Как только оклахомские суды сочли дело Рона завершенным и был назначен день казни, его адвокаты развили энергичную деятельность по обращению в федеральные инстанции и приступили к следующему этапу апелляций. Эта процедура называется «habeas corpus» – латинское выражение, означающее передачу лица, содержащегося под стражей, в вышестоящий суд. Судебный приказ о такой передаче требует, чтобы заключенный предстал перед вышестоящим судом для определения законности содержания его под стражей.
Дело Рона было поручено Джанет Чесли, адвокату Службы защиты неимущих в Нормане. У Джанет был большой опыт работы с habeas corpus, и она привыкла к бешеному темпу, которого требует составление в последнюю минуту ходатайств и апелляций и при котором нужно все время смотреть на часы, чтобы не опоздать и подать материалы до наступления момента экзекуции. Она встретилась с Роном, объяснила ему, в чем состоит процедура, и заверила, что он получит отсрочку. В ее работе подобные беседы не были чем-то необычным, и ее клиенты, несмотря на понятную нервозность, обычно верили ей. Назначение даты казни – дело серьезное, но никто еще не был казнен, пока не завершится апелляционный процесс habeas corpus.
Однако Рон был необычным клиентом. Официальное объявление даты смерти повергло его в еще большее безумие. Он считал дни и не верил в обещания Джанет. Часы тикали беспрерывно, камера смерти ждала его.
Прошла неделя, за ней другая. Рон проводил много времени в молитвах и чтении Библии. Он также много спал и перестал кричать. В лекарствах его не ограничивали. В «загоне» царили тишина и напряженное ожидание. Заключенные внимательно следили за всем происходящим, им было интересно: неужели штат действительно казнит такого сумасшедшего, как Рон Уильямсон?
Так минуло три недели.
Региональный суд США по восточной Оклахоме находится в Мускоги. В 1994 году там было два судьи, ни один из которых не любил дел, связанных с habeas corpus и правовыми спорами, а они поступали вагонами. У каждого осужденного имелись жалобы и спорные вопросы, большинство претендовали на невиновность и обвиняли судебные инстанции в злоумышленном использовании против них процессуальных законов. У некоторых осужденных на смерть были настоящие адвокаты, иногда – из крупных фирм, их заявления составляли толстые тома, были конструктивны и с ними следовало считаться. Основное же тюремное население представляло свои интересы само. У этих осужденных не было недостатка в советчиках из бывших судебных служащих, которые являлись полными хозяевами в тюремных юридических библиотеках и торговали своими советами за сигареты. Если осужденный не подавал ходатайства о habeas corpus, он наверняка выдвигал иски по поводу плохой пищи, холодного душа, слишком тесных наручников, недостатка солнечного света, против злобных охранников. Список жалоб был длинен.
Большинство исков не заслуживали внимания и бывали тут же отклоняемы и отсылаемы в Денвер, в Десятый апелляционный судебный округ, головное учреждение для разбросанных по стране федеральных округов, включая Оклахому.
Апелляция, составленная Джанет Чесли, случайно попала к судье Фрэнку Сэю, назначенцу Джимми Картера, занявшему должность в 1979 году. Судья Сэй был родом из Семинола и до своего федерального назначения одиннадцать лет являлся региональным судьей Двадцать второго региона, включающего округ Понтоток. Он прекрасно знал город Аду, тамошний суд и тамошних адвокатов.
В мае 1971 года судья Сэй ездил в Ашер, где произносил речь на выпускных торжествах местной школы. Одним из семнадцати тогдашних выпускников был Рон Уильямсон.
После семнадцати лет судейской службы Сэй не проявлял особой кропотливости в работе над делами habeas corpus,[6] которые оседали на его столе. Петиция Уильямсона поступила в его офис в сентябре 1994 года, за несколько дней до срока исполнения приговора. Он подозревал – а если признаться честно, точно знал, – что адвокаты по таким делам зачастую до последнего затягивают подачу апелляций, чтобы он и другие федеральные судьи были вынуждены санкционировать отсрочку казни до тех пор, пока не будут соблюдены формальности. Он нередко думал: что должен испытывать томящийся в камере заключенный, пока его адвокаты ведут рискованную игру с федеральным судьей?
Это была неглупая игра, и, хотя судье Сэю она не нравилась, он понимал соображения адвокатов и отсрочки порой предоставлял, однако никогда не назначал нового суда по делу habeas corpus.
Как обычно, первым петицию прочел Джим Пейн, государственный магистрат федерального суда. Пейн был известен своими консервативными взглядами и такой же нелюбовью к работе над делами habeas corpus, как и судья Сэй, но его очень уважали за врожденную честность. В течение многих лет его обязанностью было просматривать все апелляции по habeas corpus и отбирать из них те, в которых содержались достаточно обоснованные претензии. Такие дела хоть и редко, но встречаются, поэтому Пейн никогда не ослаблял внимания.
