По лицу Федорчука пробежала тень.
- Разошлись, что ли?
- Да нет. Но домой мне и показываться нельзя.
И Трубиков без стеснения начал рассказывать о том, как вернулся после освобождения, как хотелось "отдохнуть", как начал ходить на рынок и встретил знакомых, как постепенно задолжал Пеньку, а потом пытался тайно от жены продать ее новую кофточку. О Связи с Лизой.
Умолчал только об одном - о счетах с Журавлевым.
Федорчук слушал его серьезно, не перебивая. Когда Трубиков кончил свою исповедь и умолк, майор сказал, постукивая спичечным коробком по столу:
- Да, брат, подзапутался ты. Вот тебе "отдых и веселье" к чему приводят. Сколько, говоришь, задолжал этому барышнику?
- Сорок два рубля.
- Многовато при твоем положении. Это не трешка.
И когда успел нахватать? Вроде недавно вернулся. Тебя что, жена не кормит?
- Кормит, почему не кормит. А задолжал в основном на выпивку. Рубль, два займешь... Потом снова. Потом сами угостят в счет долга. Так и набежало незаметно.
- Ну что ж, долги надо отдавать.
Зазвонил телефон. Майор снял трубку:
- Федорчук слушает. Привет, Андрей Андреевич. Кражи? Бывает и такое. Вчера вот на рынке два ящика апельсинов уплыли. Пока ничего. Ищут вот ребята, бегают...
Непроизвольно взгляд майора остановился на лице Трубикова. Тот потупил глаза, неестественно закашлялся.
- Так что с тобой делать? - спросил Федорчук.
- Надо прописываться, - развел руками Трубиков, - да вот придется ли жить дома...
- Давай сюда бумаги. Заявление есть, так, все в порядке.
Майор наложил резолюцию, расписался, и, возвращая документы, сказал:
- Все это отнесешь паспортистке в ЖЭК. Понял?
- Понять нетрудно, но как все же с женой?
Федорчук встал, Трубиков тоже. Но майор не торопился уходить. Заложил руки за спину, прошелся по комнате.
- Та-ак... А может не прогонит, если придешь?
- Не откроет, это точно. После вчерашнего...
- Ключ-то у тебя есть?
- Потерял.
Федорчук вдруг остановился перед ним, посмотрел в глаза:
- Приходит она на перерыв домой? С работы, я имею в виду.
- С двенадцати до часу всегда дома. А зачем вам это? - настороженно спросил Трубиков.
- Да так... Давай договоримся: сегодня днем ты дома не появляешься, понял? Лучше к вечеру возвращайся.
И сразу - спать. Если пустит, конечно. Главное - молчи, ни о чем не расспрашивай. Не заводи разговора, поиял? - внушал Федорчук.
- Техника несложная. Я все сделаю, как вы говорите.
Только напрасные хлопоты. Ее-то я знаю.
- Это уж не твоя забота. Сходи в кино. Пообедать не забудь. Деньги найдутся на обед и культурные нужды?
- Есть, - соврал Трубиков.
- Покажи.
- Да есть же, - повторил Трубиков, нехотя залезая руками в карманы. Денег, конечно, он не нашел.
Федорчук вытащил из бумажника два рубля.
Трубиков попятился к двери, пряча руки за спину.
- Бери, кому говорят, - уже строже сказал майор.
Трубиков окончательно растерялся и пятился задом до тех пор, пока не наткнулся на входившего с папкой в руке.
- Ну, будь здоров, - сказал Федорчук, пожимая Трубикову руку.
8
Открыла... Молчит, в глаза не смотрит. Руки краевые, в мыльной пене, стирает. Он прошел впереди нее, напрягся, будто опасаясь неожиданного удара в спину. Нина направилась в ванную, а он, войдя в комнату, обнаружил, что за двое суток здесь ничего не изменилось, лишь тюфяк его лежал не на полу, а на батарее, сложенный вдвое.
Трубиков покрутился по комнате, разделся, вышел на кухню, закурил. Вспомнил просьбу Федорчука - ни о чем не спрашивать, не заговаривать. И показалось ему все это подозрительным. Но удержался. Против желания не открыл дверь в ванную, не полез с расспросами. Тихо вернулся в комнату, снял с батареи тюфяк. Расстилая, буркнул под нос:
- Ладно, все одно, хуже не будет...
Этот аргумент успокоил его, и вскоре, пристроившись поближе к батарее, Труошюв уснул.
На удивление, спалось ему сегодня хорошо. Не преследовали кошмарные сны и не болела голова.
Утром проснулся как никогда поздно. Сразу же засуетился - опоздал на рынок. Но, вспомнив о вчерашнем разговоре с Федорчуком, лениво прикрыл глаза и повернулся на другой бок, лицом к батарее. Поворачиваясь, успел заметить, что Нина стояла у зеркала и медленно расчесывала свои густые волосы. Трубиков почему-то вспомнил о своей рано появившейся лысине и тяжко вздохнул: "А что, она запросто может меня бросить и найти себе подходящего мужа. Ведь я незаметно для себя самого превратился в тунеядца. Они, - он имел в виду и сына, - ничего хорошего от меня не видят, кроме неприятностей..." Но волна самолюбия вдруг захлестнула его,