Райхер игриво прихватил грабли и начал расчесывать газон. Олег поднялся, встал в стороне, с ним не разговаривали. Подошел Женька.
- Все нормально, - сказал он утешительно.
Минут через двадцать вернулась развеселая тетка.
- Стараешься, молодежь? - спросила она, отбирая метлу у загрустившего Леши. - Смотри, как надо.
Тетка принялась резво гонять первые опавшие листья. Вволю намахавшись, ушла по своим, как она выразилась, делам. Что за бесконечные дела у немолодых радостных теток? - подумал он, а она уже загибала за угол.
Подошел блинообразный Шлепа, в отличие от тетки сразу увидел кровь.
- Кто тебя, братишка? - спросил десятиклассник, с отеческой нежностью обнимая Олега.
Тот показал на Райхера.
- Ты что, пацан, охамел? - воспитывал Шлепа, положив лапу на плечо Райхера. - Что, волю почуял? Дерзким стал?
- Врежь ему, - попросил Диван. - Чтоб знал парень наших.
Леша бросил подметать. Смотрел пристально, чуть моргая.
- Врезать тебе? - добродушно спросил Шлепа.
- Врежь, - просто ответил Райхер.
И Шлепа врезал.
Тетка вернулась и начала бестолково охать. "Ох уж эти пьяные бомжи", - примерно так говорила она.
...Труды венчали школьное время - он шел домой.
19
Сперва по тому самому переулку, затем вышел на многолюдье: мимо него провезли в синей коляске ясноликого малыша, он чмокал и улыбался, а Леша не знал, что тот станет доктором философии; прошел старик, расстреливавший в сороковые; прошмыгнул сверстник, в девяносто третьем основавший "Бета-банк"; мелькнула женщина в коричневом пиджаке, которая вчера развелась - но Леша не знал об этом; просеменил плюгавый мужчина, две пуговицы были оторваны, - известный в своих кругах физик, но Леша не знал; протопал студент в близоруких очках, его звали Валентин Данилевский, он станет народным депутатом СССР и заклеймит позором социализм, а затем уйдет на фондовый рынок - но разве Леше об этом подозревать? - и слево от него прошли две симпатичные девушки, взявшись за руки, - как догадаться, что лесбиянки сейчас придут домой, скинут одежду, Оля ляжет на ковер, а Оксана станет ласкать ее тягучими поцелуями, покусывать и шептать на ухо о любви, а затем медленно снимет трусики - ну как понять? идут себе две миловидные женщины лет двадцати семи, и идут; на другую сторону улицы вышел отец наркомана, который будет бить Смурнова железной палкой, и убьет, но он пока не стал отцом, и только под Новый год в гостях встретит мать будущего Коли, уведет ее в ДК на танцы, затем поженятся - через полтора года, в автомобиле "жигули" на малой скорости прокатил вор в законе, единственный на весь город, усталый мужчина лет сорока с еле заметной лысиной, в куртке-ветровке, плохо выбритый, с волосенками на щеках, следующей зимой его порешат в СИЗО; суетливо пронесся потомок графа Толстого, дребезжа пустыми бутылками, накиданными в авоську - он хотел успеть до обеда, а около лужи сидел мальчик и палочкой поднимал волну, ему было лет семь, в девяносто пятом он возьмет нож и станет убивать девушек в синих джинсах, выбрав пригород и сумеречные часы, - оставит четыре трупа, потом его повяжет сам полковник Рублев, дадут пожизненное, на зоне опустят, он покончит с собой, - пока он ничего не знал, березовой веточкой поднимая со дня лужи черную муть, в воде отражалось лицо мальчика; стоило поднять глаза вверх: за окном пятого этажа забывался сном будущий губернатор Сергей Ладонежский, он маялся: в горле чужое, сознание перекатывается клочками, в носу вода, приходится дышать ртом, не хочется жить - взял больничный, отдыхал от своего замшелого НИИ; на балконе крепкий мужик кидал железные гири, майку пропитал пот, а через пять лет от него уйдет Марина, через шесть он научится не разбавлять спирт, в девяносто втором маклер отберет квартиру и мужик переедет в подвал красного дома, где будет филиал "Бета-банка", а пока он выходил в беседку и на руках борол хиляков; из подворотни вышел писатель в кожане, заплетавший в косичку черные волосы: литератор, которго никто и никогда не признает, сделавший девять книг и создавший одну рок-группу, а пока писавший только стихи и размышлявший по молодости о суициде; из дверей гастронома выпорхнула девочка - любовница скандального кандидата в президенты России, в ноябре ей повяжут пионерский галстук; дорогу Леше пересек большой белый кот - прежняя собственность Луки, арестованного фарцовщика; кроме того,
