Молодец Иван Васильевич. Сам додумался, без подсказок. Сам, или кто-то из его команды — это не важно. Это его команда и решение принимал именно он. Экспериментируют они там сейчас и с моторными лодками, и с самобеглыми повозками, тоже без подсказок. Подсказки по этим направлениям развития, а также по авиатехнике, отрабатывают имперские НПО Лимы, а пацаны изобретают сами.
Хорошую команду Иван Васильевич увезёт с собой в Россию. Очень креативную. Очень креативную и очень интернациональную, в ней и инки, и чарруа, и чибча, и гуанчи, и арауканы, и русские, и прочие европейцы. Сорок два пацана, изучающие «утраченное наследие богов» и общающееся на «забытом языке». Все они выросли на «Тайне Третьей планеты» Кира Булычёва, «Звёздном десанте» Роберта Хайнлайна и «Вечном» Романа Злотникова. Немного адаптированных версиях книг, но без искажения авторского смысла этих повествований.
Девятого декабря 1537 года, в Маракайбо прибыл друг Энрике. Генрих Первый д’Альбре, король Западной Германии, князь-архиепископ Кёльна, герцог Швабии, герцог Нижней Саксонии, герцог Франконии, а теперь ещё и герцог всех Нидерландов, герцог Люксембурга, герцог Фландрии и Артуа. Прибыл вместе с супругой и дочерью Жанной, одной из виновниц этого торжества.
Поселилась королевская семья д’Альбре в почти уже своём дворце, бывшей резиденции дона Франсиско де Гарай.
Брат Энрике ударными темпами обменивает своё серебро на золото в Сингапуре, обменивает уже по курсу хуже текущего, общепринятого, а потому вполне разумно беспокоится об уместности этих действий. И так на нём висит долг в четверть миллиона французских ливров серебра* (*сто двадцать пять тонн), так что не хватало ему ещё и с золотом пролететь, для «полного счастья».
— Всё идёт по плану, Энрике, не волнуйся. Уже с первого января наступающего года, Империя частично перейдёт на бумажные деньги, а с первого января 1539 года, полностью изымет серебро из своего денежного обращения, тогда-то оно и осыплется, как несобранный урожай. Если этого не произойдёт, я прощу тебе этот долг.
— Только этого мне и не хватало. Ты простишь долг моему королевству, ты можешь себе это позволить, но я не прощу этого долга сам себе. Думаешь, мне приятно жить на твои милостыни? Я, между прочим, родился наследником короля, пусть и не Западной Германии, но тоже монарха.
— Да ладно тебе, не заводись. Я же сказал — если этого не произойдёт. Если… Ты это услышал? Ты это понял, mein lieber Freund, der König? Я уверен, что серебро обвалится. Абсолютно, на сто процентов, уверен. В общем, не волнуйся, всё будет хорошо. Ты уже спас Южные Нидерланды, Фландрию, Артуа и Люксембург от разорения османами. Спас миллион человек от обнищания и рабства, а многих от смерти. Поступил по совести. Если не на это тратить деньги благородному человеку, то на что-же ещё?
— Вообще-то я никого не спасал, — усмехнулся друг Энрике, — и даже не думал об этом.
— Вот и подумай. Ты их спас, теперь, по совести, они тебе должны. В крайнем случае, соберёшь налогами. Твои новые владения очень богаты, четверть миллиона с них собрать вполне возможно, без разорения, лет за пять.
— Так может сразу и начать? Со следующего года?
— Это твои подданные — решать тебе. Про серебро я тебе уже сказал — волноваться не о чем. На нём мы все заработаем минимум втрое.
— Да уж… бумажные деньги… Кому другому бы ни за что не поверил… Теперь ты сможешь их нарисовать сколько захочешь?
— Конечно нет, Энрике. Денег в обороте должно быть ровно столько, сколько требуется экономике. Это довольно сложная наука, а ты не хочешь учиться.
— Хочу, но мне пока некогда. Как думаешь, не пора нам армии увеличивать? Дожмёт Сулейман Франсуа в следующем году?
