Есть и пить в Стране снов можно только если ты не собираешься возвращаться в явь. То же касается и приглашений погостить: согласишься — застрянешь здесь надолго, возможно, навсегда.
Странными, даже жуткими показались Усладе эти предупреждения, но почему-то им она сразу поверила.
Порой Венселю с Усладой встречались дикие звери. Они были совсем не пугливы и спокойно провожали всадников равнодушными взглядами. Однако не это занимало Усладу. Куда больше её тревожило, что нигде вокруг не виднелось следов человека.
Между тем людей в Стране снов хватало. Некоторые из них пользовались особым расположением Венселя. В каждую из трёх проведённых с Усладой ночей он неизменно посещал маленький замок, похожий на детскую игрушку: изящные арки и башенки в каменном кружеве не были предназначены отражать атаки врага. И окружал это кукольное жилище не ров с водой и защитным валом, а очаровательный, ухоженный сад. Жила в замке хорошенькая и молоденькая барышня, по виду будто бы из знатных загридинцев, и с ней — её муж, симпатичный пожилой господин. Венселя эта барышня всякий раз нежно целовала в щёчку и почему-то с гордостью называла «мой малыш».
А возле моря, в укромной бухточке, располагалось самое настоящее богатое поморийское подворье. Владела им тоже семейная пара: здоровенный, весёлый, могучий мужик самого разбойного вида и его жена, хозяйственная, всегда невозмутимо спокойная, с белобрысым улыбчивым младенцем на руках.
Ещё была затерянная в дремучем лесу одинокая башня, в которой жил чудаковатый и очень старый маг, тормальский хутор, стойбище коневодов… Венселя с его спутницей везде встречали, как родных. Сперва Услада была совершенно очарована столь тёплым приёмом, но вскоре она заметила некоторые странности, заставившие её насторожиться. Всё было каким-то… Ненастоящим, что ли? Не плакали дети, не шумела скотина, никто не болел, не ссорился между собой, даже не бил посуды…
Кроме того, без сомнения, и поморийское подворье, и хутор тормалов, и уж тем более замок — всё это были богатые, хорошо налаженные хозяйства. Но ни к одному из них не вела дорога. Тропа, по которой приезжали Услада с Венселем, исчезала, стоило Ико с Аэлиной сойти с неё. Вокруг жилья не виднелось сенников и амбаров. В ухоженном замке не было видно слуг. Услада ни разу не углядела, чтобы кто-то готовил снедь. Не заметила она также следов стирки, уборки и прочих домашних работ. Всё это было на редкость чудно.
На вторую ночь Услада решилась спросить:
— Люди, которые здесь живут — кто они такие? Чем кормятся?
— Это не люди. Всё, что ты здесь видишь — только игра силы, отражения мыслей и тайных желаний. А люди и звери… Большинство из них снятся мне. Остальным — снюсь я.
— А есть какая-то разница?
— Есть, и очень большая, — ответил Венсель нетерпеливо, словно неопытный учитель глуповатому ученику. — Когда будем в гостях у моей матушки, обрати внимание: некоторые не имеют тени. Они — только образы, порождённые спящими. Те, у кого тень есть, сами спят и создают такие же отражения.
— Как интересно… Значит, во сне ты можешь повидать своих родных и друзей?
Венсель вздохнул.
— Да. Но, к сожалению, проснувшись, они об этом забудут. В большинстве своём люди не помнят снов.
— А ты?
— Я умею управлять своими сновидениями. И посещать сны других живых существ.
— А почему тогда их всех вижу я? И даже помню об этом с утра? У меня ведь нет дара силы.
— Зато ты — моя жена. Считай это моим маленьким подарком, птаха.
Услада, прошептала, чувствуя, как густо краснеют щёки:
— Но я — не Краса…
— Знаю, — спокойно улыбнулся Венсель. — Ты создаёшь совсем другие сновидения. Лес, по которому мы ездим между снами. Костёр, который греет, но не обжигает, и пахнет свежей травой. Кстати, давно хотел у тебя спросить: почему костёр — и вдруг зелёный? И лошадки. Это ведь ты превратила проводников мира силы в забавных пони. На деле они выглядят совсем иначе.
После того разговора Услада стала внимательнее глядеть по сторонам. И заметила, что хорошенькая барышня-загридинка сама видит сны, а вот её муж — только снится ей. На поморийском подворье «настоящими» были хозяева, сынок же их и вся домашняя живность оказались лишь сном. А ещё Услада догадалась, что те, кто спит, в мире снов обретают иную внешность, чем наяву. Теперь-то стало понятно, почему молодая красавица зовёт Венселя малышом, а он её почтительно величает матушкой: мать Венселя наверняка была уже в возрасте, но во сне она по-прежнему видела себя молодой и красивой. Венсель тоже во сне становился немного не таким, как в яви: более рослым, крепким и широкоплечим, резче чертами лица. Глянув же на саму себя в лесное озеро, Услада ахнула в голос: с водной глади смотрела на неё не голубоглазая красавица-подруга, а она сама, ольховецкая княжна. Значит, Венсель с самого начала знал о подмене, а она-то маялась и не ведала, как ему рассказать…
Вскоре выяснилось и кое-что об отлучках Венселя во время их ночных странствий. Услада осмелилась как-то проследить за ним. Оставив свою спутницу на полянке, Венсель без тропы углубился в лес. Путь ему указывали тёмные знаки на стволах деревьев. Следуя им, маг спустился в небольшой овражек. Там, среди зарослей крапивы и гнилого валежника, по земле вилась узкая тёмная трещина, словно разрыв, а внутри неё — страшная пустота. Ничуть не растерявшись, Венсель достал из закарвашка* толстую стальную иглу, потянул откуда-то из-за пазухи золотую нить и принялся ловко, как заправский портной, латать прореху. Услада не стала мешать, вернулась тихонько по своему следу к месту стоянки. Но Венсель, как видно, успел её заметить.
Возвратившись, он сказал, старательно отводя глаза:
— Не ходи за мной, если не зову, это опасно.