Том Ландрит был понтотокцем в третьем поколении. В Аде он учился в школе и играл за футбольную команду округа в двух чемпионатах штата. Колледж и юридический факультет он окончил в Оклахома-Сити и, сдав экзамен на право выступать в суде, обосновался в родном городе, поступив в маленькую адвокатскую фирму. В 1994 году он баллотировался на должность окружного судьи и легко победил Дж. С. Мэйхью, который в 1990 году победил Роналда Джонса.
Судья Ландрит был хорошо знаком с Роном Уильямсоном и делом об убийстве Дебби Картер, и когда Десятый округ утвердил решение судьи Сэя, он уже знал, что дело вернется в Аду, в его суд. Весьма характерно для маленьких городов: Том Ландрит представлял интересы Рона, когда того судили за вождение в нетрезвом виде в начале 1980-х; в течение недолгого времени они играли в одной софтбольной команде; с Джонни Картером, дядей Дебби, Ландрит в школе играл в футбол; а с Биллом Питерсоном они были старыми друзьями. Во время суда над Роном за убийство в 1988-м Ландрит из любопытства несколько раз заглядывал в зал суда. Разумеется, он прекрасно знал Барни.
Это же Ада, здесь все знали друг друга.
Ландрит был популярным судьей, человеком простецким и обладающим чувством юмора, но в зале суда – строгим. Не будучи окончательно уверенным в виновности Рона, не был он уверен и в его невиновности. Как большинство жителей Ады, он всегда чувствовал, что у парня нескольких шариков в голове не хватает. Но ему очень хотелось увидеть Рона и сделать так, чтобы повторный суд был проведен честно.
Минуло уже пятнадцать лет с момента совершения убийства, а оно до сих пор не было раскрыто. Судья Ландрит с большим сочувствием относился к горю Картеров. И пора было наконец поставить точку в этом деле.
13 июля 1997 года, в воскресенье, Рон Уильямсон покинул Макалестер, чтобы больше никогда в него не возвращаться. Из Виниты в округ Понтоток его отвезли два представителя Восточной больницы. Шериф Джеф Глейз сообщил газетчикам, что заключенный вел себя хорошо.
– Сопровождающие сказали, что он не доставил им никаких хлопот, – признал Глейз. – Впрочем, когда вы в наручниках, ножных цепях и смирительной рубашке, вам мудрено доставить хлопоты кому бы то ни было.
Рон лежал в Восточной больнице уже в четвертый раз. По итогам совещания адвокатов сторон с судьей его поместили туда для обследования и старались подлечить настолько, чтобы он мог в положенное время предстать перед судом.
Судья Ландрит назначил заседание на 28 июля, но затем отложил его до окончания обследования Рона врачами Восточной больницы. Хотя Билл Питерсон против обследования не возражал, особых сомнений по поводу того, что Рон совершенно здоров, у него не было. В письме к Марку Барретту он писал: «По моему личному мнению, он совершенно нормален с точки зрения законов Оклахомы, а его срывы в суде были вызваны всего лишь злостью из-за того, что его судили и осудили». И еще: «В тюрьме он вел себя вполне разумно».
Биллу Питерсону нравилась идея анализа ДНК. Его никогда не посещали сомнения относительно того, что Рон убийца, и теперь это могло быть доказано на строго научной основе. Обменявшись письмами и стараясь не вдаваться в детали (какая лаборатория, какова стоимость анализа, срок его проведения), они с Марком Барреттом согласились в принципе, что анализ провести нужно.
Состояние Рона несколько стабилизировалось, и чувствовал он себя лучше. Любое место, даже психиатрическая клиника, было значительным улучшением по сравнению с Макалестером. В Восточной больнице имелось несколько отделений, Рона поместили в строго охраняемое, с решетками на окнах и большим количеством колючей проволоки повсюду. Палаты были маленькими, старыми и неуютными, отделение переполнено больными, многие спали на койках в коридоре. Но Рону повезло – он лежал в палате один.
Сразу после поступления его осмотрел доктор Кертис Грунди и нашел своего пациента недееспособным. Рон понимал, в чем его обвиняют, но не был в состоянии сотрудничать с адвокатами. Доктор Грунди написал судье Ландриту, что при соответствующем лечении состояние Рона стабилизируется до такой степени, что его можно будет судить.
Два месяца спустя доктор Грунди снова осмотрел его. В подробном четырехстраничном докладе, посланном судье Ландриту, он отмечал, что Рон: 1) способен понять суть предъявленных ему обвинений; 2) способен консультироваться со своим адвокатом и разумно помогать ему в подготовке к процессу, хотя и 3) является душевнобольным и нуждается в дальнейшем лечении. «Ему необходимо продолжать проводить курс психиатрического лечения в течение всего процесса, чтобы поддерживать состояние, в котором он мог бы выдержать этот суд».
В дополнение к этому доктор Грунди квалифицировал Рона как безобидного больного. «Непохоже, чтобы мистер Уильямсон мог представлять значительную и непосредственную угрозу для себя самого или для других, если прекратить его пребывание в стационаре. Он постоянно отрицает наличие у него суицидальных намерений или склонности к убийству. Его поведение в течение всего периода пребывания в больнице было лишено агрессии по отношению к себе и окружающим. Признаки опасного поведения появляются у него только тогда, когда его помещают в строго регламентированное и охраняемое окружение».
