- А хронометраж у тебя хоть какой-нибудь есть?
- Есть,- ответил Рэнн.
Он достал блокнот, где у него было что-то записано убористым почерком, надел очки и стал монотонно читать.
- "Сестра открыла двери в два часа десять минут. Она не видела и не слышала ничего подозрительного, а просто шла с обычным обходом, поглядеть, как себя чувствуют больные. Нюман уже был мертв. Она набрала номер полиции в два часа одиннадцать минут. Радиопатруль получил сигнал тревоги в два часа двенадцать минут. Они находились на Оденплан и ехали оттуда не то три, не то четыре минуты. В два часа семнадцать минут они доложили уголовной полиции о случившемся. Я пришел в двадцать две минуты. Позвонил тебе в двадцать девять. Ты прибыл без шестнадцати три".
Рэнн взглянул на свои часы.
- Сейчас без восьми три. Когда я пришел, Нюман был мертв от силы полчаса.
- Это сказал врач?
- Нет, это я говорю. Вроде как мое заключение. По температуре тела... Свертыванию крови...
Он умолк, словно решив, что с его стороны было дерзостью делать собственные заключения.
Мартин Бек задумчиво тер переносицу большим и указательным пальцами правой руки.
- Очень быстро все произошло,- наконец проговорил он.
Рэнн не отозвался. Вероятно, думал о чем-то другом. Немного спустя он заметил:
- Так ты понимаешь, почему я тебя вызвал? Не потому, что...
Он замолчал. Он явно затруднялся высказать свою мысль.
- Не почему?
- Не потому, что Нюман был полицейским комиссаром, а... вот поэтому.
Он сделал неопределенный жест в сторону трупа и сказал:
- Его попросту зарезали, как скотину.
Немного помолчав, он добавил:
- Я думаю, тот, кто его убил, был абсолютно невменяем.
Мартин Бек кивнул.
- Да,- сказал он.- Похоже на то.
VII
Мартину Беку вдруг стало как-то не по себе. Это ощущение было смутным, взялось непонятно откуда и походило на внезапную усталость, когда двадцать раз перечитываешь одно и то же место, а сам того не замечаешь.
Ему пришлось сделать некоторое усилие, чтобы прийти в себя и собрать ускользающие мысли.
Но рядом с подступающей слабостью было и что-то другое, от чего он не мог отделаться.
Это было предчувствие опасности.
Предчувствие близкого несчастья. Чего-то такого, что нужно предотвратить любой ценой. Но он не знал, что предотвращать, и уж совсем не знал как.
У него и раньше возникало такое ощущение, хотя в очень редких случаях. Коллеги подсмеивались над его интуицией.
Служба полицейского основана на здравом смысле, отработанных навыках, упорстве и систематичности. Справедливо, что много сложных и запутанных дел удалось распутать благодаря случайности, но столь же справедливо и другое: что случайность есть понятие растяжимое и не следует ее смешивать со слепым везением. При расследовании преступления задача состоит в том, чтобы сплести из случайностей как можно более густую сеть. А уж тут опыт и усердие играют большую роль, чем гениальные озарения. Хорошая память и обычный здравый смысл ценятся выше, чем блеск интеллекта.
Интуиции нет места в повседневной работе полицейского.
Интуицию даже нельзя считать одним из качеств полицейского, как астрологию или френологию нельзя считать наукой.
И, однако, она существует, как ни прискорбно Беку это признавать, и в его практике бывали случаи, когда интуиция выводила его на верную дорогу.
Хотя в данном, конкретном случае его настроение можно было с таким же успехом объяснить причинами более простыми, более очевидными и более доступными.
Например, Рэнн.
Мартин Бек предъявлял высокие требования к тем людям, с которыми ему приходилось работать вместе. А виноват в этом был Леннарт Кольберг, вот уже много лет его ближайший помощник, сперва при стокгольмском муниципалитете, затем в старой уголовной, в Вестберге. Кольберг был для Мартина надежнейшим напарником, а кроме того, он был человеком, который забивал лучшие мячи, задавал наводящие вопросы и подбрасывал нужные реплики.
Но сегодня Кольберга рядом не было. Скорей всего Кольберг просто спит в своей постели, и нет сколько-нибудь уважительных причин его будить. Во-первых, это будет не по правилам, а во-вторых, оскорбительно для Рэнна.
Мартин Бек ждал от Рэнна каких-то действий или, по крайней мере. слов, которые показали бы, что и тот чувствует опасность. Он ждал каких-то высказываний, которые можно будет опровергнуть или, наоборот, подтвердить.
Но Рэнн так ничего и не сказал.
Вместо этого он занимался своим делом спокойно и буднично. Пока что вести расследование надлежало ему, и он делал все, что от него требовалось.
Пространство под окном было огорожено веревками и вешками, подъезжали машины, включались прожекторы. Свет их прощупывал весь участок, а овальные белые пятна от полицейских фонариков прыгали по земле, как вспугнутые мальки на отмели, когда кто-нибудь войдет в воду.
Рэнн просмотрел все содержимое тумбочки, так и не найдя ничего, кроме предметов личного обихода и нескольких писем в том нелепо бодряческом духе, в каком здоровые люди обычно пишут больным, у которых подозревают серьезную болезнь. Штатский персонал из пятого участка обследовал прилегающие палаты и холлы, также не найдя ничего достойного внимания.
Так что, если Мартин Бек хотел выяснить какие-нибудь особые обстоятельства, ему следовало задавать вопросы и при этом формулировать их ясно и отчетливо, чтобы между ними не возникало недоразумений.
Дело в том, что Мартин Бек и Рэнн плохо срабатывались, о чем оба давно уже знали и поэтому избегали работать на пару.
Мартин Бек был не слишком высокого мнения о Рэнне, последний об этом догадывался, и это немало способствовало развитию в нем комплекса неполноценности. Со своей стороны, Мартин в неумении наладить контакт видел доказательство собственной слабости, и это сковывало его по рукам и ногам.
Рэнн достал старую верную сумку криминалиста, закрепил кой-какие отпечатки пальцев, наложил пластик на некоторые следы в палате и за окном, то есть позаботился, чтобы детали, которые могут понадобиться в ходе следствия, не пропали от естественных причин или по чьей-то небрежности. Прежде всего это касалось следов.
Мартин Бек был простужен, как уже не в первый раз с начала года. Он чихал, сморкался, долго и надрывно кашлял, но Рэнн никак не реагировал. Ни звуком. Не сказал даже "будь здоров". Правда, такие нежности были не в его духе, да и само выражение не входило в его лексикон. А мысли свои - если он при этом что-нибудь думал, - мысли свои Рэнн держал при себе.
Так что понимать друг друга без слов они не умели, поэтому в какую-то минуту Мартин счел себя обязанным спросить:
- Старое у них это отделение, верно?