— Схожу-ка я пока за водой, — заявила Радка и, торопливо осенив себя охранным знаком, выскочила в сени.
Но Радка со всеми её фырканьями и косыми взглядами, как выяснилось, была ещё не самой большой бедой. На другой день с козами ушёл дед Мирош, а Лад остался на подворье. В полдень Радка тоже собралась в лес, подоить коз, а заодно отнести пастуху обед. Оставшись в доме одна, Услада вздумала было посидеть на крылечке, понежиться в очих лучах. Но едва она вышла из поварни в сени, чьи-то руки обхватили её бесцеремонно и грубо, а лицо обдало жарким чужим дыханием.
— Пришла-таки, — хрипло прошептал Лад ей в самое ухо, — а я уж и не чаял…
Услада рванулась изо всех сил, пытаясь высвободиться, но он только крепче притиснул к себе свою добычу и жадно потянулся губами к её губам.
Она отвернулась и пискнула жалобно:
— Пусти!
— Вот уж нет, — усмехнулся её мучитель, жадно шаря руками по беззащитному телу. — Сперва, значит, дразнила да манила, а теперь пусти? Нет, моя голуба, эдак-то не пойдёт… Что поймал, то моё… Да ты не бойся, глупая, не бойся, те приятно будет. Я ж не твой снулый маг…
Спасение пришло откуда не ждали. Вдруг распахнулась дверь, в светлом проёме возникла Радка. Один лишь миг понадобился ей, чтоб понять, что происходит в тёмных сенях. В следующий она с размаху опустила на голову своему мужу полный подойник. А потом — добавила со всей дури уже подойником пустым.
Силушкой Небесные Помощники Радку не обделили, но зато и муж ей достался слепленный из крепкого теста. Подойник разлетелся на досочки, а Лад даже не пошатнулся. Однако узнать, кто об него вёдра ломает, всё же захотел. И вовремя: бросив обломки, Радка тут же подхватила из угла крепкое берёзовое коромысло и с размаху обрушила его на голову своего гулящего муженька. Заслоняясь, тот на пол мига отвернулся от Услады, выпустил её из рук, и этого оказалось довольно. Княжна опрометью бросилась в ближайшую дверь, захлопнула ее за собой и закрылась на засов.
Грохот и двуголосая брань в сенях понемногу отдалились, а потом и вовсе стихли. Сколько-то времени Услада ещё простояла в темноте кладовки, приходя в себя и бездумно радуясь тому, что уцелела, а потом осторожно выглянула в сени. Там было пусто. «Хоть бы эти буйные друг друга не поубивали, — пришло ей на ум. — Вот так удел избранных, прости Маэль: Лад да Радость в семье…»
Проскользнув обратно в свою горницу, Услада распахнула сундук под окном и принялась перебирать приданое своей подруги. Под ворохом нарядных и повседневных одежд, на самом дне она обнаружила-таки то, что искала: кожаный пояс с пристёгнутыми к нему парными кинжалами. Услада извлекла находку из сундука, примерила на себя, осторожно вытянула из ножен один кинжал. Хищно блеснула воронёная сталь. «Эх, — подумала княжна досадливо, — лучше б я хоть немного себя оборонять училась вместо того, чтобы целыми днями за веретеном да пяльцами зад отсиживать. А так… Пояс-то нацепила, да проку нет. Верно Краса сказала: курица, а не княжья дочь».
Услада упрямо сжала губы, перехватила поудобнее рукоять и оглянулась по сторонам, ища, на чём бы испытать твёрдость своей руки. Однако ничего годного не нашла и решила выйти для таких дел на конюшню.
Радка привычно возилась у печи. Даже не взглянув в её сторону, Услада бодрым шагом пересекла поварню, схватилась за ручку двери… — А ну стой, — раздался резкий голос у неё за спиной. Услада покосилась назад и увидела нацеленный ей в голову ухват. В крепких руках Радки он представлял собой нешуточное оружие. Княжна дёрнула было дверь, но тормалка тут же грозно прикрикнула — Куды? Стой, не то порешу! — Да я… — Молчи, злыдня, и не вздумай чаровать! — Я и не чарую. — Ага, как же… Знаем мы таковских. Говори не медля: кто ты есть и куда хозяйку подевала? Где Краса?