Для Джима Пейна это была очень ответственная работа. Пропусти он нечто таящееся в глубине объемистого дела, и невиновный человек может быть казнен.
Исковое заявление Рона было так хорошо написано Джанет Несли, что захватило его внимание с первого же абзаца, и к тому времени, когда он закончил читать его, у него были весьма существенные сомнения в том, что суд над Роном вершился справедливо. Аргументы адвоката сводились к тому, что подсудимому не была оказана адекватная юридическая защита, что сам подсудимый является душевнобольным и что сравнительный анализ волос, на котором базировалось обвинение, – весьма ненадежное доказательство.
Джим Пейн прочел заявление дома, вечером, а на следующее утро встретился в судьей Сэем и изложил ему свою рекомендацию отсрочить исполнение приговора. Судья Сэй относился к своему магистрату с глубоким уважением и, всесторонне обсудив с ним дело Уильямсона, согласился отсрочить казнь.
После двадцати трех дней беспрерывных молитв и наблюдения за часовыми стрелками Рон был уведомлен, что его казнь откладывается на неопределенное время. Смерть выпустила его из своих когтей за пять дней до роковой встречи с ядовитой иглой.
Джим Пейн передал исковое заявление Рона своему секретарю Джейл Сьюард, которая прочла его, согласилась, что дело требует глубокого изучения, и, в свою очередь, передала его новичку-стажеру Вики Хилдебранд, которая ввиду самого низкого ранга в офисе носила неофициальный титул «клерка смертной казни». До учебы на юридическом факультете Вики была социальным работником и сразу же безропотно приняла на себя роль «кровоточащего сердца» в умеренно-консервативном офисе судьи Сэя.
Дело Уильямсона было ее первым делом habeas corpus, связанным со смертной казнью, и первый же абзац захватил ее:
Это странное дело, в котором сон обернулся кошмаром для Роналда Кита Уильямсона. Его арестовали почти через пять лет после того, как было совершено преступление, – когда свидетель, который мог подтвердить его алиби, был уже мертв. Дело почти полностью основывалось на «признании», которое относилось исключительно ко сну психически больного человека, Рона Уильямсона.
По мере чтения Вики все больше поражала недостаточность убедительных доказательств, представленных суду, и непродуманность стратегии защиты. Закончив читать дело, она испытывала серьезные сомнения относительно виновности Рона.
Вики спросила себя, хватит ли ей мужества для этой работы? Все ли исковые заявления о пересмотре дел будут такими же убедительными? Не будет ли она по доброте душевной верить каждому осужденному на смерть? Она доверилась Джиму Пейну, который придумал следующий план. Они попросят Джейл Сьюард, придерживавшуюся центристских взглядов, тоже ознакомиться с делом и высказать свое мнение. Всю пятницу Вики копировала длинную стенограмму судебного процесса в трех экземплярах – для всех членов «группы заговорщиков». Каждый из них потратил выходные на добросовестнейшее чтение стенограммы, и когда в понедельник утром они собрались вместе, вердикт оказался единогласным. Все – левое крыло, правое крыло и центр – согласились, что в деле Рона Уильямсона правосудие не восторжествовало. Они не только не сомневались, что судебный процесс был проведен с нарушением конституционных норм, но и вполне допускали, что Рон вообще мог оказаться невиновным.
Их заинтересовали ссылки на «Сны Ады». В заявлении Джанет Чесли много места было уделено «сонным признаниям» Рона, которые он якобы сделал. Он прочел книгу вскоре после своего ареста, она была с ним в камере, когда он рассказывал Джону Кристиану о своих тюремных видениях. Прошло семь лет с тех пор, как книга вышла в свет, ее уже не было в продаже, но Вики нашла несколько экземпляров в букинистических магазинах и в библиотеках. Все трое быстро прочли ее, и их подозрения относительно правоохранительных органов Ады стали еще сильнее.
Поскольку судья Сэй был известен своим резким отношением к делам habeas corpus, было решено, что Джим Пейн поговорит с ним наедине и попробует сломать лед в отношении дела Рона Уильямсона. Судья внимательно выслушал его, потом Вики и Джейл. Все трое были уверены, что пересмотр дела необходим, и судья в конце концов согласился лично изучить дело.
Он знал и Билла Питерсона, и Барни Уорда, и большую часть остальной тамошней правоохранительной братии. Барни он считал своим старым приятелем, а Питерсона недолюбливал. По правде сказать, его не удивили ни та небрежность, с какой был проведен суд, ни неубедительность доказательств, на которых строилось обвинение. В Аде вообще происходили странные события, и судья Сэй уже много лет был наслышан о дурной репутации тамошней полиции. Особенно его беспокоил недостаток контроля со стороны судьи Роналда Джонса за соблюдением судебной процедуры. Недобросовестная работа полиции и лукавое обвинение не были неожиданностью, но обязанность судьи – гарантировать честное рассмотрение дела.