Судья Ландрит назначил слушания по вопросу о дееспособности на 10 декабря, и Рона привезли в Аду. Его зарегистрировали в понтотокской окружной тюрьме, он поздоровался со старым приятелем Джоном Кристианом и был помещен в свою старую камеру. Тут же проведать его пришла Аннет с кучей еды и нашла брата бодрым, исполненным надежд и очень довольным тем, что он «снова дома». Рон с нетерпением ждал нового суда, который должен был доказать его невиновность. Он непрерывно говорил о Рике Джо Симмонсе, а Аннет постоянно просила его сменить тему. Но он не мог.
Накануне слушаний Рон четыре часа провел с психологом – доктором Салли Черч, нанятой Марком Барреттом выступить в качестве свидетеля. Доктор Черч до того дважды встречалась с Роном и внимательнейшим образом изучила долгую историю его болезни. У нее практически не было сомнений, что его нельзя судить по состоянию здоровья.
Рон, однако, был решительно настроен доказать, что готов к суду. Девять лет он мечтал о возможности снова схлестнуться с Биллом Питерсоном, Деннисом Смитом, Гэри Роджерсом и всеми их лжесвидетелями и доносчиками.
Он никого не убивал и отчаянно желал окончательно и бесповоротно это доказать. Марк Барретт ему нравился, но попытки адвоката доказать, что его клиент ненормальный, злили Рона.
Рон хотел лишь суда.
Судья Ландрит назначил слушания в малом зале, дальше по коридору от главного зала, в котором Рона в свое время осудили. Утром десятого декабря все места в малом зале были заняты. Разумеется, присутствовали Аннет, несколько репортеров, Джанет Чесли и Ким Маркс, готовые дать свидетельские показания. Барни Уорда не было.
Когда Рона последний раз в наручниках перевели из тюрьмы в здание суда, он получил смертный приговор. Тогда он был еще молодым тридцатипятилетним мужчиной с темными волосами, крепкой фигурой, в хорошем костюме. Теперь, девять лет спустя, он шел туда снова – совершенно седой, похожий на привидение старик в тюремной одежде, с трудом держащийся на ногах. Когда подсудимого ввели, судья Ландрит был потрясен его видом. Рон же очень обрадовался, увидев Томми на судейской скамье в черной мантии.
Когда он кивнул судье и улыбнулся, тот заметил, что зубов у Рона практически нет. Седые волосы были в желтых никотиновых разводах. От имени штата заявление о недееспособности Рона оспаривал Билл Питерсон, чрезвычайно раздраженный самой постановкой вопроса и выказывавший презрение к процедуре слушаний. Марку Барретту помогала Сара Боннелл, адвокат из Пурселла, назначенная «вторым номером» в повторном суде над Роном. Она была опытным адвокатом по уголовным делам, и Марк полностью на нее полагался.
Не теряя времени даром, они вызвали в качестве первого свидетеля самого Рона. Не прошло и нескольких минут, как все пришли в полное замешательство. Марк попросил свидетеля назвать свое имя, и между ними произошел следующий диалог:
Марк:
– Мистер Уильямсон, существует ли некий другой человек, который, по вашему мнению, совершил это убийство?
Рон:
– Да, существует. Его зовут Рики Джо Симмонс. На момент двадцать четвертого сентября восемьдесят седьмого года, согласно его собственному заявлению, сделанному в полицейском управлении Ады, он жил по адресу: Третья Западная улица, дом триста двадцать три. Я получил подтверждение, что по этому адресу действительно жили некие Симмонсы, в том числе Рики Джо Симмонс. Вместе с ним проживали некий Коуди и некая Дебби Симмонс.
Марк:
– И вы пытались сделать сведения о Рики Симмонсе достоянием гласности?
Рон:
– Я сообщил о мистере Симмонсе множеству людей. Я писал Джо Джиффорду, я писал Тому и Джерри Крисуэллам в их ритуальный дом, они знают, что здесь, в Аде, памятник можно купить только у Джо Джиффорда, потому что он здесь единственный, кто делает памятники. А флористы из «Незабудки» составляли цветочную композицию. Им я тоже написал. Я писал разным людям из компании «Соло», где он прежде… он прежде работал. Я писал на стекольный завод, там он тоже работал, и покойная раньше там работала.
Марк:
– Давайте на минутку вернемся назад. Зачем вам понадобилось писать на предприятие по изготовлению памятников?
Рон:
– Потому что я знал Джо Джиффорда. В детстве я подстригал у него лужайку, когда был мальчиком, вместе с Бертом Роузом, моим соседом. И я знал, что если мистер Картер и миссис Стиллуэлл будут покупать памятник здесь, в Аде, они будут покупать его у Джо Джиффорда, потому что он единственный, кто здесь делает монументы. Я вырос рядом с его мастерской.
Марк:
– А зачем вы писали в цветочный магазин «Незабудка»?
Рон:
– Потому что знал: если они будут покупать цветы здесь, в Аде, миссис Стиллуэлл ведь из Стоунвола, штат Оклахома, если они будут покупать цветы здесь, в Аде, они могут их купить в «Незабудке».
Марк:
– А в ритуальный дом зачем вы писали?
Рон:
– Ритуальный дом – это… Ритуальный дом Крисуэлла – это ритуальный дом, я прочел в заметке… Билл Лукер сказал, что именно они организуют похороны покойницы.
Марк:
– И вам было важно, чтобы они знали, что Рики…
Рон:
– Да, он очень опасный человек, и я просил, чтобы они помогли его арестовать.
Марк:
– Потому что они организовывали похороны мисс Картер?
Рон:
– Да, правильно.