Выдохнув с облегчением, Услада обернулась и сказала как можно спокойнее, глядя Радке прямо в глаза — Ты права, я не твоя хозяйка. Но бояться меня ни к чему. — Тогда бросай нож. И мужа моего убивать не моги: он хоть козёл беспутный, а всё ж дурного тебе не желал.
Только тогда Услада сообразила, что до сих пор держит в руке обнажённый кинжал. Торопливо спрятав оружие в ножны, она объяснила — И в мыслях такого не имела. — Что, и чаровать не собиралась? А то чарами-то можно уморить вернее, чем ножом. — Я к чарам от роду не способна. — Говори мне, — нахмурилась Радка, продолжая целить в княжну ухватом. — А что там со смоквой? — Я просто пошутила тогда. А ягоду сквозь сито протёрла, безо всякого колдовства. Откровенная враждебность на лице Радки сменилась недоумением. — Так ты это что же… не ведьма? — Нет, конечно. Такой же человек, как все. Я подруга Красы. Она придумала сделать так, чтобы мы на время поменялись местами. Но это не на всегда. Радка хмыкнула всё ещё недоверчиво, однако ухват опустила. И спросила, хитро прищурив глаз — Подруга, говоришь? А ну скажи мне тогда, каков у хозяйкиной псины хвост? Кольцом аль серпом? — Полешком**, — без запинки ответила Услада.
Радка почесала за ухом, сдвинув волосник набекрень. — Хм… А может, и не врешь… То-то я смотрю, хозяйку словно подменили: с дедом не собачишься, на подначки и пересмешки не отвечаешь, да ещё и с тётками этими… Я думала, ща Краса всех задворных дур враз пылью-то поумоет, чтоб не квакали, а ты — подол в руки и бежать… А мне потом на кулачках отмахиваться пришлось.
И Радка вдруг хихикнула так беззлобно и весело, что Услада невольно ответила ей искренней улыбкой.
При ближайшем знакомстве Радка оказалась вовсе не такой уж и противной. Все её нахальные подначки были лишь приглашением к игре. Между ними с Красой так повелось с самого первого дня: вечно они бранились и пререкались шутливо во время возни у общей печки, но вместе и давали отпор тем, кто за воротами вздумал бы обидеть любую из них. И Радка со смехом признала, что неладное заподозрила не тогда, когда Краса перестала помогать по хозяйству, а когда против посадских тёток вдруг бросила её одну.
Ещё оказалось, что Радка всего лишь двумя кругами старше Услады, но притом уже три круга носит кику. У них с Ладом даже был сынок, да Маэль его в младенчестве прибрал. А потом на их хуторе приключился пожар, и, потеряв всё имущество, молодая пара оказалась в крайней нужде. Целый круг они слонялись с хутора на хутор, перебиваясь где работой, где милостыней. Одна только новая хозяйка мажьего подворья выручила их из беды, пригласила остаться насовсем. Хоть поперву Радке страшновато было жить в доме мага и оборотницы, но под крышей, при корме и при деле всяко лучше, чем под кустом спать, лебеду жевать. К тому же хозяйка оказалась весёлой и не заносчивой.
— Краса — та всегда со мной держалась запросто, носа не задирала, — рассказывала Радка, щедро накладывая Усладе в миску горячей похлёбки. — И не скажешь, что из пустоземья родом, а не своя. Лад мой к ней, правда, взялся было клинья подбивать, да только ему живо вышел окорот: получил раза два по морде и уж больше вольничать не смел. А тут гляжу — что за притча? Хозяюшка с моим мужем тихие речи ведёт, в лес не гонит… Я ж знала нынче, что раньше с выгона вернусь, вот и решила вас подкараулить, подсмотреть, к чему бы так. Дед Мирош-то всегда рядышком пасёт, нет у него уже силы в ногах далеко ходить. — Да… — вздохнула Услада. — Моя удача, что ты и меня заодно с Ладом подойником не зашибла. — Что ж я, злыдня какая? — возмутилась Радка. — Видела ведь, что не мил он тебе. А ты на него всё ж обиды не держи. Он подумал, видать: раз с глаз долой не гонишь, да ещё и речи ведёшь ласковые…У Услады аж глаза на лоб полезли. — Когда это? — А три дня тому, из окошка. Вот Краса, застав его среди дня без дела да за тютюном, не стала б церемониться, отчехвостила бы, как козу в огороде. Да ты не боись, больше такого не приключится. Ужо я этому дурню вогнала ума. Лучше скажи: откудова ты сама к нам такая свалилась? — Из Приоградья. Мы с Красой вместе росли. — Так ты что, тоже из Ольховецкой крепости? И какую ж работу там делала? — Да так, — тихо промолвила Услада, опустив глаза, — при князевой дочке в сенных девушках состояла… — Ну, тогда понятно, с чего ты такая растелёпа. При эдакой-то чистой работе сама, поди, барыней ходила, только и дел, что подай да принеси… Но это ништо, не журись. Я тебя живо всему, чему надо, обучу.