Не удивило его и то, что Апелляционный уголовный суд не усмотрел ничего противоправного в процедуре суда.
Убедившись, что правосудие не было осуществлено, он вместе со своими сотрудниками принял решение о полном пересмотре дела.
Деннис Фриц потерял связь с Роном. Он написал одному его старому другу, но письмо вернулось за отсутствием адресата.
Ким Маркс и Лесли Делк ездили в Коннер, чтобы побеседовать с Деннисом в связи с расследованием, которое они вели. Они привезли с собой запись признания Рики Джо Симмонса и дали ему ее посмотреть. Деннис, как и Рон, страшно разозлился: оказывается, существует некто, признавшийся в убийстве, за которое осудили их, а суд об этом даже не уведомили. Деннис завязал переписку с Ким Маркс, и она держала его в курсе того, как развивается дело Рона.
Как завсегдатай юридической библиотеки Деннис был в курсе всех слухов, циркулировавших в юридических кругах, и знал все последние судебные решения. Он и его товарищи-заключенные из бывших юристов не пропускали ни единой новости в сфере уголовного производства. Первое упоминание об анализе ДНК появилось в начале 1990-х годов, и Деннис прочел все, что было опубликовано на эту тему.
В 1993 году отдельный сюжет в программе Фила Донахью был посвящен четырем мужчинам, которых оправдали благодаря анализу ДНК. Передача нашла горячий отклик, особенно в тюрьмах, и послужила катализатором движения против судебных ошибок по всей стране.
Одна группа, «Проект „Невиновность“», уже успевшая привлечь к себе внимание, была основана в 1992 году нью-йоркскими адвокатами Питером Ньюфелдом и Барри Скеком. Они на некоммерческой основе организовали при юридической школе Бенджамина Н. Кардозо класс, в котором студенты работали над изучением судебных дел под руководством кадровых юристов. Ньюфелд имел огромный опыт работы в Бруклине. Скек являлся экспертом-криминалистом, специалистом в области ДНК и прославился как один из адвокатов О. Дж. Симпсона.
Деннис очень внимательно следил за ходом процесса над Симпсоном и, когда тот закончился, стал подумывать о том, чтобы связаться с Барри Скеком.
В 1994 году, накопив множество жалоб на условия содержания в блоке H, «Международная амнистия» провела тщательное обследование этого места заключения. Было обнаружено много нарушений международных стандартов, включая подписанные Соединенными Штатами конвенции, и отмечено слабое исполнение официально принятых внутри страны установлений. Камеры были слишком тесными, их обстановка не отвечала установленным требованиям, освещение и вентиляция также не соответствовали нормам, в камерах отсутствовали окна, и заключенные, таким образом, были лишены естественного освещения. Неудивительно, что площадки для физических упражнений были признаны излишне огороженными и недопустимо маленькими по площади. Многие заключенные жертвовали ежедневным часом прогулки, предпочитая хоть на это короткое время остаться наедине с собой. Не велось преподавание по программам уровнем выше общеобразовательной школьной. Заключенным не разрешалось работать. Богослужения были строго ограничены. Изоляция некоторых узников чрезмерно строга. Система питания требовала полной реорганизации.
В заключение «Международная амнистия» отмечала, что условия содержания заключенных в блоке H являются жестокими, бесчеловечными, а отношение к узникам – унизительным, что является нарушением международных норм. Нахождение в подобных условиях в течение определенного периода времени «может оказать пагубное воздействие на физическое и душевное здоровье заключенных».
Доклад был напечатан, но для тюрьмы обязательной силы не имел. Однако он подлил масла в огонь некоторых исков, предъявленных тюрьме заключенными.
После трех пропусков шестеренки оборудования камеры смерти заскрипели снова. 20 марта 1995 года Томас Крассо, тридцатидвухлетний белый, был казнен, проведя в блоке смертников всего два года. Хотя это было и трудно, Крассо сумел остановить процедуру подачи апелляций и положить конец мучительному ожиданию.
Следующим стал Роджер Дейл Стаффорд, печально известный Бифштекс. Его казнь была одной из самых примечательных. Массовые убийства в крупных городах привлекают большое внимание прессы, и Стаффорд встретил свой конец в ореоле славы. Он провел в блоке смертников пятнадцать лет, и его дело было использовано полицией, прокуратурой и особенно политиками как яркий пример, демонстрирующий порочность системы апелляций.