Марк:
– Зачем вы писали администратору команды «Флорида Марлинз»?
Рон:
– Я писал тренеру третьей базы «Оклендз Атлетикс», который потом стал, да, администратором «Флорида Марлинз».
Марк:
– Вы просили его распространять эту информацию?
Рон:
– Нет, я рассказал ему всю эту историю про бутылку кетчупа «Дель Монте», про которую Симмонс сказал… что Деннис Смит держал в руках бутылку кетчупа «Дель Монте», когда давал показания… и Рики Джо Симмонс сказал, что он изнасиловал покойную бутылкой кетчупа… я написал Рини и сказал ей, что это ужасно и что я за все свои сорок четыре года ничего подобного не слыхал.
Марк:
– Но вы знали, что администратор «Флорида Марлинз» рассказал об этом другим людям, не так ли?
Рон:
– Может быть. Потому что Рини Лэчмен мой добрый друг.
Марк:
– Что заставляет вас так думать?
Рон:
– Потому что я, бывало, слушал вечерами «Футбол по понедельникам» и «Первенство по бейсболу», и смотрел кое-какие репортажи по телевизору и в печати, и знал, что про бутылку кетчупа всем известно.
Марк:
– Понятно. Значит, вы слышали, как по радио говорили, что…
Рон:
– Да, да, конечно.
Марк:
– В «Футболе по понедельникам»?
Рон:
– Да, да, точно.
Марк:
– И в «Первенстве по бейсболу»?
Рон:
– Это замечательная команда, в которую мне, к сожалению, не посчастливилось попасть, но тем не менее мне необходимо, чтобы Симмонс признался в том, что он сделал, ну, что он изнасиловал с применением предметов, изнасиловал в извращенной форме и убил Дебру Сью Картер у нее дома, на Восьмой восточной улице, восьмого декабря восемьдесят второго года.
Марк:
– И вы слышали имя Дебры Картер во время передачи?
Рон:
– Да, слышал.
Марк:
– Это было и в «Футболе по понедельникам»?
Рон:
– Я постоянно слышу имя Дебры Сью Картер.
Марк:
– Но ведь у вас в камере нет телевизора, не так ли?
Рон:
– Я слышу, как у других работает телевизор. Там, в Вините, слышал. А в камере смертника у меня был свой телевизор. Я все время слышу, что мое имя связывают с этим чудовищным преступлением, и я делаю все, что только могу, чтобы очистить свое имя от этого зловонного кошмара.
Марк сделал паузу, чтобы все могли перевести дыхание. Некоторые зрители обменялись взглядами. Другие хмурились, стараясь ни с кем не встречаться глазами. Судья Ландрит что-то писал в своем блокноте. Адвокаты тоже строчили, хотя в тот момент казалось трудным осмысленно складывать слова.
Адвокату всегда чрезвычайно сложно допрашивать собственного недееспособного клиента в качестве свидетеля, потому что никто, включая самого свидетеля, не знает, какие ответы могут у него вырваться. Марк решил просто дать Рону возможность говорить.
Семью Картеров сопровождала Кристи Шепард, племянница Дебби, которая выросла неподалеку от дома Уильямсонов. Она была дипломированным врачом и несколько лет проработала с пациентами, страдающими тяжелыми психическими недугами. Послушав Рона всего несколько минут, она совершенно точно поняла, что он болен. Позднее в тот день она сказала своей матери и Пегги Стиллуэлл, что Рон Уильямсон – психически тяжелобольной человек.
Доктор Кертис Грунди, главный свидетель Билла Питерсона, тоже наблюдал за Роном, только «с другой стороны».
Допрос продолжался, хотя вопросов и не требовалось. Рон либо игнорировал их, либо отделывался короткими ответами, чтобы поскорее вернуться к Рики Джо Симмонсу и распространяться на эту тему до тех пор, пока его не перебьют следующим вопросом. Через десять минут Марк Барретт решил: довольно.
После Рона вызвали Аннет, и она засвидетельствовала, что ее брат не способен ни на чем мысленно сосредоточиться и одержим Рики Джо Симмонсом.
Джанет Чесли подробно рассказала о тех усилиях, которые пришлось приложить, чтобы Рона перевели в СМБ в Макалестере, и подтвердила, что он без конца говорит только о Рики Джо Симмонсе, в силу чего не способен конструктивно общаться с адвокатом. По ее мнению, состояние Рона улучшается, и она выразила надежду, что в будущем он сможет участвовать в новом суде. Но это произойдет еще не скоро.
Ким Маркс в основном говорила о том же. Она не видела Рона несколько месяцев и порадовалась произошедшим в нем переменам. В ярких подробностях она описала пребывание Рона в блоке H и призналась, что каждый день опасалась, как бы он не умер. Его умственная деятельность обнаруживала определенные признаки прогресса, однако он по-прежнему не мог сосредоточиться ни на одном предмете, кроме Рики Джо Симмонса. С ее точки зрения, пока он не подлежал суду.
Последней свидетельницей со стороны Рона была доктор Салли Черч. За всю долгую и многообразную историю его судимостей она, как ни трудно в это поверить, была первым официальным экспертом, призванным оценить его психическое состояние.
Он страдал биполярным расстройством и шизофренией – двумя заболеваниями, наиболее трудно поддающимися лечению, ибо пациент не всегда осознает эффект, оказываемый на него медикаментами. Рон часто прекращал принимать лекарства, что вообще характерно для страдающих именно этими болезнями. Доктор Черч описала симптомы, потенциальные раздражители и методы лечения биполярного расстройства и шизофрении.
