Когда Розовски и Грузенберг появились в конторе Натаниэля, там царили полный покой и умиротворение. Секретарь Офра щебетала по телефону, судя по количеству «нет» и игривому тону — с кем-то из своих многочисленных поклонников. Помощник Натаниэля Алекс Маркин, расположившийся в кабинете шефа на все время предполагавшегося отпуска, читал журнал. Внутренняя интеллигентность Маркина контрастировала с его малоинтеллигентной внешностью. Сейчас этот контраст сглаживался полуметровой стопкой других журналов, лежавших на столе.
— Вот, полюбуйтесь, Цвика, — сказал Розовски. — Полное отсутствие трудовой дисциплины. У вас тоже так бывает?
Грузенберг неопределенно пожал плечами. Видно было, что мысли его сейчас заняты совсем другим.
При виде начальника, Офра и Алекс начали лихорадочно имитировать трудовую активность. Компьютер защелкал с невероятной скоростью, запорхали листы бумаги. Телефон, словно тоже устыдившись нетрудовой деятельности, принялся звонить с периодичностью одна трель в три секунды.
— Стоп! — скомандовал Розовски. — Достаточно.
Первым смолк телефон, за ним — компьютер.
— Убедили, — сказал Натаниэль. — А теперь — Алекс, марш к себе, у меня серьезный разговор. Офра, приготовь два кофе. Вы какой кофе пьете, Цви?
— Турецкий.
— Отлично. Два кофе по-турецки, — и, повернувшись к адвокату, сказал: — Прошу, Цвика, располагайтесь. И рассказывайте.
Адвокат собрался с мыслями.
— Вчера меня упросили взяться за защиту одной женщины, — сказал он. — Упросили ее родственники, с которыми я немного знаком. Женщина приехала из России два месяца тому назад. Ее зовут Лариса Головлева. Позавчера, 16 октября, в 20 часов она была задержана полицией. Причина — подозрение в убийстве бывшего мужа, Шломо Мееровича.
— Она репатриантка? — спросил Натаниэль.
— Нет, туристка. Вернее — она приехала в Израиль по туристической визе, и уже здесь подала прошение о перемене статуса на репатриантский. Ответ из МИДа пока получить не успела. Осенние праздники и так далее… Но я продолжу, хорошо?
— Да, пожалуйста.
— Несколько слов об обстоятельствах задержания. В восемь часов вечера в дежурную часть полицейского управления позвонила женщина, не пожелавшая назваться, и сообщила, что по адресу… — адвокат Грузенберг раскрыл папку и зачитал: — Бульвар Ганей-Кайц 124 в квартире 25 только что совершено убийство, — он закрыл папку. — Убит хозяин квартиры, некто Шломо Меерович. Преступник — вернее, преступница — еще находится на месте преступления. Имя преступницы также названо не было. Полиция выехала немедленно. Информация оказалась соответствующей действительности. Картина, судя по рапорту полицейских, представляла собой следующее, — адвокат снова обратился к папке и собрался было зачитать очередную бумажку. Розовски прервал его.
— Своими словами, если можно, — попросил он. — Мы не в суде, пока что можно не бояться неточностей.
— Хорошо, если хотите… В салоне стоял накрытый на двоих стол — закуски, прохладительные напитки, бутылка вина, — сказал Грузенберг. — В кресле, рядом со столом — Меерович. Увы — без признаков жизни. И его гостья, Лариса Головлева, чуть не упавшая в обморок при виде ворвавшейся в дом полиции.
— Та-ак… — Натаниэль побарабанил пальцами по столу. — Ответьте на несколько вопросов, Цвика.
Адвокат с готовностью кивнул.
— Вопрос первый: каким образом был убит хозяин квартиры?
— Ударом охотничьего ножа в грудь. Нож большой, массивный, пятнадцать сантиметров лезвие.
— Кому он принадлежал?
— Полиция предполагает, что нож принадлежал хозяину квартиры, ответил Грузенберг. — Скорее всего, так оно и есть, поскольку на стене, над письменным столом, остались ножны — от этого ножа или, во всяком случае, от подобного. Похоже, он приобретен в одном из магазинчиков, таких ножей продается полно, на любой вкус. В основном их покупают туристы, любители восточной экзотики.
— Понятно… — Натаниэль взял чистый лист бумаги из стопки, лежащей на краю стола, черкнул на нем несколько слов. — Вопрос второй, — сказал он. — Ужин был нетронутым?
— В том-то и дело, что наоборот! — адвокат был явно огорчен этим обстоятельством. — Сами понимаете: факт, входящий в явное противоречие с показаниями задержаннной… — он махнул рукой, словно досадуя на собственные слова. — Ну, об этом чуть позже. Бутылка вина была опустошена почти наполовину, остатки вина в обоих бокалах, да и закуски… Нет, скорее можно сказать, что ужин уже был завершен.