— Может и дожмёт. Пятьдесят на пятьдесят, как в том анекдоте — или дожмёт, или нет. Но армии увеличивать рано. Армии стоят больших денег в содержании и отвлекают людей от производства. Сулейман на тебя не нападёт, он уже готовится к войне в Азии.
— С Персией?
— С Персией. И там ему придётся очень нелегко. Долгая там будет война. Долгая, кровавая и разорительная.
Двенадцатого декабря 1537 года, проводили вице-императора Васко да Гама, отправившегося основывать город своего имени в Антарктиде, столицу целого континента. Город он вёз с собой. Разобранные городские здания, архитектурного стиля изба-бревенчатая, в количестве тридцати двух штук. Плюс радиостанция, плюс угольная электростанция, с запасом угля для производства электричества и отопления, продукты питания — всё на год, для первых шести десятков населения столицы Антарктиды, колонистов-зимовщиков. Население там постоянным не будет, по понятным причинам. Каждые пару лет оно будет полностью заменяться, но город будет жить и развиваться. Как именно развиваться — должны предложить уже сами колонисты. С точки зрения науки, Антарктида — самый интересный континент на планете.
Шестнадцатого декабря 1537 года, в Маракайбо прибыл нежданный, но дорогой гость — Увейс-паша, великий визирь Османской Империи. Прибыл без предупреждения, но ему можно, он друг, а друзья и должны приходить в гости запросто, им всегда рады. Увейс-паша прибыл поздравить соседей с обручением наследников и пообщаться с умными людьми о грядущем. Свой особняк у османов в Маракайбо имелся, их бывшее «консульство», имелась и их мечеть Сулеймание по соседству с этим особняком, так что никаких неудобств великий визирь не испытает, не такой уж он тут и гость, раз собственной жилплощадью владеет.
Восемнадцатого прибыли Василий Третий и Мария Первая, вместе с канцлерами: князем Иваном Фёдоровичем Бельским, герцогом Мальмё, и сэром Томасом Мором, герцогом Саффолк, герцогом Глазго, герцогом Осло и графом Нортумберленд.
Наследник-цесаревич и принц Уэльский, Иван Васильевич Рюрикович-Тюдор, с «дядькой», князем Семёном Фёдоровичем Бельским, графом Тринидад-и-Тобаго, приехал в Маракайбо на поезде, двадцать второго декабря. С собой Иван Васильевич привёз всю свою заводскую команду — сорок два подростка-приятеля, будущих сподвижников и соратников.
Праздновали, как всегда, торжественно и роскошно. Рождество, обручение, Новый год, Крещение. Савелий подарил обручившимся уже огранённые южноафриканские бриллианты, а Увейс-паша огромные рубины. Юные ещё совсем, будущие супруги, но уже сейчас видно, что пара получится красивая. Да и гормональная химия между ними точно возникла. Совет, да любовь!
После праздников, сели обсудить дела грядущие. В большой компании: Савелий, Василий Третий, Мария Первая, Генрих Первый, Эль Чоло, Увейс-паша, сэр Томас Мор, князь Иван Бельский, Родриго Пике и Нууно Вимка. Четыре монарха, три вице-императора, два канцлера и великий визирь. Очень представительная компания.
Увейс-паша заявил о намерении султана Сулеймана Великолепного захватить всю Францию, низложить и казнить Франциска Первого, и упразднить его Империю. За вероломное нападение на своего тогдашнего союзника и публичные оскорбления.
— Мы считаем Нормандию, Бретань, Пуату и Аквитанию владениями Британской короны, временно захваченными французскими королями, — объявил свою позицию сэр Томас Мор, лорд-канцлер Британского королевства.
— Временно захваченными уже четыре века назад, — заметил Увейс-паша.
— И тем не менее. Мы хотели бы вернуть эти владения.
— Вы готовы вступить в войну?
— Мы готовы выкупить их после войны у Османской Империи за триста тысяч ливров, но не разорёнными. Выкупить в суверенную собственность, разумеется.
— Пятьсот тысяч. Триста слишком мало за такие владения, да ещё и не разорённые. Триста мы там возьмём только добычей.