Накануне, в окружной тюрьме, во время ее визита Рон спросил, слышит ли она звук работающего вдали телевизора. Она сказала, что не уверена. А вот Рон слышал, и в телешоу говорили о Дебби Картер и бутылке кетчупа. А было все так: он написал Рини Лэчмену, бывшему игроку и тренеру «Оклендз эйз», и рассказал ему про Рики Симмонса, Дебру Картер и бутылку кетчупа. Рон считал, что Рини Лэчмен в разговоре упомянул о его письме нескольким спортивным обозревателям, которые стали говорить об этом в эфире. История разошлась по свету – «Футбол по понедельникам», «Первенство по бейсболу» и так далее, – и вот теперь о ней говорят по телевизору.
– Разве вы не слышите? – прокричал ей Рон. – Они же вопят: «Кетчуп! Кетчуп! Кетчуп!»
Свое выступление в качестве свидетеля доктор Черч закончила экспертным выводом: Рон Уильямсон не способен конструктивно сотрудничать с адвокатом и, следовательно, подготовиться к процессу.
Во время обеденного перерыва доктор Грунди спросил Марка Барретта, можно ли ему поговорить с Роном наедине. Марк доверял доктору Грунди и возражений не имел. Психиатр и пациент-заключенный встретились в комнате для свидетелей.
Когда суд возобновил заседание после перерыва, Билл Питерсон встал и смущенно произнес:
– Ваша честь, мы с нашим свидетелем доктором Грунди во время перерыва побеседовали, и я полагаю, что штат Оклахома будет просить суд оговорить в качестве особого условия, что… в принципе дееспособность мистера Уильямсона восстановима, но в настоящий момент он недееспособен.
Понаблюдав за Роном в ходе заседания и побеседовав с ним минут пятнадцать во время перерыва, доктор Грунди совершил разворот на сто восемьдесят градусов и полностью изменил свое мнение. Рон, конечно же, не мог участвовать ни в каком суде.
Судья Ландрит вынес постановление о признании его недееспособным и назначил повторные слушания через месяц. Когда заседание явно близилось к концу, Рон вдруг спросил:
– Я могу задать вопрос?
– Да, сэр, – разрешил судья Ландрит.
Рон:
– Томми, я знал тебя и знал твоего отца, Пола, и я говорю тебе чистую правду: я не знаю, какое отношение к Рики Симмонсу имеют эти Дьюк Грэм и Джим Смит. Этого я не знаю. А что касается моей вменяемости, то пусть меня приведут сюда через тридцать дней, а ты арестуй Симмонса, поставь его на свидетельское место, покажи видеозапись и добейся от него признания в том, что он сделал на самом деле.
Судья Ландрит:
– Я понимаю, о чем вы говорите.
Если Томми это действительно понимал, то он был единственным человеком в зале, который мог этим похвастать.
Вопреки желанию Рона его вернули в Восточную клинику для дальнейшего наблюдения и лечения. Сам он предпочел бы остаться в Аде, чтобы не допустить проволочки с повторным процессом, и сердился на своих адвокатов за то, что они отослали его обратно в Виниту. Марк Барретт действительно прилагал отчаянные усилия, чтобы вырвать его из понтотокской тюрьмы прежде, чем на сцене появятся новые подсадные утки.
В Восточной больнице Рона осмотрел стоматолог, заметил опухоль у него на нёбе, сделал биопсию и обнаружил рак. Опухоль была капсулированная, поэтому ее легко удалили. Операция прошла успешно, и врач сказал Рону, что, останься она незамеченной – например, если бы он сидел в тюрьме в Аде или Макалестере, – опухоль дошла бы до мозга.
Рон позвонил Марку и поблагодарил его за то, что он настоял на его возвращении в клинику.
– Вы спасли мне жизнь, – сказал он.
Они снова стали друзьями.
В 1995 году штат Оклахома принял решение брать анализ крови на ДНК у каждого заключенного и хранить результаты в новой общей базе данных.
Улики по делу Картер все еще находились в криминалистической лаборатории местного отделения ФБР в Оклахома-Сити. Кровь, отпечатки пальцев, сперма и волосы, собранные на месте преступления, наряду со множеством отпечатков и образцов крови, волос и слюны, взятых у свидетелей и подозреваемых, оставались в тамошних лабораторных шкафах и холодильниках.
То, что всем этим распоряжался штат, не устраивало Денниса Фрица. Он не доверял Биллу Питерсону, городской полиции и, разумеется, не доверял их сподвижникам в Оклахомском отделении ФБР. Черт возьми, ведь Гэри Роджерс был агентом именно этого отделения.
Фриц ждал. Весь 1998 год он переписывался с «Проектом „Невиновность“» и старался быть терпеливым. Десять лет заключения научили его сдержанности и упорству, слишком уж хорошо он испытал на себе жестокость разочарования от несбывшихся ложных надежд.
Письмо от Рона развлекло его. Читая написанное на семи страницах фирменных бланков Восточной больницы послание, Деннис давился от смеха. Его старый друг не утратил чувства юмора и боевитости. Рики Джо Симмонс, будь он проклят, все еще на свободе, но Рон решительно намеревался пригвоздить его.
