За такой взгляд человека едва ли можно было осуждать. Одна беда: Стиг Нюман принадлежал к тому меньшинству, которое располагало должной властью, чтобы сделать положение еще хуже при удобном случае.
- Вы еще о чем-нибудь хотели спросить? - поинтересовалась Анна Нюман. - А то у меня довольно много хлопот.
- Нет, во всяком случае, не сейчас. Я очень сожалею, что мне пришлось вас беспокоить.
- Ах, не о чем говорить.
В голосе ее не было убежденности.
- Но нам все-таки придется вас попросить идентифицировать голос.
- Голос Хульта?
- Да. Как вы думаете, удастся вам его узнать?
- Вполне возможно. До свиданья.
- До свиданья.
Мартин Бек отодвинул аппарат. Стрэмгрен приволок еще какую-то бумагу. Рэнн стоял у окна и глядел на улицу, очки у него съехали на кончик носа.
- Значит, так, - сказал Рэнн спокойно. - Ценная мысль.
- В каком роде войск служил Хульт? - спросил Мартин.
- В кавалерии, - ответил Рэнн.
Рай земной для новобранцев.
- А Эриксон?
- Он был артиллерист.
Пятнадцать секунд в комнате царила полная тишина.
- Ты думаешь про штык?
- Да.
- Я тоже.
- А что ты думаешь?
- Что такой штык может купить себе любой за пять монет на армейском складе излишков.
Мартин Бек промолчал.
Он никогда не был высокого мнения о Рэнне, но ему также никогда не приходило в голову, что Рэнн отвечает ему взаимностью.
В дверь робко постучали.
Меландер.
Надо думать, единственный человек на свете, который способен стучать в собственную дверь.
XX
Расчет времени внушал Кольбергу беспокойство. У него было такое ощущение, будто с минуты на минуту может произойти что-то ужасное, хотя до сих пор привычное течение дел ничем не было нарушено. Труп увезли. Пол замыли. Окровавленное белье спрятали. Кровать загнали в один угол, тумбочку в другой. Все личные вещи покойного разложили по пластиковым пакетам, все пакеты собрали в один мешок. Мешок стоял в коридоре, дожидаясь, пока его заберут кому положено. Изучение места преступления было завершено, даже меловой силуэт на полу не напоминал больше о покойном Стиге Нюмане. Метод с силуэтом считался устаревшим и применялся теперь лишь в виде исключения. И сожалели об этом только фоторепортеры.
От прежней обстановки в комнате остался только стул для посетителей и еще один, на котором сидел и размышлял сам Кольберг.
Что сейчас делает человек, который совершил убийство? Опыт подсказывал Кольбергу, что на этот вопрос может быть множество ответов.
Он и сам однажды убил человека. Как он вел себя после этого? Он долго думал, долго и основательно, несколько лет подряд, после чего сдал свой служебный пистолет вместе с правом на ношение и прочими причиндалами и заявил, что не желает больше носить оружие.
Тому уже много лет, Кольберг лишь смутно помнил, что последний раз ходил с револьвером в Муталле летом пятьдесят четвертого, когда велось стяжавшее печальную известность следствие по убийству Розеанны. Случалось, правда, что наедине с собой он вспоминал этот проклятый случай. К примеру, когда он глядел на себя в зеркало. В зеркале отражался человек, который совершил убийство.
За много лет службы ему куда чаще, чем желательно, приходилось лицом к лицу сталкиваться с убийцами. И он сознавал, что реакция человека, только что совершившего акт насилия, может быть бесконечно разнообразной. Одних мучит рвота, другие торопятся сытно пообедать, третьи лишают жизни самих себя. Некоторых охватывает паника, и они бегут куда глаза глядят. Есть, наконец, и такие, которые идут домой и ложатся спать.
Строить догадки по этому вопросу было не только трудно, но и ошибочно с профессиональной точки зрения, ибо такая догадка могла направить следствие по ложному пути.
И, однако, в обстоятельствах, сопутствовавших убийству Нюмана, было нечто заставлявшее Кольберга задаваться вопросом: чем владелец штыка занялся непосредственно после убийства и чем он занят сейчас?
Каковы же эти обстоятельства? Ну, прежде всего следует отметить крайнее исступление, с которым действовал убийца и которое свидетельствует о том, что в нем, вероятно, по сей час бушуют исступленные чувства. Значит, можно ждать и дальнейшего развития событий.
Но так ли все просто? Кольберг припомнил собственные ощущения, когда Нюман делал из него десантника. Сперва у него начинались спазмы и нервная дрожь, он не мог есть, но совсем немного спустя после этого он выбирался из горы дымящихся внутренностей, сбрасывал маскхалат, принимал душ и прямиком топал в буфет. А там пил кофе и ел печенье. Стало быть, и к этому можно привыкнуть.
И еще одно обстоятельство не давало Кольбергу покоя, а именно - непонятное поведение Мартина. Кольберг был человек чуткий даже в отношении начальства. Мартина Бека он знал досконально и потому с легкостью улавливал всевозможные оттенки его настроения. Сегодня Мартин был какой-то встревоженный, может, просто из страха, но Мартин редко испытывал страх и никогда - без особой причины.
Итак, Кольберг ломал голову над вопросом: чем занялся убийца после убийства?
Гунвальд Ларсон, не упускавший случая строить предположения и взвешивать возможности, сразу сказал:
- Он, наверно, пошел домой и застрелился.
Мысль Ларсона, бесспорно, заслуживала внимания. Может, и в самом деле все проще простого. Гунвальд Ларсон частенько угадывает, но ошибается он не менее часто.
Кольберг готов был признать, что это был бы поступок, достойный мужчины, только и всего. Но качества Гунвальда Ларсона как полицейского никогда не внушали ему особого доверия.
И не кто иной, как этот не внушавший ему доверия тип, вдруг прервал нить его размышлений, явившись перед ним в сопровождении тучного лысого мужчины лет около шестидесяти. Мужчина пыхтел как паровоз, впрочем, так пыхтели почти все, кому приходилось поспевать за Ларсоном.
- Это Леннарт Кольберг, - сказал Гунвальд Ларсон.
Кольберг приподнялся, вопросительно глядя на незнакомца. Тогда Ларсон лаконично завершил церемонию представления.
- А это лекарь Нюмана.