Натаниэль чмокнул Офру в небрежно подставленную щечку.
— Любишь ты театральные эффекты, — сказала она недовольным тоном.
— Если верить моей маме — а у меня нет оснований ей не верить, она святая женщина, ее умоляли играть в «Габиме», — сообщил Натаниэль. — Так что, актерство у меня, видимо, наследственное… — он посмотрел на часы. Было четырнадцать часов пятнадцать минут. — А что, все уже собрались?
— Давным-давно, — Офра оглянулась на приоткрытую дверь кабинета и понизила голос. — И если ты немедленно не начнешь, они разбегутся. Грузенберг уже дважды выскакивал в приемную. И вид у него весьма воинственный. А инспектор Алон, по-моему, готов тебя пристрелить.
— Прекрасно. Как я выгляжу?
— Как всегда.
— Значит, превосходно, — Розовски придал своему лицу максимально деловое выражение и отворил дверь кабинета. Собравшиеся встретили его возмущенным шумом. Розовски предостерегающе поднял руку.
— Тихо, тихо, господа! — сказал он. — Меня задержали достаточно веские причины. Думаю, выслушав их, вы поймете и простите. А сейчас, — он прошел к своему месту за письменным столом, — мы можем начать, — Натаниэль обвел кабинет задумчивым взглядом. Все, кого он пригласил, были в сборе, и от этого его маленький кабинет казался совсем крохотным.
— Насколько я могу понять, расследование завершено? — спросил Цви Грузенберг светским тоном.
— Не совсем так, — сказал Розовски.
— Что значит — не совсем так?
— Действительно, Натан, я пришел потому, что ты обещал… — в разговор вступил было инспектор Ронен, но Розовски перебил его.
— Дайте мне договорить, господа, — сказал он. — Да, в настоящий момент расследование не завершено, но оно будет завершено в течение ближайшего получаса.
Возмущенный шум стих, хотя лица почти всех присутствующих сохраняли выражение недовольства — в той или иной степени. Натаниэль протиснулся между вольготно раскинувшимся в кресле инспектором Алоном и собственным письменным столом.
— Итак? — нетерпеливо сказал Грузенберг. — Мы все ждем.
— Да, конечно, — Натаниэль вытащил сигареты, не распечатывая пачку, положил ее на край стола. — Пожалуй, можно начинать… Цви, я позволю себе вначале повторить то, что известно всем. Если кто-то не желает слушать…
— Ради Бога, Натан, хватит тянуть! — взорвался Алон. — Кто-то желает, кто-то не желает… Ближе к делу! Я не замечал у тебя избытка вежливости в старые времена.
— Хорошо. Чтобы ускорить развязку, я лишь попрошу вашего, госпожа Головлева, согласия на то, что говорить буду на иврите. Роль переводчика берется исполнить мой помощник, Алекс Маркин.
Маркин кивнул, пересел ближе к Головлевой. Натаниэль еще немного подождал, пока все устроятся и успокоятся, и начал:
— Итак, господа, суть дела в следующем. Нынешним воскресеньем некто Шломо Меерович оказался убит в собственной квартире. По этому поводу имел место звонок в полицию, как выяснилось — из квартиры Мееровича. Звонившая — а это была женщина — сообщила, что преступник находится в данный момент в комнате. Прибывшая через пятнадцать минут полиция — в лице присутствующего здесь инспектора Алона и его подчиненных — обнаружила на месте происшествия госпожу Ларису Головлеву, так же присутствующую здесь.
Ронен шумно вздохнул, но промолчал. Натаниэль улыбнулся и сказал извиняющимся тоном:
— Прости, Ронен, но я должен сделать небольшое предисловие. Иначе не все окажется понятным.
Инспектор махнул рукой и отвернулся.