— Триста, — твёрдо повторил сэр Томас Мор, — за триста их уступит нам Франциск Первый Валуа, когда вы начнёте наступление на Париж. Тогда вам не достанется ничего, а он на эти триста тысяч соберёт и вооружит ещё одну армию.
— Весомый аргумент, — согласился Увейс-паша, — я постараюсь убедить султана, своего брата, согласиться на эту сделку.
— Тогда и я хотел бы кое-что выкупить. — друг Энрике взглядом попросил поддержки у Савелия, тот кивнул в подтверждение, — Владения моих предков на юге Франции, на границе с владениями Империи и британской Аквитанией: сеньорию д'Альбре, графства Фуа, Бигорр, Перигор и Арманьяк, виконтства Беарн, Лимож и Марсан. Тоже не разграбленными и тоже в суверенное владение за шестьдесят тысяч. Только заплатить за них я буду готов через два года.
— Это всё осложняет, ваше величество. Мне будет очень сложно убедить султана, моего брата, что это выгодная сделка. Очень дёшево, да ещё и с отсрочкой на два года. Если у вас нет сейчас денег, то они не достанутся Франциску Валуа, а именно это сейчас самое главное для нас.
— Мы готовы предоставить его величеству кредит, — взял слово Савелий, — шестьдесят тысяч вы получите сразу, а мы подождём два года.
— Шестьдесят — мало, ваше императорское величество, при всём уважении. Это меньше стоимости одного «винджаммера» в Сингапуре.
— Вы хотите потратить эти деньги на корабли?
— Если мы заключим с нашими уважаемыми европейскими соседями договор о ненападении под ваши гарантии, то корабли нам очень интересны. Не скрою, нас сильно беспокоит чрезмерное усиление Персидской Империи, еретиков-шиитов.
— Один корабль вы получите за родовые владения короля Западной Германии. Такой вариант устроит вашего брата, султана, уважаемый Увейс-паша?
— Это уже лучше, ваше императорское величество. Вы гарантируете Османской Империи договор о ненападении с европейскими соседями?
— Я гарантирую исполнение такого договора, но не Османской Империи, а лично моему другу, султану Сулейману Великолепному, дай ему Аллах долгих лет жизни. С наследником султана Сулеймана Первого, мы будем договариваться отдельно. Вы ведь и сами пока не знаете, кто ему наследует и когда, так что не стоит загадывать так далеко вперёд. Устроит вас такая гарантия?
— Полагаю, что да, ваше императорское величество, но подтвердить всё должен сам султан. Это не займёт много времени, в Лионе теперь тоже есть радиостанция.
Согласие на заключение этих сделок, Сулейман Великолепный своему брату и великому визирю дал. Не сразу дал, через пару дней размышлений, и обмена шестнадцатью шифрованными телеграммами, но дал. Правда, Британскому королевству пришлось согласиться на выкуп ещё и Пикардии за шестьдесят тысяч, которая оказывалась отрезана от остальных османских владений во Франции Нормандией и Артуа, но и это согласовать удалось. Сэру Томасу Мору не потребовался даже кредит, Британия очень хорошо зарабатывала на угле из Кардиффа, норвежской никелевой руде и английской шерсти.
Средиземное море, если вынести за скобки Империю Инков и герцогство Эгейских островов, должно было стать османским, зато всё Атлантическое побережье полностью отходило Тройственному союзу. Разумный компромисс за разумные деньги. Четырнадцатого января 1538 года, договор о ненападении и добрососедстве, с приложениями договоров о продаже владений в северо-западной Франции, был подписан пятью сторонами: Империей Инков, Османской Империей, Русским царством, Британским королевством и королевством Западная Германия. Осталась сущая мелочь — добить едва живую Францию, в том числе и в Магрибе, до обвала цены на серебро.
Гостей проводили девятнадцатого января, договорившись на следующую праздничную неделю собраться уже в Тауантинсуйу. В новой столице Империи Инков нет христианского храма, зато там у всех собственные дворцы с домовыми церквями, в одной из них и состоятся все необходимые праздничные службы. А ещё там вступают в строй железные дороги — от Нью-Йорка и Челябинска на Атлантическом побережье Северной Инки, до Сент-Луиса и Миннеаполиса, почти в самом центре континента.