Учение пошло весело и споро. Сперва они вместе сходили в курятник собрать яйца. Петух вздумал было нападать на Радку, но та вмиг поймала его, завернула в свой запон и принялась гладить по ярким перьям, приговаривая — Чего распетушился, красавчик? Будешь кляваться, мы тя враз в горшок определим! Услада тоже погладила его пальцем по красному гребешку, вспомнила своего ухокрыла и решила, что вдругорядь непременно принесёт петуху горсточку зерна.
Потом Радка раздула на дворе очажок и затеялась учить Усладу печь блины. Дома та любила смотреть, как ловко управляется с блинным тестом княжья стряпуха, но даже не предполагала, что однажды ей придётся взяться за сковороду самой. Тут уж всякое случилось: и тот самый первый блин, который комом, и первые горелки, и настоящая радость, когда со сковороды у неё начали сходить настоящие блинки: пышные, круглые, кружевные… А заодно Радка поучала её не лезть в карман за словцом, отвечать на подначки так, чтоб сам насмешник в дурачках оказался. И не было рядом суровой нянюшки, что сказала бы, сдвинув брови: «Княжьей дочери так вести себя не пристало!» Впервые за много дней Усладе было легко и весело, а на Радкино «Чего насупилась? Тесто скиснет!» она ответила вдруг без всякого смущения: «Лицом кисла, да блинки сладки, не то что у некоторых.»
Прясть тоже уселись вдвоём, и тут уже Радке было чему поучиться у княжны: нить у той выходила тонкой, ровной, без шишечек и сукрутин***.— Это всё от того, что у тебя руки нежные, не намозоленные, — заметила тормалка, поплёвывая на свои заскорузлые пальцы. — У тебя вон и лицо белое, Оком не обцелованное. В тереме сидя, чего б красавицей не быть. А лесное житьё скоро старит: погорбатишься с козами, походишь на репище, постоишь там с утра до ночи кверху задом, глядь — и сошла вся красота, как не бывало. Тёткин век короток. В девках-то и я, говорят, тоже хороша собой была…
Услада впервые посмотрела на неё по-настоящему внимательно. Радка, и впрямь, выглядела несколько старше своих кругов: жар Ока и ветер покрыли её лицо загаром и мелкими морщинками. Но чёрные глаза её, окружённые густыми ресницами, смотрели весело, а щёки украшал здоровый румянец. — Ты и сей миг хороша. — Вот уж скажешь, — усмехнулась Радка. Однако было видно, что похвала пришлась ей по вкусу. — Как есть, так и скажу. Тебя в баское приодеть — хоть кто залюбуется. Радка кивнула с довольным видом — Вот придут Дожинки — тогда приоденусь, да пойдём мы с Ладом на торг, красоваться. Я себе для того новое очелье вышила, дорогущий бисер срезала со своей девичьей повязки. Хошь покажу? — Давай.
Радка бегом метнулась в свою клеть и возвратилась уже в нарядной кике. Для Услады в её обновке не было ничего роскошного: вышивка наборной гладью да немного глиняных расписных бусин на миткали****, обтягивающей бересту. Стина ходила наряднее в буден день. Но Радка явно была в восторге от себя. Подбоченясь, она гордо посмотрела на Усладу и спросила — Ну как? — Мило. — А ну дай-ка таз, хоть погляжусь! Услада, вдруг вспомнив о своём зеркале, улыбнулась ей — Погоди. Я тебе принесу кое-что получше.
Вбежав в свою горницу, Услада кинулась к поставцу*****, протянула руку — и ахнула, боясь поверить собственным глазам. Зеркало Красы стояло точно так, как она в прошлый раз поставила его собственной рукой, между пустым подсвечником и шкатулкой. Вот только теперь ясная гладь тивердинского стекла померкла, и дымчатую поверхность пересекла большая чёрная трещина.