— Я продолжаю, — Натаниэль смотрел в стол, голос его был лишен какой бы-то ни было окраски. Казалось, он просто зачитывает некий документ, невидимый никому из присутствующих, но тем не менее, находящийся перед его глазами. — Некоторые улики — подчеркиваю, некоторые — позволили полиции рассматривать госпожу Головлеву в качестве главной подозреваемой. Она была арестована. Правда затем, по настоянию адвоката Грузенберга, освобождена. Адвокат Грузенберг также присутствует в моем кабинете. Я повторю, какие именно улики продиктовали полиции ее решение. Во-первых — сам факт ее присутствия в квартире, во-вторых — личность убитого, оказавшегося бывшим мужем госпожи Головлевой. Можно было подозревать давние счеты, в самом широком спектре — от ревности до денежных проблем. Фотография госпожи Головлевой, хранившаяся на книжной полке в квартире Мееровича указывала на факт недавних контактов. Несмотря на утверждение подозреваемой, что она не виделась с бывшем мужем в течение последних восьми лет и что она не знала, в чью именно квартиру идет тем роковым вечером.
Ронен фыркнул. Розовски предостерегающе поднял руку.
— Минутку, Ронен! Сейчас мы узнаем относительно фотографии, — он повернулся к женщине в черном платье, явно незнакомой остальным. — Вчера вернувшаяся в Израиль госпожа Далия Меерович, несмотря на печальное известие, любезно согласилась прийти на сегодняшнюю встречу.
Две другие женщины, присутствовавшие в кабинете, — Лариса и Мирьям, с откровенным любопытством посмотрели на вдову. Внешне она явно проигрывала Головлевой — вполне бесцветная внешность, тусклые волосы гладко зачесаны назад.
— Госпожа Меерович, повторите пожалуйста то, что сообщили мне вчера, — попросил Розовски.
— Этой фотографии в нашем доме не было, — тихо ответила Меерович. — Во всяком случае, еще десять дней назад, когда я уезжала в Европу. О приезде бывшей жены муж тоже ни разу не говорил.
— Он рассказывал вам о причинах развода с первой женой? — спросил Натаниэль.
Далия задумалась.
— Да, но это было давно, — сказала она. — Я думаю, лет пять назад, когда мы познакомились. Ничего конкретного, так — общие слова.
— Кого он винил в разводе? Ее или себя?
— Никого, — Далия слабо улыбнулась. — Это мне и понравилось в нем. Я ведь тоже была до него замужем. Мой первый муж имел обыкновение изображать меня чудовищем. Бывает и другая крайность, близкая к мазохизму: когда мужчина во всем винит одного себя и всем рассказывает о том, какой он негодяй и каким несчастным ангелом была его жена!.. — Далия произнесла последние слова чуть громче обычного. Потом добавила — после крошечной паузы, уже обычным голосом: — На самом-то деле обычно виноваты оба. Только вот расплачиваются по-разному.
Натаниэль кивнул.
— Скажите, госпожа Меерович, а о том, что в Тель-Авиве живут родственники его первой жены, ваш муж рассказывал вам?
— Да, однажды он мне сказал… — Меерович задумалась на секунду. — Да, это было, по-моему, в прошлом году.
— И по какому поводу он об этом сказал именно тогда? — спросил Натаниэль. — Полагаете, раньше он сам об этом не знал?
Далия пожала плечами.
— Да нет, — сказала она. — Я просто не спрашивала. Меня мало интересовала его прошлая жизнь.
— Значит, просто к случаю пришлось?
— Ему кто-то позвонил, потом он сказал мне, что звонила родственница его бывшей жены.
— Так-так-так… — Розовски бросил взгляд на Мирьям, никак внешне не прореагировавшую на эти слова. — Скажите пожалуйста, Далия, почему вы проводили отпуск порознь? Согласитесь, это выглядит странно — для столь небольшого срока супружества. К тому же, раньше вы так не поступали, верно?
Вдова не ответила.
— Кроме того, у вас перед отъездом произошла размолвка, — продолжал Натаниэль. — Вы даже не ночевали дома, — он немного подождал. Далия молчала. — И в аэропорт вы уехали не из дома, — добавил он. — Так что же было причиной такого поведения?
— Это мое дело, — Далия нахмурилась. — В конце концов, он мертв.
— Да, вы правы… — Розовски некоторое время задумчиво смотрел на нее. — Теперь я попрошу вас ответить на очень деликатный вопрос, — сказал он, вновь обращаясь к вдове. — Если пожелаете, можете не отвечать на него. Но вопрос я задам. Хорошо?