Железные дороги интересны всем. В Русском царстве и королевстве Западная Германия их строительство уже началось, в Британском королевстве выкупаются участки земли под строительство, да и Османской Империи это нужно. Увейс-паша прокатился до Медельина и обратно, набрался самых положительных впечатлений и пообещал приложить все силы, чтобы организовать визит в Тауантинсуйу самого султана Сулеймана Великолепного. Если, конечно, в этой летней кампании удастся добить Францию. Хотя бы в Европе.
Эль Чоло снова уехал шаманить и общаться с Духами в Тиуанако, а Савелий решил вернуться в Северную Инку, но не сразу в столицу, а провести инспекцию городов, в которых до сих пор, к своему стыду, так ни разу и не побывал: Хьюстона, Нового Орлеана, Майами, Саванны и Бостона. До Тауантинсуйу, император добрался только к середине мая 1538 года.
Значимых событий в Европе пока не случилось, но расшифровку переговоров противостоящих сторон читать было очень интересно. Сулейман Первый решил не биться в подготовленные французами укрепления в Клермоне, где во главе основной, стодвадцатитысячной армии его ждал сам Франциск Валуа, а вместо этого атаковать сорокатысячный корпус коннетабля, герцога Шарля де ла Тремуй в Дижоне и наступать на Париж с запада.
В движение, османская армия пришла двадцать первого мая, в движение сразу в трёх направлениях. Сам Сулейман форсированными маршами вёл девяносто тысяч к Дижону; шахзаде Махмуд, сорокатысячный корпус в Монлюсон, перекрывая Франциску дорогу на Бурж, Орлеан и Париж: а Увейс-паша тоже, с сорока тысячами, в Мулен, на дорогу от Клермона к Дижону. Марсель и Лион, османы оставили практически беззащитными, только с городскими гарнизонами, в десять и восемь тысяч человек, с самодельным вооружением. Эти гарнизоны, французы смяли бы оба, самое долгое, за неделю, если бы атаковали именно их. Однако, первая предложенная Сулейманом жертва принята императором Франции не была.
Корпуса шахзаде Махмуда и Увейс-паши поодиночке были слишком слабы, чтобы надолго задержать армию Франциска, но они расположились всего в сорока километрах друг от друга, в одном дневном переходе и объединялись сразу, как только Франциск выберет дорогу. Объединялись раньше подхода французов на одной из хорошо подготовленных к обороне позиций. Достаточно хорошо подготовленных, чтобы задержать французов на несколько дней и нанести им значительный урон. Ещё одна жертва, на этот раз почти половины армии, но её ценой выигрывался темп для взятия беззащитного Парижа. Франциск и это просчитал, поэтому погнал свою армию к Парижу крюком через запад, через Лимож, Пуатье, Тур и Орлеан, приказав своему коннетаблю стоять в Дижоне насмерть.
Герцог де ла Тремуй приказ выполнил буквально. Он задержал Сулеймана на четыре дня, ценой собственной жизни и всего своего корпуса. В Париж император Франции успел первым, в город он вошёл двадцать восьмого июня и сразу приказал готовиться к осаде. Отступать больше некуда. Монжуа! Сен Дени! Победа, или смерть!
Всех, способных держать в руках оружие, парижан мобилизовали и вооружили гладкоствольным старьём, в всех неспособных, в том числе женщин и детей, привлекли к строительству укреплений и баррикад в самом городе.
Армия османов объединилась в Кретейе третьего июля 1538 года. В Дижоне их потери составили почти тридцать тысяч, поэтому численно французы даже превосходили — сто шестьдесят тысяч у Франциска, если считать мобилизованных парижан, против ста сорока у Сулеймана. Если считать парижан, да. Но считать их условно боеспособными можно только в обороне, за стенами и баррикадами, а атаковать османы не стали. Сулейман приказал организовать осаду и собирать под Париж подкрепления из гарнизонов Италии и Швейцарии. Придут они не скоро, только к осени, но придут, в то время как французам ждать подкреплений вообще неоткуда.