11 августа 1995 года произошла странная экзекуция. Роберт Бречин, сорокалетний белый, едва дотянул до камеры смерти. Накануне казни он проглотил пригоршню обезболивающих таблеток, которые ему каким-то образом удалось тайно накопить и спрятать. Его покушение на самоубийство было последней попыткой послать к черту всю систему правосудия, но система возобладала. Надзиратели нашли Бречина без сознания и мгновенно отвезли в больницу, где ему промыли желудок и привели в состояние, приемлемое для того, чтобы отправить его обратно в блок H и убить «как положено».
Судья Сэй дал распоряжение своим сотрудникам тщательнейшим образом проверить все аспекты дела Уильямсона. Они корпели над стенограммой, включавшей запись всех этапов судебной процедуры, начиная с предварительных слушаний. Они систематизировали всю обширную медицинскую документацию Рона. Изучали полицейские отчеты и доклады экспертов Оклахомского отделения ФБР.
Нагрузка была распределена между Вики Хилдебранд, Джимом Пейном и Джейл Сьюард. Это стало для них коллективным проектом, в ходе работы над которым не было недостатка в идеях и энтузиазме. Процесс был проведен недобросовестно, имело место явное нарушение норм правосудия, и они горели желанием восстановить справедливость.
Судья Сэй никогда не доверял сравнительному анализу волос. Однажды он председательствовал в федеральном суде, где рассматривалось дело, грозившее подсудимому смертной казнью. Главным свидетелем обвинение выставило ведущего эксперта ФБР по сравнительному анализу волос. Его квалификация была безупречна, и ему не раз доводилось свидетельствовать в судах, но на судью Сэя это не произвело впечатления. Эксперту не было предоставлено слово, и он был исключен из списка свидетелей.
Вики Хилдебранд вызвалась провести исследование прецедентов использования волосяного анализа в качестве улики. В течение нескольких месяцев она изучала десятки дел и научных статей и пришла к выводу, что все это полная чушь. Анализ был настолько ненадежным, что его результаты вообще не следовало принимать во внимание в ходе судебных процессов. Судья Сэй к этому выводу пришел много ранее.
Джейл Сьюард сосредоточилась на Барни Уорде и допущенных им ошибках. Джим Пейн изучал нарушения «правила Брейди». В течение нескольких месяцев команда работала почти исключительно над делом Уильямсона, откладывая его лишь для других сверхнеотложных дел. Предельного срока их работа не имела, но судья был «бригадиром», не терпящим праздного времяпрепровождения. Его сотрудники работали по ночам и выходным. Они читали и редактировали друг друга и, снимая с дела слой за слоем, раскапывали все больше ошибок. По мере накопления этих судебных ошибок рос и их энтузиазм.
Джим Пейн ежедневно докладывал о ходе работы судье, который, как и ожидалось, не скупился на комментарии. Он знакомился с первоначальными вариантами текстов своих сотрудников, редактировал их и возвращал на доработку.
Когда стало очевидно, что пересмотр дела будет назначен, судья Сэй забеспокоился. Барни был его старым другом, чьи лучшие годы остались позади, он будет глубоко уязвлен критикой. И как прореагируют жители Ады на то, что их бывший судья принял сторону «мерзкого убийцы» Рона Уильямсона?
Все в команде знали, что их работа будет тщательнейшим образом проверяться на следующем уровне, в Десятом апелляционном судебном округе в Денвере. Что, если там аннулируют их выводы? Достаточно ли они сами уверены в том, что делают? Смогут ли представить достаточно аргументов, чтобы убедить вышестоящую инстанцию?
Почти год команда трудолюбиво работала под руководством судьи Сэя. И наконец 19 сентября 1995 года, через год после приостановки распоряжения об исполнении приговора, судья вынес постановление о передаче арестованного в вышестоящий суд и санкционировал пересмотр дела.
Заключение, сопровождавшее это постановление, содержало сто страниц, было исчерпывающим и являло собой шедевр юридического анализа и обоснования. Простым, однако научным языком судья Сэй требовал наложить самое строгое взыскание на Барни Уорда, Билла Питерсона, Департамент полиции Ады и Оклахомское отделение ФБР. И хотя он немного сдержал свой пыл, говоря о ненадлежащем исполнении обязанностей судьей Джонсом, нетрудно было догадаться, что он на самом деле думает по этому поводу.
Дело Рона подлежало пересмотру по многим причинам, главной из которых была неэффективная адвокатская помощь. Ошибки, допущенные Барни, оказались многочисленны и грубы. Не был поставлен вопрос о психической дееспособности клиента; не были добыты и представлены улики, свидетельствующие против Глена Гора; проигнорирован тот факт, что Терри Холланд давала показания также против Карла Фонтено и Томми Уорда; до сведения жюри не был доведен факт существования признания Рики Джо Симмонса в убийстве и присяжным не была показана видеозапись этого признания, хотя в конце концов она оказалась в распоряжении Барни; не предпринята попытка дезавуировать «сонные признания» Рона и изъять их из списка улик до начала суда; не были вызваны контрсвидетели на этапе определения наказания.