девушка и парень прошли мимо, не любовники и не друзья, просто шли вместе, под руку, оживленно беседуя, совершенно чужие, - а казалось, что нет; в бездоном небе проплыл самолет, на борту дремали сразу три эмигранта: один прославится едкой публицистикой в перестройку, другой сколотит восемь миллионов на нефти, третьего до смерти забьют молодые негры в Лос-Анджелесе, а пока лишь второй твердо знал, что покинет Родину, двое колебались, но зачем подниматься так высоко? - на земле тоже немало жизни, центр города, люди, улица известного имени, - среди них вспотевший Копьин, в черном плаще, достигший сорока лет и не сделавший добра в жизни, но - как смехотворно переплетение! - через восемнадцать поколений его потомок присвоит мировое господство, а вот справа злой подросток лет пятнадцати, с обтесаным профилем, кривой губой, шел изгибисто - выпил с утра? - шнурки развязались, он не видел, толкая встречных, разрезая толпу, - потом он защитит кандитатскую, женится: на ком? - в полдень шла девочка, она заблудилась, маленькое создание в школьной форме, сейчас она во первом "Б", а потом окажется в другой школе, в девятом "Г" в нее влюбятся сразу трое, - а она пошлет всех, уедет, пройдет в "плехановку", и пьяный подростоук будет читать им курс мировой экономики, она придет к нему в однокомнатную, останется насовсем, и первый секс получится вымученным, "давай просто спать?" - устало скажет она, но все-таки чмокнет в шею, а потом трое детей, завидная любовь, в сорок они еще будут молоды так здорово, что отдает скукой, и к подростку подошел понурый милиционер, "чует мент" - прошептали сзади, а у мента случился свободный день, он не стал издеваться над пареньком, потом его посадят, мента, - за взятки, а мать будет плакать и матом орать в лицо прокурору, а мент приедет с зоны и заведет фермерское хозяйство, отрастит диковинный помидор, и овощ-гигант покажут по трем из пяти каналов, "Вечернее время" возьмет экспресс-интервью, "отвязался мент" - вздохнули сзади Смурнова, мальчик обернулся, увидел: маленький человек пенсионных лет, в черном трико и выпущенной серой рубахе, ухмылялся: "хочешь, белочку покажу?" - предложил Леше, он пошел прочь, не распознав сумасшедшего, а вскоре маленький человек пройдет на заседание горсовета и справит малую нужду на ковер: псих, скажут эксперты, какая тюрьма? - и знатока белочек поместят в облезлую палату, он заметит единственную врачиху и станет заигрывать, веселого старика полюбит персонал, "а зайчика?" - кричал он семикласснику, тот быстро уходил, не разбирая пути, ткнулся сумкой в живот симпатичной рыжей студентке, сегодня она была счастлива, Леша не подозревал, почему, не знал, что она студентка истфака и не видел, что она счастлива, "извините", - произнес он, рыжая рассмеялась и побежала к автобусной остановке, у нее было пятнадцать минут, у столба топталось семь человек:
один, самый неподвижный, думал о самоубийстве, так и не решился, а в среду напился в дым, и друзья положили ему некрасивую проститутку, в четверг он похмелялся минеральной водой и отчего-то думал о православии, - сейчас преподает в Центре медитаций, деньги не принимает и по вечерам боится людей, по-настоящему просветленые ему не верят, считая Центр ерундой, где все пошло и от лукавого, но это кому как, многие клялись, что Центр дает жизнь, а особенно в симпатии к Центру объяснялись пожилые женщины, но вряд ли они уходили далеко в астрал - разве такие далеко уходят? - но это происходило потом... из семи человек двое могли похвалиться прошлым: один воевал с наемниками контрреволюции в Африке, получил полковника, мочил переодетых американцев, с отвращением убивал женщин и стариков, другой в Великую Отечественную умел исцелять молитвой, затем дар исчез: закончилась война - испарился талант, сейчас он жил незаметно, пенсии хватало, телевизор рпоказывал "В мире животных", Маша с мужем приходили по субботам, он заводил будильник и верил, что "Известия" пишут правду,