Чтобы не сойти с ума, Деннис дни напролет проводил в юридической библиотеке, изучая всевозможные дела, и попутно сделал обнадеживающее открытие: его апелляция на habeas corpus рассматривалась в региональном суде Западного района Оклахомы, а округ Понтоток принадлежал к Восточному. Он обсудил этот казус с другими тюремными знатоками-юристами, и они пришли к единодушному мнению, что Деннис не подлежал юрисдикции Западного района. Он заново написал ходатайство, сопроводил его кратким синопсисом своего дела и подал апелляцию в нужный суд. Волокита обещала быть долгой, но оптимистическая перспектива придавала ему энергию и решимость отстаивать свою правоту.
В январе 1999 года он переговорил по телефону с Барри Скеком. Скек одновременно сражался на множестве фронтов – «Проект „Невиновность“» был завален жалобами на ошибочные приговоры. Деннис выразил недовольство по поводу того, что все улики находятся в руках штата, но Барри растолковал ему, что это общепринятая практика. «Расслабься, – сказал он, – с образцами ничего не случится». Он знал, как защитить их от фальсификации.
Интерес Скека к делу Денниса объяснялся просто: полиция не провела следствие в отношении человека, которого последним видели с жертвой. Это была непростительная ошибка – «красная тряпка», именно то, что требовалось Скеку, чтобы выиграть дело.
26 и 27 января 1999 года компания «Корпорация лабораторий Америки» («Лэбкорп»), располагающаяся в Северной Каролине неподалеку от Рейли, провела сравнительный анализ ДНК образцов спермы, найденных на месте преступления (на разорванных трусах, простынях, а также в вагинальных мазках), и ДНК Рона Уильямсона и Денниса Фрица. Эксперт Брайан Расколл из Калифорнии был приглашен адвокатами Рона и Денниса для наблюдения за ходом анализа.
Два дня спустя судья Ландрит сообщил новость, которую Марк Барретт и многие другие давно ждали с нетерпением. Данные анализов ДНК, проведенные в «Лэбкорп», подтвердили: Рон Уильямсон и Деннис Фриц не имеют отношения к преступлению.
Аннет постоянно поддерживала тесные контакты с Марком Барреттом и знала, что где-то проводится судьбоносный анализ. Она была дома, когда зазвонил телефон. Первыми словами Марка были слова «Аннет, Рон невиновен». У нее подкосились ноги, и она едва не лишилась чувств.
– Марк, вы уверены?
– Рон невиновен, – повторил Марк. – Мы только что получили официальное заключение из лаборатории.
Из-за сотрясавших ее рыданий Аннет не могла говорить и пообещала Марку перезвонить позднее. Опустившись в кресло, она долго плакала и молилась, снова и снова благодаря Господа за Его милосердие. Вера в Бога поддерживала ее все эти кошмарные годы, и вот Бог услышал ее молитвы. Она пробормотала несколько псалмов, еще немного поплакала, потом начала обзванивать родных и друзей. Реакция Рини была аналогичной.
На следующий день сестры проделали четырехчасовой путь на машине до Виниты. Там уже ждали свидания с Роном Марк Барретт и Сара Боннелл – предстояло небольшое торжество. Когда Рона привели в комнату для посетителей, мимо случайно проходил доктор Кертис Грунди, его тоже позвали, чтобы сообщить хорошую новость. Рон был его пациентом, и между ними установились добрые взаимоотношения. Проведя в Вините полтора года, Рон начал понемногу поправляться, состояние его стабилизировалось, и стали очевидны признаки медленного улучшения.
– У нас отличная новость, – сказал Марк, обращаясь к своему клиенту. – Из лаборатории пришел результат анализа ДНК, который подтвердил, что вы с Фрицем невиновны.
Рона мгновенно захлестнули эмоции, он бросился к сестрам. Они обнимались, плакали, а потом, не сговариваясь, запели церковный гимн, который знали с детства.
Марк Барретт немедленно составил ходатайство о снятии со своего клиента всех обвинений и его освобождении, которое судья Ландрит с радостью принял к рассмотрению. Билл Питерсон оспорил ходатайство и настоял на продолжении тестов на волосяном материале. Слушания были назначены на 3 февраля.
Билла Питерсона распирало. Заявив протест против ходатайства об освобождении, он не мог вести себя тихо. Еще до слушаний «Ада ивнинг ньюз» привела его слова: «Анализ ДНК волос, которого не существовало в 1982 году, докажет, что эти двое повинны в смерти Дебби Картер».
Его заявление достигло ушей Марка Барретта и Барри Скека. Если Питерсон позволяет себе столь самоуверенное высказывание даже на этой стадии, быть может, он знает нечто, чего не знают они? Не имел ли он доступа к волосам, найденным на месте преступления? Не могли ли волосы быть подменены?
3 февраля в главном зале суда не было свободных мест. Энн Келли, репортер «Ада ивнинг ньюз», проявляла огромный интерес к делу и подробно освещала его на всех этапах. Ее репортажи, помещавшиеся на первой полосе, читали все, поэтому, когда судья Ландрит уселся на свою судейскую скамью, он увидел, что аудитория до отказа набита полицейскими, судейскими служащими, родственниками и местными адвокатами.
На сей раз Барни тоже сидел в зале, ничего не видя, но слыша больше, чем кто бы то ни было из присутствующих. Он был толстокож и знал, как следует относиться к постановлению судьи Сэя от 1995 года. Он никогда не согласится с выводами, касающимися его работы, однако сделать ничего не может. Что же касается Рона Уильямсона, то Барни всегда считал, что его клиент попался в ловушку Питерсона и полицейских, и предвкушал удовольствие увидеть, как сфабрикованное ими дело показательно развалится у всех на виду.