Билл Питерсон и полицейские обвинялись в сокрытии видеозаписи 1983 года, запечатлевшей повторное испытание Рона на полиграфе, и иных оправдательных доказательств; в том, что они предъявили суду признания, в их числе «сонные признания» Рона, добытые сомнительными методами; в том, что они вызвали в суд и подвели под присягу тюремных осведомителей; передали в суд дело, не имея практически никаких физических улик.
На основании изучения прецедентов использования сравнительного анализа волос в качестве улики судья Сэй весьма энергично утверждал, что подобный анализ слишком ненадежен и всем судам следует запретить принимать его результаты в качестве доказательств. Он критиковал экспертов Оклахомского отделения ФБР за ненадлежащее хранение и работу с образцами волос Фрица и Уильямсона в процессе следствия.
Билл Питерсон, судья Джонс и судья Джон Дэвид Миллер обвинялись в том, что не приостановили процесс для выяснения вопроса о психическом здоровье Рона.
Судья Джонс совершил ошибку, назначив слушания по вопросу о нарушении «правила Брейди» после завершения суда. Его отказ удовлетворить просьбу Барни и обеспечить предоставление в распоряжение защиты эксперта-криминалиста, который мог бы оспорить мнение эксперта Оклахомского отделения ФБР, также является ошибкой, подлежащей обжалованию.
С точностью хирурга судья Сэй вскрывал все просчеты, допущенные в ходе суда, и выставлял на посмешище вынесенный Рону приговор. В отличие от Оклахомского апелляционного уголовного суда, дважды изучавшего дело, судья Сэй сумел увидеть ошибочность приговора и дал себе труд исследовать все аспекты дела.
В конце своего заключения он приписал нечто необычное – эпилог. В нем, в частности, говорилось:
Размышляя о собственном решении, принятом по этому делу, я сказал другу, непрофессионалу, что доверяю фактам и закон предписывает мне назначить новый суд для человека, который был признан виновным и осужден на смертную казнь.
– Он убийца? – спросил меня друг.
Я ответил ему просто:
– Этого мы не узнаем до тех пор, пока над ним не свершится справедливый и честный суд.
Да покарает нас Бог, если мы здесь, в нашей стране, будем отворачиваться, когда казнят людей, суд над которыми не был праведным. Это чуть не случилось в данном деле.
В качестве жеста вежливости судья Сэй послал копию своего заключения Барни Уорду с припиской, в которой говорилось, что он весьма сожалеет, но у него нет выбора. Барни до конца жизни с ним не разговаривал.
Хотя Вики Хилдебранд, Джейл Сьюард и Джим Пейн были уверены в своей работе, предавая ее публичности, они все же испытывали опасения. В Оклахоме не приветствовали, когда осужденному на смертную казнь назначали пересмотр дела. Положив год своей жизни на дело Рона, юристы не сомневались в себе, но не хотели, чтобы судья Сэй и его офис подверглись критике.
«Прокуратура торжественно обещает сражаться до последнего против постановления о пересмотре дела» – гласил заголовок в «Ада ивнинг ньюз» 27 сентября 1995 года. Статья сопровождалась школьной фотографией Рона Уильямсона с одной стороны текста и портретом Билла Питерсона – с другой. Репортаж начинался так:
Разозленный Билл Питерсон заявил, что в случае необходимости готов выступить в Верховном суде Соединенных Штатов, чтобы не оставить камня на камне от недавнего постановления федерального судьи, назначившего новый суд над приговоренным к смерти за убийство в округе Понтоток Роналдом Китом Уильямсоном.
К счастью, по крайней мере для Питерсона, он не имел возможности отправиться в Вашингтон, чтобы отстаивать там свои взгляды на это дело. Далее он сообщил, что получил заверения от генерального прокурора штата в том, что тот лично позаботится, чтобы протест в Десятый апелляционный судебный округ был отправлен «немедленно», и цитировал его слова:
Я потрясен, ошеломлен, зол, выбит из колеи. После того как дело прошло через столько апелляционных инстанций и было на всех этапах так тщательно изучено и перепроверено, не вызвав ни у кого и тени сомнения в справедливости приговора, зачем потребовалось еще одно мнение?! В этом просто нет никакого смысла.
Питерсон не потрудился упомянуть, а репортеры не потрудились указать ему на то, что дела всех осужденных на смертную казнь согласно процедуре проходят стадию habeas corpus и попадают в конце концов в федеральный суд, который рано или поздно выносит то или иное решение.
Но Питерсона было не удержать. Он продолжал:
Это дело дважды рассматривалось в Верховном суде Соединенных Штатов. И в обоих случаях суд утвердил приговор и отклонил ходатайства о пересмотре дела.