а остальные пять были так себе, ни рыба, ни мясо, трое женщин, мужчина и мальчик лет десяти, Сергей Ладонежский проснулся - какая дерьмовая жизнь, думал он, какая лабуда, где работа, где женщины, я же взрослый тридцать лет, мать мою! - а до сих пор путаюсь в соплях и безденежье; бросить все? - господи, как страшно, да и чем заняться в этой стране? а в 1989 году нашел: собрал незаконный митинг, порвал на нем красное полотно и рассказал о КПСС, ему воздалось, он прошел по левобережью, разгромно обойдя второго секретаря, а затем прошел еще раз - в депутаты областного Совета, когда в девяносто третьем парламенту РФ пришел каюк, а с Думой в облом, по городу уже шли серьезные люди, а деревня прокатила ельциноида, но как единственный экономист он воглавил бюджетную комиссию в области, а потом опустел пост губернатора, первые наивные демократы уже не катили, вторые демократы не катили никогда, но он нашел инвестора и прикинулся знающим: физик и экономист сразу, человек на фоне жирных медведей - ему дали пятьдесят два процента, трем фирмам разрешил воровать, работал четырнадцать часов в сутки, отмеживался от разболтанной демократии, но коммунисты все равно почитали его козлом, а по цифрам регион вошел в российские лидеры, сейчас он снимал трубку и звонил сестре: чем простые русские женщины бьют простуду? - было занято - Рая в отпуске - он хотел уснуть - хрен-то с два! - Леша подошел к перекрестку, светофор высветился зеленым;
на той стороне возюкалась старушонка, внучка известного революционера; грязный бомж, потомок Адама; собачка, некусачая; смешной иностранец из КНДР; и Михаил Трифонович Самулин, неизвестный, скучный, простой - уж такой какой есть, в пиджаке и тренировочный брюках - иного не дано, волосатый в меру, добрый как велено, шел с сеткой, жил в отпуске,
и летали птицы высоко в небе, и ползала уставшая мошкара, и лилось тепло - последние двадцать, и сентябрьский писк, и шелест вечности, и бурление в животе, и гастроном, оттуда выходили люди, среди них шел неузнанный миссия Балахон, далеко не ушел, забрал его пресловутый тончайший мир, и не отдал обратно,
а по ступенькам булочной бежал призрачный комсомолец Транин, автор национал-социалистического манифеста, подписанного в 1991 году, навстречу ему шел мальчик в кепочке и очках, автор заурядной судьбы - он мечтал, что станет авантюристом, а остался вкладчиком МММ, гражданином РФ, служащим, семьянином: не крутанулась мировая рулетка, после восемнадцати завязал мечтать и жил, как записано, как справа, слева и напротив, не тужил, и проехала "волга", серая, умытая и стремительная - за рулем Вася Дот по фамилии Зауральский, сын главы облисполкома, в джинсовой куртке, курил, рядом с ним светловолосая Женя, ей двадцать пять, в черных брюках и белой блузке - по своим делам, за город, им пока улыбчиво и нескучно, а Леша не видел лиц, шел рядом, и они проехали, ветеран катил на "запорожце", ветеран не знал, зачем родился, и никто не знал ответа на его вопрос, а тело уже было изъедено временем, но и его высушенное лицо проскочило мимо, без последствий, Леша спустился вниз, и в подземном переходе прошел мимо школьницы, через семь лет снова видел ее, в Березняках, в полвосьмого, и сразу понял, что хочет ее; она шла по газону, в дурном районе, пропитанным шпаной, быстро, слегка качаясь, и черный костюм, не прятавший тела, и сиренавая майка, и он хотел эти губы, она опять прошла, неизвестная, и приснилась в ночь на субботу, и не только губы, он целовал, как раз потерялась Катя (больное время), а затем специально хотел, чтоб та приходила ночью, но черта с два, школьница меланхолично поглощала мороженое, в августе ей было целых пятнадцать, семь да семь - через семь лет после его ночной поллюции Ирина переберется в Питер, у нее начнется странная жизнь, "во бля!" - сказал грузчик в синем халате, он нес помидоры и уронил, зная, что Евгенич не простит, зная, что день пропал, и Наташа тоже, "ну бля" - добавил он, и прокричала "Скорая помощь", рассекая воздух, рядом с ней катились машины красного, зеленого, белого - всех цветов, и Алексей Смурнов свернул в переулок имени Карла Маркса, архимудрого, печального, с бородой - он висел в кабинете физики, год назад Женька Градников со скуки назвал печального "дураком пролетариата" и был словесно выпорот перед классом, он вообще тянулся к непостижимому богохульству:
еще в третьем классе крикнул: да здравстует Гитлер! - дело было в общем строю, пионеры шеренгой горлопанили: да здравствует Ленин! - уж не помнится, по какому поводу, а ему стало скучно, он крикнул свое, и ему влепили двойку в четверть за поведение - тусклый женин папа с усиками заходил к Елене Андреевне, наводил порядок, шел дождь с утра, а вечером Леше купили глупую и желтую кепку, майским днем, сереньким и невзрачным, а потом закончился третий класс - да здравствует Гитлер! - и он сидел в кресле, видя за окном пасмурную погоду, и отчего-то чувствуя себя умудренным, постаревшим, - наверное, так чувствуют себя пожилые люди, подумал Леша, и удивился: и он тоже ветеран, - ветеран начальной школы, и пенсионер в самом первом жизненном цикле, ведь даже в тридцать можно чувствовать себя замечательно молодым, даже слишком, - а что? - конечно, юн в каком-то новом периоде, возрасте, и нечто элегантное замаячило шагах в десяти:
молодой сравнительно человек, галстук, черный костюм, скромный худой дипломат той же ярко-черный расцветки, шел не спеша, остановился и закурил: жить ему оставалось пятьдесят два года и восемь дней, курил он здорово - красиво и все тут, люди ведь многое делают некрасиво, а он стоял и так превосходно курил, своей легкостью и неспешностью словно оправдывая собой весь мир - но Леша не думал тогда об этих вещах, он и потом не думал, и оттого, кстати, многое делал некрасиво, хоть и не курил, но он, допустим, вызывающе некрасиво ел, пил и спал, что тоже немаловажно, а парень в черном костюме наверняка здорово справлялся с этим: ел, пил и спал так, что залюбуешься, и целовался так же, и сны видел, и мух гонял, и работал свою наверняка непыльную - в прямом, не в переносном смысле работу;
дым растворялся в воздухе, поднимаясь к облакам, к стратосфере или к райским, - если верить одной досужей сплетне, - местам, где сидит божка и плюет в свои кусты, а ясноликие ребята валяются, сраженные неслыханным кайфом (интересно, покруче ли райский кайф наслаждений от секса, наркоты и обладания Властью?), а безгреховные ангелы веют над ними, - вот туда и уносился дым с пламенеющего кончика его сигареты, молодой человек смотрел на огонь и ускользающе улыбался, словно уже побывал в раю и вернулся сюда заниматься настоящим делом, или высчитал отмеренное время жизни, или переспал с долгожданной, или убил, или ушел от смерти, сошел с трапа, сошел с ума, сошел на нет, прочитал необычайно умную и задушевную книгу, или - что еще там? - получил тяжелого пинка в зад? - познал Заратустру? - помолился на ночь Дездемоне?
несмотря на всех, он улыбался правильно, и не менее красиво, чем курил, чем занимался сотней иных дел, которыми с удовольствием или без него приходится заниматься - (жизнь... жизнь ли?) - и все они отдают какой-то хреновиной, и тем не менее кто-то умеет жить - не в пошлом понимании этой фразы! - а кто-то сам отдает хреновиной, но молодой человек пахнул нездешним одеколоном, отливал своей чернотой и светился теплым кончиком сигаретки, живя в контрасте с интересной судьбой окрестных территорий, хоть и не думая о своем месте в этих территориях - возможно, следовало бы, подумал засыпающий Ладонежский - и вот на тебе: кому хрен с укропом, а кому и Россию поднимать;
улыбка стерлась, на место ей пришло устращающее видение: тетка: пятьдесят лет: толстая не в меру, и умеренно спешащая по свои делам: что в ней страшного? - наверное, сочетание природных элементов - как бы это расшифровать? - наверное, не получится... но тетка была страшна, она плыла, как утопающий в жире броненосец, выставляя красные ноги и подрагивая красным лицом, задыхалась, но гребла вперед, как будто к некой цели, ведомой ей одной, и становилось жутко от того, что такие тетки знают, где цель - Господи, что случится с миром, когда они наконец достигнут ее? - мир не переживет: к счастью, у них не бывают целей, только призраки в миражах, и мир может не волноваться: переживет: а они не переживут - мира...