Адвокаты дискутировали сорок пять минут, после чего судья Ландрит мудро решил: прежде чем он примет окончательное решение, исследование волос современными методами должно быть завершено. «Только поторопитесь», – предупредил он адвокатов.
Надо отдать должное Питерсону: он под протокол пообещал суду и присутствующим согласиться на снятие обвинений с Уильямсона и Фрица, если генетический анализ волос подтвердит их непричастность к преступлению.
10 февраля 1999 года Марк Барретт и Сара Боннелл отправились в Лексингтонский исправительный центр, чтобы встретиться с Гленом Гором и провести, как предполагалось, обычный допрос. Хотя повторный суд над Роном еще не был назначен, они потихоньку готовились к нему.
Гор удивил их, заявив, что ожидал их визита. Он читал газеты и был в курсе событий. Известно ему было и о решении судьи Сэя от 1995 года, и о том, что где-то в будущем маячит пересмотр дела Уильямсона. Они поговорили о подобной возможности, и разговор незаметно соскользнул на Билла Питерсона, человека, которого Гор ненавидел, потому что именно он упек его на сорок лет в тюрьму.
Барретт спросил, почему он дал показания против Уильямсона и Фрица, и добавил:
– Вы бы согласились пройти испытание на полиграфе по этому поводу?
Гор ответил, что с полиграфом у него проблем нет, и добавил, что и тогда был согласен на такое испытание, но полиция его так и не провела.
Адвокаты поинтересовались, согласится ли он сдать слюну на анализ ДНК. Он ответил, что в этом нет необходимости – в базе данных уже есть его код ДНК, поскольку по решению властей штата такому анализу подвергаются теперь все заключенные. В разговоре Марк Барретт упомянул, что Фриц и Уильямсон тоже прошли анализ ДНК. Гор уже знал об этом.
– Ваша ДНК могла быть на мисс Картер? – спросил Барретт.
Возможно, признался Гор, потому что он танцевал с ней пять раз в тот вечер. Танцы не в счет, сказал Марк и принялся объяснять ему, каким образом можно оставить свою ДНК на чужом теле: кровь, слюна, волосы, пот, сперма.
– Полиция располагает спермой с места преступления, – сообщил он.
Выражение лица Гора резко изменилось, эта информация его явно встревожила. Он попросил прерваться и отправился за своим адвокатом. Через некоторое время он вернулся в сопровождении тюремного адвоката Рубена. Пока Гор отсутствовал, Сара попросила охранника принести спицу с ваткой.
– Глен, дадите образец слюны на анализ? – спросила она, держа наготове спицу. Гор схватил ее, разломал пополам, прочистил оба уха и сунул половинки спицы в карман рубашки.
– У вас было сношение с мисс Картер? – спросил Марк.
Гор не ответил.
– Вы хотите сказать, что никогда не вступали с ней в половую связь? – снова спросил Марк.
– Этого я не говорил.
– Если так, то сперма может нести ваш код ДНК.
– Я этого не делал, – сказал Гор. – Ничем не могу вам помочь.
Он и Рубен встали, свидание было окончено. Когда они уже подходили к двери, Марк спросил Гора, согласен ли он встретиться еще раз. Конечно, ответил Гор, но будет лучше, если встреча состоится у него на работе.
На работе?! Марк считал, что Гор отбывает сорокалетний срок заключения.
Гор объяснил, что в дневное время он трудится в Пурселле, родном городе Сары Боннелл, в Департаменте общественных работ. Пусть они ловят его там – будет больше времени для разговора.
Марк и Сара согласились, хотя оба были потрясены тем, что Гор, как оказалось, работает за пределами тюрьмы.
В тот же день Марк позвонил Лоре Лонг, отвечавшей тогда за анализы ДНК в Оклахомском отделении ФБР, и попросил ее извлечь из базы данных код ДНК Глена Гора и сравнить его с образцами спермы, взятыми с места преступления. Она пообещала.
Деннис Фриц сидел, запертый в своей камере, в ожидании переклички, проводившейся ежедневно в 16.15, когда из коридора через железную дверь до него донесся знакомый голос тюремного адвоката:
– Эй, Фриц, ты свободен! – И что-то еще насчет ДНК.
Деннис не мог выйти из камеры, и адвокат исчез. Сокамерник Денниса тоже все слышал, и остаток вечера они провели в догадках: что это могло означать?
Звонить в Нью-Йорк было поздно. Деннис всю ночь не сомкнул глаз, безуспешно пытаясь унять волнение. Когда рано утром ему удалось связаться с «Проектом „Невиновность“», новость подтвердилась. Результат анализа показал: коды ДНК Денниса и Рона не имеют никакого отношения к коду ДНК спермы, найденной на месте преступления.
Деннис впал в эйфорию. Спустя почти 12 лет после его ареста правда все же наконец восторжествовала. Доказательство было железным и неоспоримым. Деннис будет признан невиновным и отпущен на свободу. Он позвонил матери, та страшно разволновалась от радости. Он позвонил дочери, Элизабет, которой теперь было уже двадцать пять лет, и они вместе возликовали. Отец и дочь не виделись все эти двенадцать лет и поговорили о том, каким счастьем будет встретиться снова.
Чтобы гарантировать сохранность волос с места преступления, а также образцов, предоставленных Фрицем и Уильямсоном, Марк Барретт устроил так, что независимый эксперт осмотрел их и сфотографировал под микроскопом в инфракрасных лучах.