Не совсем так. Верховный суд Соединенных Штатов никогда не рассматривал дело Рона по существу; на самом деле, отказывая в изъятии дела из производства нижестоящего суда и передаче его в вышестоящий, Верховный суд отказывался разбирать дело и отсылать его обратно в Оклахому. Такова была стандартная практика.
Козырные аргументы Питерсон приберег напоследок. Судья Сэй в сноске к своему заключению процитировал книгу Роберта Мейера «Сны Ады» и сослался на многочисленные прецеденты, когда в том же суде приговоры были основаны на «сонных признаниях». Питерсон возмутился тем, что в судебном постановлении ссылались на какую-то книгу, и заявил – видимо, едва удерживаясь от смеха: «Это просто неправда, что три человека – Уильямсон, Фонтено и Уорд – были осуждены на основании „сонных признаний“».
Штат Оклахома оспорил постановление судьи Сэя в Десятом апелляционном судебном округе в Денвере. Хотя Рон был доволен случившимся поворотом событий и перспективой нового суда, он по-прежнему оставался в тюрьме, ежедневно борясь за выживание, пока процесс медленно двигался своим чередом.
Однако боролся он не один. Ким Маркс, его следователь, Джанет Чесли, его адвокат, и доктор Фостер были неутомимы в своих усилиях обеспечить ему надлежащую медицинскую помощь. Почти четыре года тюрьма отказывалась перевести Рона в СМБ, где имелись более подходящие для его лечения и содержания условия. СМБ находился в пределах видимости от блока H, туда легко было дойти пешком, но официально он был недоступен для заключенных-смертников.
Вот как описывала Ким Маркс состояние своего клиента:
Я была страшно напугана – не им, а за него. Я настаивала, что всем нам необходимо предпринять усилия, чтобы кто-нибудь выше рангом в системе исполнения наказаний позаботился об оказании ему помощи. Волосы у него отросли до плеч, и в них – множество желтых прядей, это он пытался рвать их на себе, а от никотина у него совершенно пожелтели не только пальцы, но и ладони. Зубы у него крошились и выпадали в буквальном смысле, это было видно невооруженным взглядом. Думаю, он еще и сам выдергивал их. Кожа была серая, потому что он, совершенно очевидно, не мылся неделями, и обтягивала кости так, словно под ней был только скелет. Одежда стояла колом, как будто ее не стирали, а тем более не гладили несколько месяцев. И он беспрерывно ходил. Он почти не мог разговаривать, а когда пытался, только брызгал слюной. Он совершенно ничего не понимал, и я по-настоящему боялась, что мы вот-вот его потеряем, что он умрет в тюрьме от заболеваний, вызванных психическими проблемами.
Джанет Чесли, Ким Маркс и Кен Фостер заваливали своими требованиями тюремных начальников всех уровней, их заместителей и помощников, которых за это время в Макалестере сменилось множество. Сьюзан Отто, директору Федерального управления общественных защитников и куратору Джанет, удалось подергать за кое-какие ниточки в Департаменте исправительных учреждений, и наконец в феврале 1996 года Джеймс Саффл, в то время высший чиновник департамента, согласился встретиться с Ким и Джанет. В самом начале встречи Саффл объявил, что поручил Рону Уорду, тогдашнему директору Макалестера, в виде исключения немедленно перевести Рона Уильямсона в СМБ.
В своей записке директору СМБ Рон Уорд признавал, что официально подведомственное тому медицинское учреждение не предназначено для заключенных-смертников.
Но я официально уполномочен Оклахомским департаментом исправительных учреждений в данном случае сделать исключение из правил работы Специального медицинского блока.
Что стояло за такой неожиданной сменой настроения? За две недели до того тюремный психолог направил заместителю директора тюрьмы конфиденциальное письмо насчет Рона Уильямсона. Помимо прочего, он приводил некоторые существенные причины для перевода Рона в СМБ:
Посовещавшись, мы пришли к единому мнению, что мистер Уильямсон является психопатом, и будет полезнее поместить его в учреждение, где возможно регулировать прием им лекарств. Следует отметить, что в нынешних условиях он упорно отказывается даже обсуждать вопрос о подобном регулировании.
В Специальном же медицинском блоке, как Вам известно, имеются более широкие возможности заставить больного принимать лекарства, когда это необходимо.
Персонал блока H устал от Рона, ему требовался перерыв. В письме, в частности, говорилось:
Нет никаких сомнений в том, что состояние мистера Уильямсона ухудшается с каждой неделей. Об этом постоянно докладывает персонал блока H, это вижу и я сам. Сегодня утром Майк Маллинз с сочувствием упомянул о неуклонной деградации мистера Уильямсона и о том, сколь враждебное отношение вызывают его психопатические припадки у остальных заключенных, что отрицательно сказывается на обстановке во всем юго-западном крыле.