неужели Шлепа качнулся на углу рядом с магазином тканей? - конечно, нет, просто некоторые морды всегда на одно лицо, ничем не примечательные и оттого фантастично похожие, очень народные, кстати, морды, если понимать под народом избранных, а не всех: у образованных физиономии несколько иного формата, там дурь ютится в уголках, глубинах, за ширмочками - а тут она не ютится: посмотришь эдак на лицо: оба на, думаешь, вот человек, ecce homo, не кот чихнул, мостить бы дороги этот лицом, не было бы крепче в мире дорог, или там гвоздей, или еще какой дряни, нужной и полезной в народном - не абы каком! - хозяйстве;
конечно, не Шлепа, он и сам уже различал детали лица, приемлимые для окончательного вердикта - нет, не он, просто добродушный выродок лет семнадцати, есть такие, были и будут, на них-то, по слухам, мать-земля и стоит, а куда ей без таких? - без таких сразу комунизм, Царство Божье и права человека, а земля обязана на чем-то стоять, вот и стоит: на уродах: а ты думал, что на Достоевском? - да нет, на уродах стоит, а на гениях крутится, а Шлепами удобряется - говорил ему позднее клетчатый в зазеркалье, а ты думал, что мать-земля удобряется любовью и добротой? только дерьмом, мон ами, только подлинным и откровенным дерьмом, бон ами, в этом таится главная задача этих людей, шер ами, и не спорь со мною, нет иных задач, все остальное сочинили свистоплясы-интеллигенты: недомуты, вот и придумали; добродушный парень плевал на газон, с чувством, с толком и с расстановкой - видимо, долго учился на специальных курсах, готовился, Леше стало страшно:
его траектория пролегала мимо парня, он ждал плохого: привык? - ну мало ли, парень мог очень легко обидеть: ухватить за ухо, оттаскать за нос, от души ударить в живот, мог и мазнуть открытой ладонью по лицу; мог просто в открытое пространство сказать: пидарас, даже не обращаясь к Леше (как бы!), но все равно разговаривая с ним, ведь никого рядом нет, а Леша как раз проходил бы мимо, а сказано было бы негромко и равнодушно, почти в пустоту: пидарас; и Леша не спал бы ночь - такое уже было; даже не обидишься открыто: вроде не тебе сказали, без окрика, даже без интонации, подразумевающей собеседника - а плакать хочется даже к концу дня, и не получается заняться привычным делом как привычном делом: перед сознанием картинка и ленивое слово пидарас, которое уходит в прошлое лишь назавтра, но дает себя знать в тысяче мелочей - например, ты боишься простого парня, стоящего близ магазина тканей, с вонючим лицом (вонючих лиц все-таки не бывает, но иногда встречаются слова, в обход логики дающие смысл: сочетание слов вонючая душа смотрелось бы чересчур не так, а назвать вонючим самого парня было нельзя: он стоял чистым, коротко подстриженым, аккуратным, в темных брюках и рубашке, благоухая особым одеколоном), парень покачнулся и пошел прочь вместе со своим лицом, Леша заметил легкий откат своего мелочного страха: парень шел под прямым углом, исчезая с лешиного пути до пересечения, что давало повод к мелочной радости - Леша чувствовал ее, и только годы спустя стал сердиться на ее мелочность;
теперь следующие тридцать секунд несли встречу с более приятным видением, во-первых, не внущающем страха, в дымчатых очках и авторучкой в кармане серого пиджака, лет сорока; мужчина был оригинально красив, впрочем, не пресловутой красотой "настоящего мужчины" - его привлекательность была не столь пресловута, и назвать его интеллектуалом хотелось больше, чем интеллигентом, не вдаваясь в неуловимое различие смысла, просто хотелось сразу назвать, поместить в таблицу, классифицировать, приходило на ум, - не Леше, тот пока не сильно разбирался в словах, - так вот, не интеллигентом, а почему-то интеллектуалом, спешащим по своим замудрым делам: опаздывал на прустовские чтения в Комбре? джойсовский слет в Дублине? ницшеанские дни в Обер Энгадине? кантовские посиделки в Калининграде? развеселый евангелический бухач на Ясной Поляне? - спешил, словно где-то в этих местах послезавтра объявляли его доклад, а без его дымчатых очков слет не слет, Комбре не Комбре, и бухач, разумеется, не бухач: то есть бухач, конечно, но без философского лейтмотива; он спешил и улыбался слегка замудро, однако похуже, чем покуривающий молодой человек с дипломатом: у