Далия кивнула. В ее взгляде появилась настороженность.
— Ваш муж изменял вам? — спросил Розовски.
— Да, — ответила Меерович.
— Это послужило причиной последней размолвки?
— Да.
— Вы знали имя женщины?
— Нет.
— Но догадывались, кто она?
— Нет.
— Ну, хорошо, — сказал Натаниэль, с улыбкой взглянув на мрачного инспектора Алона. — Оставим в покое психологию супружества, вернемся к более конкретным вещам. Вернемся к фотографии первой жены вашего мужа. Вы утверждаете, что никогда не видели ее в доме.
— Да.
— Это еще ни о чем не говорит, — проворчал инспектор. — Фотография могла хранится в его бумагах. Перед свиданием он выставил ее, чтобы сделать приятное Головлевой.
— Я уже сотни раз говорила, что не виделась с ним! — резко сказала Головлева. — И не дарила ему никаких фотографий!
— Вот! — с торжествующими нотками в голосе подхватил Натаниэль. — А кому именно вы ее дарили? Вы помните?
— Точно не помню, — Лариса опустила голову. — Мне кажется… мне кажется, что я подарила эту фотографию Мирьям. Вместе с тремя другими.
Натаниэль перевел взгляд на Мирьям.
— А что скажете вы? — спросил он.
Та молча пожала плечами.
— Я же говорил вам, — Ицхак Шейгер решил прийти на помощь жене. — Фотография действительно была у нас, но потом куда-то исчезла… — видимо, он сам почувствовал насколько беспомощно звучит его объяснение, потому что замолчал и нахмурился.
— Это правда? — спросил Ронен у Мирьям.
— Видишь ли, Ронен, — сказал Натаниэль так, словно в кабинете находились только они двое, — этих троих — Головлеву, ее кузину Мирьям и покойного Шломо Мееровича связывали особые отношения. Мирьям Шейгер была виновницей развода своей родственницы с мужем.
Тишина, воцарившаяся после этих слов, оказалась столь глубока, что даже сам Натаниэль немного испугался. Он внимательно обвел взглядом замершие фигуры собравшихся.
— Да, — сказал он и развел руками. — Это так. И я не думаю, что кто-нибудь всерьез станет оспаривать мои слова.
— Не будет, — сказала вдруг Мирьям. Она выпрямилась и с вызовом посмотрела на детектива. — Никто не будет. Потому что, как мне кажется, все и так знают это. Никакого секрета вы не раскрыли. У меня был роман с Шломо — тогда он звался Семеном — сразу после их свадьбы. Но, во-первых, Лариса сама виновата. Она очень быстро охладела к мужу. А во-вторых — мы, действительно, не встречались с ним в Израиле. То есть, я знала, что он репатриировался.
— Если не секрет, откуда? — спросил Натаниэль.
— Не помню. Это имеет какое-то значение?
Натаниэль вышел из-за стола и подошел к Мирьям.
— Ваш муж знал об этом?
— Да, — ответил вместо Мирьям Ицхак. — Я знал. У жены не было секретов от меня. Но, честно говоря, меня мало волновало прошлое. Тем более, прошлое советское.
Мирьям взглянула на мужа с удивлением, но промолчала. Натаниэль повернулся к Головлевой. Та сидела, чуть склонившись к Алексу и внимательно слушая перевод. Она не поднимала глаз ни на двоюродную сестру, ни на детектива.
— Понятно, — сказал Розовски. — Видишь, Ронен, появляется новый фактор, верно?
Инспектор осмысливал услышанное. Вмешался адвокат.
— Извините, Натаниэль, но я пока не вижу связи между обвинением Головлевой в убийстве и старым романом госпожи Мирьям, — сказал он.
— Все очень просто, — Розовски прошелся по кабинету. Сделать это было сложно из-за обилия людей. — Все очень просто… Представим себе следующее: предположим — только предположим, что госпожа Мирьям сейчас сказала нам неправду, — он жестом остановил протест со стороны четы Шейнер. — Я ведь говорю: предположим. Предположим, что их связь возобновилась в Израиле. И что женщиной, имени которой не знала госпожа Меерович, но о связи которой с мужем она знала была именно Мирьям.