Но главной причиной, по которой Рона следовало перевести в СМБ, была необходимость ускорить его казнь. В заключение письма говорилось:
По моему мнению, психопатические припадки мистера Уильямсона сейчас достигли такого уровня, при котором он может быть признан не подлежащим смертной казни. За время же, проведенное в СМБ, его состояние может улучшиться настолько, что правомочность исполнения приговора не будет вызывать сомнений.
Рона отвели в СМБ, приняли и выделили ему довольно хорошую камеру с окном. Доктор Фостер назначил ему новый медикаментозный курс лечения и стал внимательно следить за своевременным приемом лекарств. Хотя Рона отнюдь нельзя было назвать здоровым человеком, вел он себя тихо и перестал испытывать постоянные боли.
Однако он по-прежнему был неестественно худ и не мог отделаться от своих навязчивых идей. Тем не менее определенный прогресс был налицо, но 25 апреля, после трех месяцев пребывания в СМБ, Рона внезапно в одночасье выдернули из больничного блока и вернули в блок H на две недели. Разрешения медиков на подобный перевод не имелось, доктора Фостера даже не поставили в известность. И никому не дали никаких объяснений. Когда Рона вернули в СМБ, состояние его заметно ухудшилось. Доктор Фостер направил директору тюрьмы письмо, в котором описал вред, причиненный больному этим неожиданным переводом.
Как бы случайно внезапное возвращение Рона в тюрьму 25 апреля совпало с кануном очередной казни. 26 апреля казнили Бенджамена Брюера, в 1978 году зарезавшего в Талсе двадцатилетнюю студентку. Брюер ожидал казни более двенадцати лет.
Несмотря на пребывание в СМБ, Рон продолжал оставаться смертником, и нельзя было позволить, чтобы он пропустил драму убийства «коллеги» в блоке H.
Джанет Чесли подозревала, что столь неожиданный перевод на самом деле представляет собой некий юридический маневр. Штат Оклахома оспаривал в Десятом апелляционном судебном округе в Денвере постановление судьи Сэя, и были назначены устные дебаты. Скорее всего Рона вернули в тюрьму для того, чтобы не дать Джанет возможности воспользоваться аргументом о душевной болезни своего клиента, из-за которой его даже содержат в СМБ. Она просто взорвалась, когда впервые услышала о его переводе обратно в блок H, и последними словами поносила администрацию тюрьмы и адвокатов со стороны штата, занимавшихся апелляцией. Кончилось тем, что она пообещала не упоминать во время своего выступления о том, что Рон находится в СМБ.
Только тогда его вернули, однако урон ему уже был нанесен.
Деннис Фриц узнал добрую весть о том, что на федеральном уровне вынесено решение о пересмотре дела Рона. Ему такая удача не выпала. Поскольку его приговор не был смертным, он не имел адвоката и сам был вынужден составлять ходатайство о habeas corpus. На уровне регионального суда он проиграл в 1995 году, после чего апеллировал в федеральный Десятый округ.
Повторный суд над Роном оказался для Денниса событием горьким и радостным одновременно. Он был удручен, потому что его осудили по показаниям тех же свидетелей и на основании тех же фактов, тем не менее его апелляция на habeas corpus была отклонена. В то же время он искренне радовался за Рона.
В марте 1996 года, исчерпав свои возможности, он написал в «Проект „Невиновность“» и попросил их помощи. Студент-доброволец из этой организации ответил ему и прислал список вопросов. В июне он запросил результаты лабораторных анализов Денниса – волос, крови и слюны. Они аккуратно хранились у Денниса в камере, в отдельной папке, и он без промедления отправил их в Нью-Йорк. В августе он отослал им краткую историю своих апелляций, а в ноябре – полный текст стенограммы суда. Позднее в том же месяце он получил от «Проекта „Невиновность“» радостное известие: они официально приняли решение заняться его делом.
Начался интенсивный обмен корреспонденцией. Так проходили недели, месяцы. Десятый округ отклонил его апелляцию, а когда и Верховный суд в мае 1997 года отказался слушать его дело, Деннис, как и Рон, впал в депрессию. Все возможности апеллировать были исчерпаны. Все эти мудрые судьи в черных мантиях, обложенные толстыми сводами законов, не нашли никаких нарушений в том, как вершился над ним суд. Ни один из них не увидел очевидного: ошибочно осудили невинного человека.
Вероятность провести в тюрьме остаток своих дней, в которую он так долго и упорно отказывался верить, становилась реальностью.
В мае он направил в «Проект „Невиновность“» четыре письма.