того улыбка выходила более беззаботной, и оттого, как ни странно, более знающей - есть ведь беззаботность дурака, живущего ниже сложностей жизни, и беззаботность познавшего: все шунья, мол, все пустота, все примерно равная хрень: и победа, и поражение, а волноваться в жизни просто неприлично: раз познал жизнь - чего там в ней волноваться? - пусть волнуется тот, кто живет впервые, а мы примем победу и поражение с лицом шахматиста: известно ведь, что шахматист с одинаковым лицом и по одним алгоритмам разыгравыет проиграшный и выиграшный эндшпиль, и если есть какое-то различие в игре, то оно стирается с уровнем игрока: пусть волнуются живущие первый раз - (хотя мы прекрасно осведомлены о так называемых сложностях жизни!) - истинно лишь лицо хорошего шахматиста, всегда и в любой момент, а раз это ясно, то можно вести себя как угодно: бегать, прыгать, плакать и танцевать, походя насилуя встречных и раздаривая нищим добро; вот тебе, бабушка, и Юрьев день, вот тебе, внучок, и улыбка знающего;
и мужчина сорока лет, опаздывающий в Обер Энгадин, улыбался тоже неплохо, однако была в его теле сжатость, она отличала его от молодого человека в черном галстуке, делая чуть менее симпатичным, хотя дымчатые очки по-прежнему давали о себе знать,
он прошел на свой калининградский рейс, в Дублине его грохнули знаменитые террористы - или он просто растворился в Комбре? - упился в дым на Ясной Поляне? - неважно, наверное: он и без того слишкое большое значение придавал обстоятельствам, а ведь кроме них в жизни присутствует еще сама жизнь, и это прекрасно понимала прыгнувшая из арки безродная собака с классическим хвостом-бубликом: она лаяла столь задорно, что в ее императиве не стоило сомневаться: конечно же, в жизни главное сама жизнь, и она лаяла на всех тех, кто не понимает это как надо: когда мимо проходил Леша, она захлебывалась, а когда он исчез, приветливо замахала бубликом и лихо покатилась по земле настречу своим дворняжьим делам, Леша обернулся - она гавкнула, но не зло, а с чувством собачьего всепрощения, словно пройдя выучку у собачьего Льва Толстого, такой должен быть... наверное, это старый облезлый пудель, отлученный от хозяйской руки и брошенный на мутную дворовую поляну, по слабости одомашеннных лап адепт ненасилия и вегетарианец от неумения ловить мясо, лунными ночами воющий свое унылое евангелие на Луну, подставляющий левый бок, когда сучковатой палкой охаживают справа (не морду же подставлять?) и наставляющий щенков на грустное и незлое существование, посмешище больших аристократов-колли и отчаянных урок-дворняг, друг кошек, которые считали его своим - собачий Толстой был сторонник интернационализма! - но славной тем, что по газону за ним волочился не только кусаный хвост и неровная дорожка мочи, но и шлейф духовности... что это такое, никто не знал, но слава о феноменальном духовном псе достигала соседних дворов и помоек: посмотреть на Учителя прибегали целые стаи.
20
Снежок угодил в лицо. Им весело. Шлепа, Серега, Хвощ: а как же без? Март.
- Не знаю, какой курс. Никто в России не знает, - говорил Алексей Смурнов, с раздражением заметив алое сияние светофора. - Но ты хоть понял, какие фьючерсы на чикаго? Жень, я говорю - он полезет вверх, покупай. Центробанк ничего не выбросит, так что конец фиксации. Слава Господу, кредит не в долларе.
- А кому-то в облом, - усмехнулся далекий офисный Жень.
- Ну ты понял?
- На каком курсе покупать?
- А, хрен - прямо сейчас, - сказал Смурнов. - Потрать те двести.
Вечерело. Ярко-розовые обои, тяжелые кресла. Она в расстегнутом халате.
- Да какой ты мужчина? - спросила Катя Смурнова.
- Отношение косунуса к синусу, - ответил он въедливому математику.
- Не плачь, пацан, не пизди, - издевался рваноухий. - Не плачь, овца, поняла?
Садист. Его ладони пахли какой-то дрянью.
..."Бог есть непостигаемая сущность, данная в откровении", - лениво отбивался Отец. Ересиарх говорил про дух рацио и познавание тайны мира. Оппонент утверждал, что значимы только первые книги, а дух первичного отрицания - навеяние сатаны, ибо он запрещает видеть подлинную гармонию. Выкладки противоречили божеству. Несчастный ссылался на поучения Ли Сунь Шена. Ему отвечали, что не знают таких. Мало лунных, так еще и лисунь?
Послезавтра разложили костер.