— Говорите что угодно, — сказала Мирьям устало. — Мне все равно.
Ронен Алон недоверчиво посмотрел на Натаниэля.
— Но в роковой вечер в квартире была не Мирьям. И не Далия, — сказал он. — Там была Головлева.
— А ты представь себе, — сказал Натаниэль, — что покойный вовсе не охладел к своей бывшей супруге. Допустим, узнав от Мирьям о ее приезде, он решил с ней встретиться. Учти, ситуация более чем благоприятствует встрече: серьезная размолвка с женой — не исключено, кстати, что она могла бы привести к очередному разводу. К тому же, кто знает, не тяготила ли его продолжающаяся связь с Мирьям?
— Послушайте, — сердито заговорил Ицхак Шейгер. — Я понимаю, что все эти разговоры сущий вздор, но не могли бы вы перестать издеваться над моей женой?
— Оставь его, Ицик, — сказала Мирьям. — Он ведь действует из благих намерений. Хочет найти убийцу, — в последних словах слышалась неприкрытая издевка. — Он его не нашел, но надеется, что кто-то из нас сорвется из-за его непрекращающихся оскорблений, наговорит массу лишнего, а он повесит на этого человека всех собак и будет торжествовать. Так что лучше помалкивай и терпи.
— Это вы во всем виноваты, — сказал Ицхак, обращаясь к адвокату. — Мы вполне могли бы обойтись и без такого, с позволения сказать, специалиста.
Грузенберг не ответил, но взгляд его, брошенный на Натаниэля, тоже не был особенно благожелательным.
Розовски выслушал все это с неизменной любезной улыбкой.
— Надеюсь, вы позволите мне продолжить? — спросил он адвоката. — Я ведь принес свои извинения.
— Хорошо, — сказал Грузенберг. — Но не могли бы вы, Натаниэль, избрать более деликатную форму рассуждений? Или вообще: изложить сразу выводы. В конце концов, рассуждения — ваш производственный процесс. Нас гораздо больше интересует результат. И мы будем судить о нем самостоятельно.
— Осталось совсем немного, — сказал Натаниэль с извиняющейся улыбкой. — Я прошу вас набраться терпения. Что же касается рассуждений — в них, как я надеюсь, содержатся доказательства…
Ицхак негодующе фыркнул.
— Итак, представим себе, что Шломо Меерович неосторожно проговорился любовнице о желании встретиться с бывшей женой. Или же она сама начала подозревать возможность такого хода событий. Я пока не знаю, но возможно, что с Шломо Мееровичем госпожа Мирьям Шейгер связывала свои надежды на будущее. Иначе трудно было бы объяснить возобновление старого романа. И вот это будущее оказывается под угрозой… Обрати внимание, Ронен: только Мирьям знала о пристрастии своей родственницы к гороскопам. Только она знала, что Лариса следит за астрологическими прогнозами в соответствие с настоящим днем рождения.
— Что значит «в соответствии с настоящим днем рождения»? — прервал его рассуждения Ронен. — Есть и ненастоящий?
— Представь себе, — сказал Натаниэль. — Настоящий день рождения госпожи Головлевой и день рождения, проставленный в ее документах, не совпадают. Верно? — он обратился к Головлевой. Та кивнула.
— Такое иногда случается, — сказала она. — Я родилась в крохотном городе. Регистрировали в районном исполкоме, делопроизводитель был не очень внимателен… Словом, не знаю деталей этой истории. Мать рассказывала ее как курьез. Я, в свое время, хотела поменять документы, но оказывается, требовалось такое количество бумаг, что я махнула рукой.
— Но день рождения вы отмечали истинный, — уточнил Натаниэль. — 8 января. Что, кстати, зафиксированно на фотографии, подаренной вами родственникам.
— Да, верно.
— Понятно? — спросил Натаниэль у инспектора. — Я могу продолжать?