В 1979 году в маленьком городке Окарке, расположенном чуть севернее Оклахома-Сити, два человека – Стивен Хэтч и Глен Эйк – ворвались в дом преподобного Ричарда Дагласа. После долгих пыток Даглас и его жена были застрелены. В двоих малолетних детей убийцы тоже выстрелили и оставили их умирать, но те чудом выжили. Стрелял Глен Эйк, за что и был приговорен к смертной казни, однако он добился пересмотра дела, поскольку во время первого суда судья отказался подвергнуть его психиатрической экспертизе. Его апелляция «Эйк против Оклахомы» стала вехой в истории местного правосудия. Повторный суд приговорил его к пожизненному заключению, которое он по сей день и отбывает.
Участие Стивена Хэтча непосредственно в убийстве было под большим вопросом, о нем горячо спорили, тем не менее он-то как раз получил высшую меру. 9 августа 1996 года Хэтча привязали к креслу-каталке и отвезли в камеру экзекуций блока H. Из комнаты свидетелей за казнью наблюдали уже взрослые дети Дагласов.
Глену Эйку, вне всяких сомнений – убийце, жизнь сохранили. Стивена Хэтча, который никого не убивал, казнили.
В 1994 году двадцатилетний индеец Скотт Дон Карпентер ограбил магазин в Лейк-Юфоле и убил хозяина. Проведя в блоке смертников всего два года, он сумел остановить процедуру апелляций и получил свою смертельную инъекцию.
10 апреля 1997 года Десятый апелляционный судебный округ в Денвере утвердил решение судьи Сэя. Суд не согласился с его предложением запретить принимать в судах в качестве улики результаты сравнительного анализа волос, но признал, что Рон Уильямсон был осужден на основании явно недостаточных улик.
В перспективе нового суда дело Рона было передано в отдел смертных казней Службы защиты неимущих, где под началом недавно назначенного руководителя Марка Барретта трудились восемь юристов. В силу особой сложности дела он решил заняться им сам. Первичные материалы, которые он получил, занимали шестнадцать коробок.
В мае 1997 года Марк Барретт и Джанет Чесли отправились в Макалестер навестить своего клиента. Джанет должна была заново представить Марка Рону. В последний раз они виделись в 1988 году, вскоре после прибытия Рона в блок F, когда Марк занимался его первой апелляцией.
Хорошо зная Джанет и Ким Маркс, а также большинство адвокатов Службы апелляций для неимущих и будучи наслышан о злоключениях Рона в блоке смертников, Марк был потрясен его состоянием. В 1988 году Рону было тридцать пять лет, он весил 220 фунтов, имел атлетическое сложение, уверенную походку, темные волосы и гладкое, как у ребенка, лицо. Спустя девять лет, в сорок три года он легко мог сойти за шестидесятипятилетнего. После года пребывания в СМБ он по-прежнему был тощ, бледен, неопрятен, похож на привидение и, совершенно очевидно, тяжело болен.
Тем не менее он был способен участвовать в довольно долгом разговоре о своем деле. Временами он отвлекался и принимался произносить совершенно бессмысленные монологи, но большую часть времени понимал, что происходит и как обстоит дело с новым судебным процессом. Марк объяснил ему, что будет сделан сравнительный анализ ДНК его крови, волос, слюны и спермы, найденных на месте преступления, результат будет точным, гарантированным и безоговорочно надежным. ДНК не лжет.
Рон не выказал ни малейших колебаний; напротив, он страстно желал, чтобы такой анализ был сделан.
– Я невиновен, – повторял он вновь и вновь. – Мне нечего скрывать.
Марк Барретт и Билл Питерсон согласились, что Рон будет подвергнут обследованию на предмет определения его умственной дееспособности. Договорились они также и об анализе ДНК. Питерсон очень настаивал на этом анализе, потому что не сомневался, что тот докажет виновность Рона.
С анализом пришлось, однако, повременить, потому что скромный бюджет Марка Барретта пока не позволял его сделать. Стоимость анализа предположительно составляла около пяти тысяч долларов. Такой суммы в течение ближайших нескольких месяцев у него не предвиделось. На деле она оказалась гораздо выше.
Поэтому Марк пока начал работать над будущими слушаниями о дееспособности. Он и его весьма высокообразованные сотрудники обобщили все медицинские записи и документы Рона. Они нашли компетентного психолога, который ознакомился с этой документацией, поговорил с Роном и был готов ехать в Аду, чтобы выступить в качестве свидетеля защиты.
После двух путешествий в Оклахомский апелляционный уголовный суд, годичной задержки в офисе судьи Сэя, двух бесполезных, но необходимых «заездов» в Вашингтон, в Верховный суд США, и несметного количества рутинных бумаг, летавших туда-сюда между всеми этими инстанциями, дело «Штат Оклахома против Роналда Кита Уильямсона» вернулось домой.
Прошло десять лет с тех пор, как четверо полицейских окружили Рона, косматого, без рубашки, бредущего по городу со своей увечной газонокосилкой в поисках работы, и арестовали за убийство.
Предписание о предоставлении арестованного в суд (юридич.).