Что было дальше, Робер не слышал. Он слился с толпой.
Это было на прошлой неделе. Но нет никакой гарантии, что и сегодня не повторится то же самое, если Марианна вообще когда-нибудь выплывет из этой толпы, колыхающейся у столов и навевающей морскую болезнь.
В поисках разнообразия Робер перевел взгляд на небо.
"Сначала пейзаж из шапок, потом людской поток, а теперь - небо. Хорошо, что, куда бы ни пошел, над тобой всегда будет кусочек неба, на котором можно дать отдохнуть глазам. Особенно такого, как сегодня - после дождя, с пухлыми облаками, подгоняемыми ветром все на восток и на восток, темными облаками, похожими на фиолетовый дым, от которых еще светлее делается синева, проглядывающая местами и переходящая в теплую зелень там, над самыми цинковыми кровлями. Красивы и небо, и лето, которое после дождя ощущается даже над Парижем, и огромные тяжелые кроны старых каштанов напротив, только ты давно уже перестал видеть эти вещи. Ты гроша ломаного за них не даешь, и погода интересует тебя в основном в смысле: надеть ли плащ или можно выйти в одном пиджаке."
Было девять часов и Робер уже знал, что Марианна не придет, а поскольку в это мгновенье мимо стола проходил официант, то он решил воспользоваться совпадением.
- Гарсон, одну "кальву".
- Люди с хорошими привычками "кальвадос" в этот час не пьют. Тем хуже. И мне один!
Это была Марианна. Она без дальнейших предисловий села напротив и лицо ее показалось ему еще утомленнее, чем в прошлый раз.
- Меня ждал?
Голос тоже усталый. Вопрос без любопытства.
- Да, тебя.
- А... Ну, вот и мы.
И когда официант поставил рюмки:
- Ты что-то хотел мне сказать.
Она в ожидании откинулась на спинку стула и скрестила ноги. Ноги она скрещивала небрежно, не одернув целомудренно юбку над оголенными бедрами. Робер вместо ответа поднял рюмку и разом опрокинул. Марианна легонько отпила, словно пробуя, затем проглотила остатки.
- Ты говорил, что хочешь мне что-то сказать, - повторила она.
- Пустое. Что я могу тебе сказать?
- Откуда мне знать? Тебе одному известно.
- То, что я хотел сказать, давно сказал. Ничего другого с тех пор придумать не смог.
- Тогда к чему была та комедия на днях?
- Так. Без глубоких причин. Хотел тебя видеть, и все.
- Вкусная отплата за несбывшуюся любовь, что ли?
В машинальной улыбке полных ярко-красных губ было что-то бесстыдное, однако Робер не ощутил желания реагировать.
Она смотрела на него без особого интереса и словно ожидала ответа. Потом сказала совсем без связи:
- Знаешь, а ты довольно сильно изменился. И не в лучшую сторону.
- Например?
- Например? Ставишь меня в неудобное положение...
- Ну, не деликатничай уж так.
- Я и не деликатничаю. Но перемен в тебе так много, что просто не знаю, с которой начать.
- Начни с чего хочешь, - безразлично предложил Робер, выплюнув на тротуар мокрый окурок и достав новую папиросу.
- Тогда начну с твоей отвратительной привычки разгуливать по всему рту сигаретой и беспрестанно барабанить пальцами по столу.
- Мелочи, - заметил Робер, перестав постукивать по мраморной плите.
- Неврастения - не мелочь.
Он не ответил. Только снова легонько застучал пальцами по столу.
- Да, ты довольно сильно изменился, малый. Состарился и даже подурнел. Когда-то ты был красавцем, Робер, а теперь подурнел.
- Я бы мог сказать то же самое о тебе, если б не был кавалером.
- Хорошо, хоть не говоришь. Теперь вижу, что кое-что с молодости у тебя сохранилось: злоба.
- Дело не в злобе. Дело скорее в возрасте.
- Могу тебя заверить, что больше двадцати восьми мужчины мне не дают.
- И столько тебе и есть....
- Именно так.
- Значит, когда-то я был влюблен в двенадцатилетнюю девочку. Хорошо хоть, что этого не поняли власти. Это ведь наказуемо, знаешь.
- Наказуемы лишь деяния. А деяниями, если мне не изменяет память, ты похвастаться не можешь.
- Верно, - равнодушно кивнул Робер. - Вообще, все, что ты говоришь, верно. Ты выглядишь на двадцать восемь, а я лишь по злобе своей даю тебе еще восемь, и мы с тобой - это цветок в каплях росы да развалина, собранные в странном сожительстве.
- Никакого сожительства нет.
- Чудесно, нет и сожительства. Сожительство - это для того, толстого. Уж не господин ли супруг, случайно?
- Супруга у меня нет.
- Значит, любовник.
- Ну, и что с того?