Примечания:
* Смоква — сухое варенье. Протёртая и чуть уваренная ягодная масса расстилается тонким слоем на противень и высушивается. Получается тонкий плотненький лист, кусочки которого можно и так есть, и в пироги класть, и довольно долго хранить про запас.
** Хвост "поленом"- прямой, горизонтально вытянутый и толстый. Такая форма досталась собакам в наследство от общего предка — волка.
***Пороки пряжи. Шишки — короткие утолщения, образующиеся из прикрученных к нити клочков пуха и соринок. Сукрутины — петли на нити, образуются из-за слишком сильной крутки или слабого натяжения нити.
**** Миткаль — самый древний вид ткани, созданный способом простого полотняного переплетения. Миткаль производили еще тысячелетия назад и до нас она дошла практически в неизменном виде.
***** Поставец — устарелое название невысокого шкафчика с открытыми полками, дедушка современного буфета.
Горские церемонии
Получив от невесты обещанный подарок, Идрис дохромал до казармы, опустился на ступеньку у входа и с трудом стянул с больной ноги сапог. Потом открыл коробочку, принюхался. Содержимое безобидно пахло мятой и немного — цветком живокости*. «Ладно, хуже, чем есть, уже не будет», — подумал Идрис и принялся втирать в лодыжку маслянистую зелёную гущу.
Старый Якун, его неизменный спутник, учитель, охранник, а заодно и надзиратель, подошёл беззвучно, сел рядом. Некоторое время он просто молчал, будто бы любуясь яркими звёздами в небе, а на самом деле незаметно наблюдая за своим подопечным.
Сыновья самого Якуна давно выросли в смелых и удачливых молодцов, и потому он полагал себя куда счастливее своего амира. Глядя, как тот изводит Идриса беспричинной строгостью, Якун вздыхал укоризненно: не имеющий коня, должен бы радоваться, что у него есть хоть осёл. Однако в глубине души он отлично понимал, чем именно так недоволен амир. Единственный сын Адалета был нехорош собой, скрытен нравом и слаб здоровьем. И всё же за прошедшие круги старый воин успел привязаться к своему воспитаннику. Слишком многое пришлось пережить им бок о бок: именно он учил Идриса ездить верхом, стрелять из лука и читать вязь следов на горной тропе. Вместе они радовались первым маленьким успехам, вместе расхлёбывали неудачи. Это старый Якун, а вовсе не отец-амир, возился с юным Идрисом во время походов: опекал, объяснял, утешал, лечил… А ещё Якун точно знал, что добрый осёл в хозяйстве полезнее дурноезжего коня.
Понаблюдав немного за тем, как амираэн втирает в ногу какую-то подозрительную дрянь, Якун спросил сочувственно:
— Болит?
— Уже полегчало. Мазь госпожи Услады на диво хороша.
Якун помолчал немного, потом обронил словно невзначай:
— Ты не рад предстоящему торжеству.
Отклика не последовало, потому Якун продолжил свою мысль:
— Иноземная дева недостаточно хороша?
Идрис едва заметно нахмурился, но ответил спокойно и вежливо:
— Госпожа Услада совершенна телом и светла умом. Мой отец выбрал для своей земли прекрасную амирани.
— А ты? Что чувствуешь к ней ты сам?
Идрис задумался, пытаясь при этом удержать на лице приличное случаю выражение. Знакомство с невестой получилось странным, и ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Пожалуй, Якун сумел бы понять его лучше других, но Идрис уже знал, что всё, сказанное между ними, очень скоро достигнет ушей амира. А вот этого он как раз предпочёл бы избежать. Однако постоянно удерживать всё накипевшее в себе было слишком сложно.
— Княжна миленькая, смелая и острая на язык, — сказал он наконец. — Я опасался, что всё будет много хуже, и мне навяжут какую-нибудь дикарку, умеющую лишь прясть да топить печь. Но к чему лицемерить? Никто ведь не ждал, что я внезапно воспылаю чувствами к девушке, которую вижу впервые в жизни?
— Свою Лалинэ я тоже впервые увидел лишь в день смотрин, — промолвил Якун серьёзно. — С той поры минуло тридцать Маэлевых кругов, но и теперь она — звезда моей жизни, главное сокровище моей души.