— И вы адвокат подозреваемой, — меланхоличным голосом заключил детектив.
— Именно так, — в тон ему ответил Грузенберг. — Как я уже сказал, родственники Головлевой обратились ко мне с просьбой принять на себя ее защиту. К сожалению, я согласился.
— К сожалению? — Розовски удивленно поднял брови и перестал барабанить по крышке стола. — Простите, Цвика, не понимаю.
— Видите ли, Натаниэль, у меня есть свои принципы, — нехотя ответил Грузенберг. — Попробую объяснить. А вы постарайтесь понять. Я должен иметь хоть минимальную уверенность в том, что мой подзащитный говорит мне правду. Я могу не обнаружить необходимых доказательств в деле, мои аргументы могут показаться суду недостаточными. Но для себя лично я хочу иметь полную убежденность. В данном случае у меня ее нет. Напротив, я уверен в обратном, в том, что моя подзащитная лжет — от первого до последнего слова. Лжет даже в мелочах.
— Это интересно, — заметил Розовски. — Если судить по вашим словам, вы беретесь за защиту исключительно невиновных. Просто попавших в беду. Роковое стечение обстоятельств, еще что-то подобное, — он сделал неопределенный жест рукой, усмехнулся. — Если бы все адвокаты вели себя подобным образом, вряд ли хоть один подсудимый дождался защиты. Согласитесь, Цви, под суд крайне редко попадают полностью невиновные люди… Я не имею в виду диктаторские режимы, терррористические организации, поскольку тут слово «правосудие» неуместно, — добавил Натаниэль после паузы.
— Вы меня не поняли! — адвокат говорил с еле сдерживаемым возмущением. — Я имел в виду совершенно другое. Я имел в виду искренность моего клиента. Без этого я просто не в состоянии начинать защиту. Неужели вы не понимаете? А тут — я повторяю, она мне лжет. Я чувствую это, но не могу сломить эту глухую стену.
— Да, странно, странно… — пробормотал Натаниэль. — Вообще, по моему опыту, преступники стараются не использовать стопроцентную ложь, предпочитая дозированную полуправду. Я, конечно, не говорю о патологических случаях.
— Я не исключаю, что этот случай несколько патологичен, — хмуро заявил адвокат. — Почитайте, — он отколол от пачки лежавших в папке документов один и протянул его Натаниэлю. — Это запись одного из допросов. Поскольку он проводился в моем присутствии, документ представлен мне официально.
Взглянув на лист, Натаниэль покачал головой.
— Я еще не решил, буду ли заниматься этим делом, — сказал он. — Скорее всего — нет. Знаете, все-таки я впервые решил устроить себе отпуск — за последние четыре года. Настоящий отпуск. И нужны очень веские основания для того, чтобы я поменял планы.
— Понимаю, — сдержанно произнес адвокат. — Назовите сумму.
Розовски покачал головой.
— Вы не поняли. Сумма тут ни при чем. Основания — не размер гонорара, а что-нибудь иное.
— Что именно?
— Сам не знаю, — честно признался Розовски. — Я просто не хочу заниматься этим. Вот посмотрите сюда, — он показал на лист, в котором на протяжении всего разговора делал какие-то пометки. — Не буду вам объяснять всего — пока не буду — но обратите внимание: мы с вами говорили… — Натаниэль посмотрел на часы. — Мы говорили всего-навсего восемнадцать минут. Вы не сказали мне и десятой доли того, что знаете, а я поставил уже четыре вопросительных знака. Видите?
Грузенберг посмотрел на вопросительные знаки, жирно выведенные Натаниэлем и ничего не сказал.
— Тем более, если вы говорите, что она лжет во всем, — добавил Натаниэль.
— В том-то и дело, — сказал адвокат. — В этом парадокс. Очень странное ощущение, но мне кажется, что она невиновна. И при этом — абсолютно неискренна в показаниях. Как думаете, такое возможно?
— Не знаю, — сказал Натаниэль. — Может быть… — он нахмурился, крикнул: — Офра, где обещаный кофе?
— Еще вода не закипела, — отозвалась из-за закрытой двери Офра.
— Н-да… Знате, Цвика, вы помогли мне в том давешнем деле, и я чувствовал бы себя очень неуютно, если бы отправил вас ни с чем, — сказал Розовски. — То есть, я по-прежнему не собираюсь этим заниматься, но готов помочь вам советом или консультацией. Бесплатно. Если вы согласны — что ж, давайте ваши записи, я просмотрю. Если же ваше условие — взять на себя расследование и только после этого — знакомство с документами, тогда оставляйте их при себе. Мы сейчас выпьем кофе и расстанемся.
Адвокат немного подумал.
— Хорошо, — сказал он. — Я согласен. Прочтите вот эту запись и выскажите о ней свое мнение. Или посоветуйте мне, как быть. Это, как я уже говорил, запись первого допроса — первого в моем присутствии.