Несколько сбитый с толку инспектор Алон перевел взгляд с него на Головлеву и обратно и неуверенно кивнул головой.
— Прекрасно. Я остановился на том, что Мирьям Шейгер знала о различии между настоящим днем рождения и дату в паспорте. И только она знала о том, что Лариса непременно последует указанию очередного гороскопа и согласится на встречу с мужчиной, позвонившим ей в роковой вечер.
— А кто звонил? — спросил инспектор. — Ведь Головлева сказала, что голос был незнакомым.
— Дойдем и до этого… Мирьям решила убить своего любовника. И сделать это так, чтобы подозрение пало на Ларису Головлеву.
— Вы с ума сошли! — крикнул Ицхак. Мирьям успокаивающе положила руку на его плечо.
— Что ей нужно было сделать для этого? — спросил Розовски, не глядя на них. — Ей нужно было, чтобы полиция застала на месте убийства ее родственницу. Она попросила кого-то из сотрудников газеты «Ежедневная почта» — я сейчас не буду уточнять, кого именно, всему свое время — ввести в очередной астрологический прогноз текст, составленный ею. Сделать это не представляет особого труда. Компьютеры в редакции «Ежедневной почты» соединены в сеть, так что с любой клавиатуры можно ввести в нужный файл требуемую информацию. Затем некто — возможно, тот же сотрудник — позвонил Ларисе Головлевой и назначил ей свидание. Затем, незадолго до назначенного времени, она приехала к Шломо Мееровичу и убила его. Поставила на шкаф привезенную из дома фотографию. В спальне дождалась приезда Ларисы. И позвонила в полицию. И в конце концов, пользуясь вполне естественным душевным состоянием Головлевой, покинула квартиру… Вот так все было, — сказал Розовски после небольшой паузы. — Госпожа Мирьям Шейгер убила Шломо Мееровича, с которым продолжала любовную связь уже здесь, в Израиле, а затем сделала так, чтобы обвинение пало на Головлеву. Никто в полиции никогда бы не поверил объяснениям последней о каких-то там астрологических прогнозах и тому подобной чепухе.
— Как ты могла, Мирьям?! — глаза Головлевой наполнились слезами. — Ведь ты говорила, что даже не виделась с ним!
Натаниэль неспешным шагом подошел к Мирьям, в лице которой не осталось ни кровинки и вдруг положил руку на ее плечо. Она вздрогнула, подняла на него невидящие глаза.
— Успокойтесь, Мирьям, — мягко сказал детектив. — Я ведь сказал: предположим. Я прекрасно знаю, что в действительности все было по-другому. Вы ни в чем не виноваты. Простите за это испытание.
— Что ты опять затеял? — недовольно спросил инспектор. — Что за испытание?
Натаниэль повернулся к Головлевой.
— Вы ведь хотели, чтобы я — или полиция — пришли именно к такому заключению, верно? — тихо спросил он. — Отсюда и якобы вера в гороскопы, и якобы звонок незнакомого мужчины. И главный аргумент: вы руководствовались гороскопами в соответствии с реальным днем рождения. А об этом знала только Мирьям.
— Что значит «якобы»? — спросил адвокат.
— Видите ли, Цвика, — сказал Розовски. — Эти ежедневные гороскопы сочиняет один симпатичный молодой человек из редакции «Ежедневной почты». Просто сочиняет, понимаете? В отличие от еженедельных гороскопов, составляемых профессиональным астрологом. Понимаете, Цвика? Если они и сбываются, то случайно и изредка. И то — не сбываются, а лишь могут создать иллюзию этого. Потому что упомянутый мною молодой человек старается писать их обтекаемыми общими фразами. Следовательно, госпожа Головлева не могла, приехав в Израиль, проникнуться непоколебимой верой в стопроцентно сбывающиеся гороскопы. Просто потому, что они не сбываются, — Натаниэль замолчал, задумчиво глядя на адвоката.
— Но позвольте, — сказал Цвика, — это ведь еще ничего не значит. Это…
— Вы ошибаетесь, Цвика, — сказал Натаниэль. — Это значит очень много. Это значит, что попытка Мирьям подменить текст гороскопа с тем, чтобы обмануть Ларису, выманить ее из дома и в конечном счете свалить на нее совершенное убийство, не могла иметь места. То есть, как я уже объяснил, версия о виновности Мирьям в смерти Шломо Мееровича оказалась ложной.
