Они уселись. Кунгуренко приказал дежурному по мелким проблемам не беспокоить.
- Ну, за успехи? - с вопросительной интонацией провозгласил бывший опер.
- Точно. И за здоровье. - Ефим поднял рюмку. Вообще-то он за рулем не пил. Но рюмка - не много, а до дома 10 минут. Опять же, если права отберут, Ивлиев принесет обратно. У нас же не Америка. Все по уму.
После первой погрузились в воспоминания. Даже Ивлиев рассказал, как в Анголе впервые оказался в небоеспособном состоянии: и враги, и друзья, на европейский взгляд Василия Федоровича, были абсолютно на одно лицо.
Потом старик отошел в туалет, и Ефим задал полковнику почему-то занимавший его вопрос:
- А помнишь, мы с тобой Зайца навещали? Там еще Ксюша была.
- Помню, - неохотно ответил Кунгуренко. Но в Ефиме уже проснулся журналистский зуд.
- Что с ними стало?
- Ксюша умерла.
- Как? - Тут только Ефим сообразил, что эта девушка, может быть, вызывала у опера не просто симпатию.
- Так. Сдал ее этот подонок компании кавказцев. Они "дурь"* возили в Москву.
Ефим вспомнил, что в те годы, когда столицу не сотрясали выстрелы, а наличие в деле автомата было сенсацией, самыми опасными при задержании считались наркодельцы.
- Их поймали?
- Да. МУР. Я отношение не имел.
- А Заяц?
- Исчез. - Глаза бывшего опера злобно сверкнули.
- Куда?
- Просто исчез.
- Искали?
- Ефим, ты все такой же. Пристал, как клещ к жопе.
- Как банный лист.
- Что?
- Если - к жопе, то как банный лист. А если как клещ, то часть тела без разницы. Это я тебе как литератор говорю.
Ефим не стал больше расспрашивать полковника. Полковник Кунгуренко не знает, куда делся Заяц. Но Береславский готов поставить свою "Ауди" против "Запорожца", что старший лейтенант Кунгуренко - знает.
Тем временем вернулся Ивлиев.
- В наше время менты так не жили. Даже рукосушки в сортире. Спонсоры, что ли, поставили?
- В наше время много чего не было, - не отвечая, согласился Кунгуренко. Чтоб такой раздолбай, как Ефим, имел заместителя по безопасности! И кого: подполковника ГБ!
- Что вам далась эта ГБ? Что она вас так дергает? - Ивлиев после водочки подобрел и смотрел на собеседников, как на расшалившихся пацанов. Единственная неразложившаяся сила.
- К борьбе с мировой закулисой и космополитизмом всегда готовы! подхватил Ефим.
- Я знаю, что сделаю, - сказал Василий Федорович. - Ты ж, паразит, срочную не служил? Мы тебя на сборы оформим. А там ты сам выберешь: в минометную роту или журналистом в газету "На страже". Чтоб язык не пропадал.
Ефиму пришлось признать поражение. Он бы выбрал газету. Миномет больно тяжелый. Он часто хвастался тем, что в его материалах за двадцать лет ни разу не было прямого вранья. Но разве умолчание лучше? Или раздувание мелкой радости на фоне утаивания крупных гадостей? Не стоит кидаться камнями в стеклянном доме...
- Пошли к злодею, - закончил вечер воспоминаний Ефим.
Но все вышло иначе. На столе Кунгуренко требовательно зазвонил телефон.
- Да! - резко сказал он в трубку. - Что? Мертвый? Где нашли? Скоро буду. И, обращаясь к гостям: - Убили Митрошкина Семена.
- Кто это?
- Мой опер. - Выражение лица Кунгуренко очень напомнило Ефиму, как тот смотрел на исчезнувшего впоследствии Зайца. - Это он поймал вашего киллера.
- Как убили?
- Пулей. Через дверной глазок. Ах, Семен! - Полковник в ярости стукнул кулаком по столу. Аж бутылки звякнули. - Азартные все больно! Пошли к ублюдку. Я уверен, Семена он вывел на убийцу.
В комнате следователей они подождали Петруччо, которого привели из помещения для задержанных. Он сел на стул, напротив - трое вошедших и конвоир. Кунгуренко отпустил сержанта.
- Куда ты послал опера? - спокойно спросил полковник.
- Какого опера? - не понял или сделал вид, что не понял, Петруччо.
- Митрошкина. Который тебя задержал.
- Я его никуда не посылал.
- Ты его на пулю послал, сука. И если сейчас до дна все не вывалишь, пеняй на себя.
Человек, способствовавший гибели милиционера, не должен ожидать ничего хорошего от их общества. И Кунгуренко давил так, как делал всегда в похожих случаях. Не может быть, чтобы убийца мента (или его пособник), попав в руки к друзьям убитого, не дрогнул.
А вот с Петруччо этого как раз и не происходило. Поняв, что сломавший его опер мертв, он буквально воспрянул духом. Мало того что исчез недомерок, внушавший ему такой страх. Ставился под сомнение сам факт страха и процесса "ломания". Ведь еще три часа назад Сеня казался ему его личным злым роком, непобедимым и неумолимым. А сейчас его тело лежит в каком-нибудь больничном морге с биркой на большом пальце. Ну, какой же он после этого злой рок? Просто на Петруччо нашло затмение, вот и все.
Кроме того, Митрошкин - фактически единственный свидетель, который реально мог дать показания на Петруччо. Нет свидетеля - нет дела.
Петруччо даже заулыбался. Сейчас его, конечно, начнут бить. Или делать "слоника". Или "вытяжку". Но, господи, сколько раз в его жизни ему делали "слоника"? Ни разу не умер. Попрессуют и отпустят. Не он же убил маленькую сволочь, хотя очень бы того хотел.
Кунгуренко тоже почувствовал перемену в настроении задержанного. Не понимал ее сути, но видел, что добиться чего-либо от Петрова Петра Николаевича будет сложно. И все же он, безусловно, применил бы все силы, поскольку других выходов не видел.