Не прошло и трех недель после предыдущих слушаний, как «Лэбкорп» завершила первый этап исследования и прислала весьма невразумительное заключение. Марк Барретт и Сара Боннелл поехали в Аду на встречу с судьей. Том Ландрит желал поскорее получить ответы, которые мог дать только анализ ДНК.
Из-за чрезвычайной сложности этого анализа к работе были привлечены разные лаборатории, которые исследовали разные образцы. Это было необходимо еще и из-за взаимного недоверия между обвинением и защитой. В общей сложности к исследованию было привлечено пять лабораторий.
Адвокаты предварительно обсудили этот вопрос с судьей, и тот снова напомнил им, что анализ должен быть сделан как можно скорее.
После слушаний Марк и Сара спустились на нижний этаж зала суда, в офис Билла Питерсона. В ходе переписки, а также слушаний он становился все более враждебен. Они надеялись, что дружеский визит поможет немного смягчить ситуацию.
Вместо этого они услышали гневную тираду. Питерсон был по-прежнему уверен, что Рон Уильямсон изнасиловал и убил Дебби Картер, и был намерен стоять на своем до конца. «Забудьте про ДНК. Забудьте про экспертов из Оклахомского отделения ФБР. Уильямсон – плохой парень, который насиловал женщин в Талсе, вечно ошивался в барах, слонялся по улицам с гитарой и жил рядом с Дебби Картер». Питерсон беззаветно верил, что Гэри Аллен, сосед Дебби Картер, действительно видел во дворе в ночь убийства Рона Уильямсона и Денниса Фрица, которые, хохоча и ругаясь, смывали с себя кровь водой из садового шланга. Они должны быть виновны! Питерсон продолжал вещать без остановки, стараясь убедить скорее себя самого, чем Марка и Сару. Те были совершенно ошеломлены: этот человек оказался начисто лишен способности признать собственную ошибку и ухватить суть реально сложившейся ситуации.
Март тянулся для Денниса как год. Эйфория прошла, и отныне ему с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее оставаться в тюрьме. Он был одержим мыслью о том, что Питерсон или кто-нибудь в Оклахомском отделении ФБР мог подменить образцы волос. Отложив в сторону результат анализа спермы, штат отчаянно постарается спасти дело с помощью единственной оставшейся у него улики. Если код ДНК волос докажет невиновность его и Рона и они будут освобождены, ложность обвинения станет очевидной. На карту была поставлена репутация следствия и прокуратуры.
У Денниса не было возможности контролировать ситуацию, и он находился в состоянии постоянного стресса. У него случился сердечный приступ, он обратился к тюремному врачу с жалобой на тахикардию. Таблетки, которые ему прописали, почти не помогли.
Дни тянулись бесконечно долго. Так настал апрель.
У Рона острая эйфория тоже начала угасать и вылилась в очередную тяжелую депрессию и состояние тревоги. У него появились суицидальные наклонности. Он часто звонил Марку Барретту, адвокат старался его подбодрить. Марк позаботился о том, чтобы ни один его звонок не оставался без ответа; если его самого не было в офисе, он поручал поговорить с его клиентом кому-нибудь из коллег.
Рона, как и Денниса, пугала вероятность фальсификации результатов властями. Оба томились в тюрьме как раз по вине экспертов штата, тех самых людей, которые и теперь безраздельно владели уликами. Нетрудно было представить себе сценарий, согласно которому волосы могли быть подменены, чтобы допущенная несправедливость не вышла наружу. Рон ни от кого не скрывал, что, как только окажется на свободе, подаст в суд на всех повинных в судебной ошибке. Те, кто занимал высокие должности, несомненно, нервничали.
Рон звонил столько, сколько было разрешено, – обычно раз в день. В своем параноидальном состоянии он предлагал самые разные планы действия, один кошмарнее другого.
Однажды Марк Барретт сделал то, чего никогда себе не позволял и, вероятно, никогда больше не позволил бы. Он заверил Рона, что вытащит его из тюрьмы. Если надежда на анализ провалится, они выйдут на повторный суд, и Марк гарантирует ему оправдательный приговор.
Утешительное обещание опытного юриста возымело действие – Рон на несколько дней успокоился.
«Образцы волос не соответствуют друг другу» – гласил заголовок в воскресном выпуске «Ада ивнинг ньюз» 11 апреля. Энн Келли сообщала, что «Лэбкорп» проверила четырнадцать из семнадцати волос, взятых на месте преступления, и «они ни в малейшей степени не соответствуют коду ДНК Фрица и Уильямсона». По этому поводу Билл Питерсон заявил:
«В настоящий момент мы не знаем, кому принадлежат эти волосы. Мы не сравнивали их ни с чьими, кроме волос Фрица и Уильямсона. Когда мы затевали всю эту проверку на ДНК, у меня не было никаких сомнений, что эти два человека виновны. Я хотел, чтобы они (физические улики) были проверены, с единственной целью: доказать вину этих парней. Когда мы получили результаты исследования спермы, я был так удивлен, что у меня просто отвалилась челюсть».
Окончательное заключение должно было прийти из лаборатории в следующую среду, 14 апреля. Судья Ландрит назначил слушания на 15-е, и ходили слухи, что осужденных могут освободить прямо в ходе судебного заседания. Обоим, и Фрицу, и Уильямсону, предстояло пятнадцатого числа появиться в зале.