Грузенберг снова попытался что-то сказать.
— Позвольте я продолжу, — Розовски нахмурился. — Откуда нам известно о фантастической сбываемости гороскопов? Исключительно из слов самой Головлевой. Как я уже сказал, этого не могло быть. Откуда мы знаем о звонке мужчины, назначившего ей свидание? Из того же источника. Логично предположить, что и эта информация не соответствует действительности. Остается последний гороскоп, который мы читали собственными глазами и который содержит указания, приведшие к печальным последствиям. Как быть с этим? Предположение, повторяющее аналогичное из предыдущей версии. Кто-то из редакции упоминавшейся газеты, знакомый госпожи Головлевой. А не Мирьям Шейгер, поскольку с Мирьям мы только что сняли обвинения. Опять-таки, пока не уточняю, кто именно. И это она попросила его внести в прогнозы текст, придуманный ею. Кстати, в тексте имеется намек на участие в преступлении родственников, видимо, Мирьям. Помните, Цвика? «Не доверяйте близким родственникам». И так далее.
— Это ложь! — крикнула Головлева. — Вы лжете!
— А вот и еще одно, — сказал Натаниэль. — Ответ на вопрос: кто звонил в полицию? Мы ведь исходили из того, что госпожа Головлева не знает иврита, — он повернулся к женщине. — Вот уже добрых десять минут, с момента изложения мною последней двух версии, мой помощник молчит. Как мы и договорились, — он улыбнулся чуть смущенно. — Тем не менее вы поняли все настолько хорошо, что даже обвинили меня во лжи. Но я ведь говорю на иврите, — он обратился к инспектору Алону. — Таким образом, Ронен, не было никакой свидетельницы, вызвавшей полицию. Была преступница, сама бросившая на себя тень подозрения. Кстати, логика в подобном поведении, безусловно, имеется. Полиция будет искать звонившую, все более утверждаясь в мысли, что задержанная Головлева — жертва. Рано или поздно выйдет в своих подозрениях на Мирьям, но тоже не получит необходимых доказательств. В конце концов, запутавшись в этих поисках, поддастся давлению адвоката, и… — он красноречиво махнул рукой. — Я сейчас говорю о логике преступника, — пояснил он после небольшой паузы.
Ронен откинулся в кресле и уставился на Натаниэля.
— Но зачем? — спросил он. — Каков мотив?
— Отомстить бывшему мужу, бросившему ее, и двоюродной сестре, которую она считала виновницей всех своих несчастий, — ответил Розовски.
Инспектор поднялся из кресла.
— Ну-ну, — сказал он. — Выходит, наша первоначальная версия оказалась справедливой?
Натаниэль, не отвечая, вернулся за письменный стол.
— У тебя хватит терпения выслушать меня еще минут пятнадцать? — спосил он инспектора.
Тот нехотя кивнул.
— Я не убивала!! — истерически закричала Головлева. — Клянусь, я никого не убивала!!. — крик замер на ее губах, когда она столкнулась взглядом с ледяным взглядом Мирьям.
После продолжительной паузы Розовски сказал:
— Я вам говорил, Цвика, странная семья.
— Что?… — адвокат очнулся от невеселых мыслей. — Что вы сказали?
— Да, — Розовски повернулся к Головлевой. — Да, Лариса, я знаю, что и вы не убивали. А моя вторая версия — всего лишь зеркальное отражение первой.
Адвокат и полицейский молча переглянулись.
— Видите ли, друзья мои, — сказал Натаниэль. — При столь точном совпадении двух версий могут появиться сомнения в достоверности обеих. Верно? И такие сомнения у меня появились. В самый последний момент, вчера. И мне вдруг подумалось: что, если существует и третья версия? И чем дольше я над этим думал, тем яснее видел, что за всей этой историей стоит некто третий, очень удачно воспользовавшийся враждой двух женщин для решения своих проблем.