Барри Скек приехал в Аду! Слава Скека росла не по дням, а по часам по мере того, как «Проект „Невиновность“» на основании данных анализа ДНК добивался отмены одного приговора за другим, и когда распространилась молва, что он прибудет в Аду, чтобы еще раз повторить успех, в средствах массовой информации начался настоящий ажиотаж. Общегосударственные и оклахомские новостные программы одолевали звонками Марка Барретта, судью Ландрита, Билла Питерсона, «Проект „Невиновность“», семейство Картеров – то есть всех главных «игроков». Накал страстей быстро нарастал.
Неужели Рон Уильямсон и Деннис Фриц действительно уже в четверг будут ходить по городу как свободные люди?
Деннис Фриц не слышал о результатах волосяных тестов. Во вторник, 13 апреля, когда он сидел в своей камере, неожиданно появился охранник и рявкнул:
– Пакуй свое дерьмо! Ты уезжаешь.
Деннис знал, что его должны отправить в Аду, и надеялся, что это будет сделано, чтобы освободить его. Он быстро собрал вещи, попрощался кое с кем из приятелей и заспешил на выход. Оказалось, что в Аду его повезет не кто иной, как Джон Кристиан – знакомое лицо из понтотокской окружной тюрьмы.
Двенадцать лет в застенке научили Денниса дорожить возможностью уединения и ценить такие маленькие радости, как открытое пространство, лес, цветы. Весна была в разгаре, и по пути в Аду Деннис улыбался, глядя в окно на гряды холмов и разбросанные тут и там фермы.
В голове у него беспорядочно мелькали мысли. Он не знал результатов последних исследований и не был уверен, зачем именно его везут в Аду. Был шанс, что его освободят, но существовала и возможность того, что в последнюю минуту возникнет препятствие, которое круто повернет дело в другое русло. Ведь двенадцать лет назад его уже чуть было не освободили во время предварительных слушаний, когда судья Миллер счел доказательства недостаточными. И тогда полицейские с Питерсоном откопали Джеймса Харио, суд был назначен, и Деннис угодил в тюрьму.
Он думал об Элизабет, о том, как замечательно было бы увидеть и обнять ее. Ему не терпелось как можно скорее убраться из Оклахомы.
Потом его снова одолевал страх: свобода была близка, тем не менее с него не сняли наручники и везут в тюрьму.
Энн Келли с фотографом уже поджидали его. Перед входом в тюрьму Деннис улыбнулся и охотно поговорил с репортерами.
– Это дело никогда не могло быть доказано, – сказал он. – Доказательства против меня были совершенно недостаточными, и если бы полиция провела должное расследование в отношении всех подозреваемых, такого бы никогда не случилось. – Далее он коснулся пороков системы защиты: – Если у вас нет денег, чтобы организовать себе достойную защиту, вы оказываетесь отданным на милость судебной системы. А попав в ее власть, почти невозможно вырваться, даже если вы невиновны.
Ночь он провел в своем старом узилище, мечтая о свободе.
Тишина тюрьмы была нарушена следующим утром, 14 апреля, когда Рона Уильямсона привезли из Виниты. В полосатой тюремной одежде, он ухмылялся в объективы камер. Прошел слух, что их освободят на следующий день, и это привлекло внимание общенациональной прессы.
Фриц и Уильямсон не виделись одиннадцать лет. Они лишь раз за все эти годы обменялись письмами, но теперь, встретившись вновь, обнимались, смеялись и пытались осознать реальность того, где они находятся и что происходит. Прибыли адвокаты и около часа проговорили со своими клиентами. Программа Эн-би-си «Дейтлайн» фиксировала на пленку буквально все. Джим Дуайер из «Нью-Йорк дейли ньюс» приехал вместе с Барри Скеком.
Все набились в маленькую комнату для допросов в восточном крыле тюрьмы, выходящем окнами на здание суда. В какой-то момент Рон растянулся на полу, глядя через стеклянную дверь, и подпер подбородок ладонью. Кто-то спросил:
– Эй, Рон, что это вы делаете?
– Жду Питерсона, – ответил тот.
Лужайка перед зданием суда кишела операторами и репортерами. Одному из них удалось залучить Питерсона для интервью. Когда Рон увидел обвинителя перед зданием суда, он закричал в дверь:
– Ты, жирный мерзавец! Мы победили тебя, Питерсон!
Мать и дочь произвели на Денниса ошеломляющее впечатление. Хотя они с Элизабет регулярно переписывались и она посылала ему множество фотографий, он не был готов увидеть то, что увидел. Дочь была красивой, элегантной, зрелой женщиной двадцати пяти лет, и Деннис расплакался, обнимая ее.
В тот день в тюрьме вообще было много слез.
Рона и Денниса посадили в разные камеры, видимо, чтобы они снова не принялись убивать.
Шериф Глейз пояснил:
– Я буду держать их врозь. Просто я не имею права держать в одной камере двух осужденных убийц. А пока судья не сказал, что это не так, они ими являются.
Камеры, однако, располагались рядом, так что они имели возможность переговариваться. У сокамерника Денниса имелся маленький телевизор, и из программы новостей он достоверно узнал, что их освободят на следующий день. Деннис немедленно сообщил об этом Рону.
Никого не удивило, что Терри Холланд снова была в тюрьме, где отбывала очередной срок в своей блистательной карьере мелкой мошенницы. Они с Роном обменялись несколькими словами, не сказав друг другу ничего особо неприятного. Когда ночь подходила к концу, Рон снова принялся за свое. Он начал вопить о свободе, о неправом суде, ругался, оскорблял женщин-заключенных и громко разговаривал с Богом.