- Мне бы хотелось его разыскать... Я уверен, что это не он меня ударил...
Кабатчик протер бокал и тщательно оглядел стекло на свет.
- Кто знает? - пробормотал он.
- Вы думаете по-другому?
- Я вообще ничего не думаю, сеньор, я продаю вино и прохладительное... Если хочешь жить спокойно, лучше всего заниматься своим делом... иначе...
- Ну?
- Иначе рискуешь нажить крупные неприятности, сеньор.
Что это - его личный взгляд или предупреждение?
- На свете нет ничего прекраснее весны в Севилье, сеньор, - добавляет кабатчик, по-прежнему не глядя на меня. - И было бы чертовски досадно провести всю Святую неделю в больнице...
Теперь уже все четко и ясно.
- Вам поручили мне это передать?
- Не понимаю, сеньор, о чем вы?
Он и впрямь, кажется, не понимает, или же - замечательный актер.
- А с чего вы взяли, будто мне грозит больница?
- Разве не на вас напали там, на другой стороне Ла Пальма?
- Это еще не причина!
- Для меня - да, сеньор.
Кабатчик взирает на меня с невозмутимым спокойствием, и, чтобы поддержать игру, я предлагаю ему выпить со мной портвейна. Парень не возражает. Выпив за мое здоровье, он вытирает губы тыльной стороной кисти и удовлетворенно вздыхает.
- Жизнь - дьявольски сложная штука для всех, кроме того, кто умеет сидеть в своем уголке и не высовываться.
- Как вы?
- Да, как я, сеньор.
- А зачем вы рассказали обо мне полиции?
Он пожимает плечами и, прежде чем ответить, снова наливает в обе рюмки вина.
- Человеку моей профессии полиция может причинить немало хлопот, сеньор. Так что лучше оставаться с ней в хороших отношениях. А потому, узнав, что с вами случилось, я тут же пошел к комиссару Фернандесу. Он мой земляк - тоже родился в Чипионе...
- А как вы узнали о несчастном случае?
- От Хуана Альгина.
И, как будто я мог не знать, кто это, кабатчик уточнил:
- От брата Марии дель Дульсе Номбре.
Я совершенно запутался и во всей этой истории понимал только одно: что чуть-чуть не отправился на тот свет. Может, юный Хуан, парень без определенных занятий, но с очень вострыми глазками, принадлежит к банде преследующего меня Лажолета? Возможно ли, что это он напал на меня? Во всяком случае, я не сомневался, что Мария тут ни при чем, хотя и не мог бы привести ни единого довода в пользу подобной уверенности. Неужто я успел по уши влюбиться в девушку, которой совсем не знаю? Осторожно, Пепе, осторожно! Вспомни, как Клиф Андерсон упорно вдалбливает новичкам: "У нас, господа, не было и не будет врага опаснее, чем женщина... разумеется, я имею в виду исключительно службу!"
- Так вы и в самом деле никогда прежде не видели того типа, что сидел со мной за столиком?
- Нет, сеньор, но вам бы надо поостеречься!
- Почему?
- У него глаза убийцы.
Я протягиваю кабатчику руку.
- Меня зовут Хосе Моралес.
- А меня - Пако Санчес. Вы бывали в Чипионе?
- Нет. А что, красивые места?
- Не знаю, сеньор, ведь там моя родина...
В память о Карлосе Лампаро я иду обедать в один из маленьких ресторанчиков Трианы. На Базарной площади больше нет бакалейной лавки отца Карлоса. Ожидая, пока мне принесут заказанные жареные бокеронес*, я разглядываю тощих бронзоволицых мужчин, сидящих за соседними столиками. С какой жадностью они поглощают дежурное блюдо - турецкий горох с жалким кусочком рыбы! Жевать они перестают, только когда говорят. И как громко! Посторонние всегда думают, что цыгане ссорятся и вот-вот дойдет до рукопашной. А мне забавно думать, что всего через несколько дней все эти задиристые петухи, облачившись в платье насаренос**, или просто так, с величайшим благоговением последуют за пасо*** Эсперансы или Младенца. По правде говоря, в Триане я чувствую себя не совсем дома. Возможно, потому что и теперь, двадцать один год спустя, помню категорический запрет родителей переходить на другой берег Гвадалквивира. Для таких чистокровных андалусцев, как мои мама с папой, здешние цыгане всегда были племенем, состоящим в родстве с дьяволом.
______________
* Сорт мелких анчоусов. - Примеч. авт.
** Кающиеся. - Примеч. авт.
*** Платформа с балдахином, на которой несут изображения святых. Примеч. авт.
Затем с видом мирного обывателя Севильи, который привык жить в ладу с Богом и людьми, а потому со спокойной совестью готов встретить Святую неделю, я неторопливо иду вдоль Сан-Хасинто до Пахес-дель-Коро - его деревья для всех нас, и даже для бесстрашного Карлоса Лампаро являли собой непреодолимую границу. Я собирался повернуть налево, в сторону площади Кубы, а оттуда по мосту вернуться в Севилью (мне хотелось заскочить в гостиницу и немного привести себя в порядок перед свиданием с Марией). Стояла восхитительная погода. От нежной синевы неба и прозрачности воздуха на душе делалось так хорошо, что хотелось петь и всю душу переполняла удивительная радость жить на этом свете. Куда уж тут размышлять о смерти, о преступлениях и вообще обо всех уродствах и подлостях, существующих в нашем мире и в сердцах ближних! Что ни говори, а полицейским тоже случается думать точно так же, как и прочим смертным. И совершенно напрасно!
В Вашингтоне, да и в любом другом городе, выполняя задание и зная, что меня вознамерились убить, я бы непременно держал ухо востро. Многие уверены, что у нас есть какое-то шестое чувство, предупреждающее о близкой опасности. Чистой воды литература! Верно лишь, что мы настолько привыкли никогда не расслабляться, что, даже когда думаем о чем-то другом или мечтаем, подсознание продолжает бодрствовать за нас и вовремя подает сигнал тревоги. А нередко и быстрота реакции сбивает с толку - противник воображает, будто мы успели подготовиться. Полная ерунда. Просто привычка со временем становится второй натурой, и мы действуем автоматически. Кое-кто усматривает в этом невиданную способность быстро соображать, а на самом деле срабатывает самый обычный рефлекс. Но, очевидно, андалусский климат очень вреден для агентов ФБР, ибо лишь дикий вопль женщины на углу Корреа заставил меня инстинктивно отскочить и покатиться в сторону, так что капот летевшей прямо на меня машины успел задеть только полу пиджака. Автомобиль въехал на тротуар и ободрал крыло, влепившись в дерево, за которым я стоял. Прежде чем неловкий водитель дал задний ход и высвободил свою тачку из дерева, я подскочил к нему и распахнул дверцу. Лихач-давитель бросил на меня полный ненависти взгляд и продолжал возиться с переключателем. Но, видно, от злости или страха руки плохо повиновались. Воспользовавшись этим обстоятельством, я ухватил парня за шиворот и рванул к себе. Водитель попробовал было сопротивляться, но - не та весовая категория, а я в тот момент поднял бы с сиденья и молодца весом в центнер. Нас уже окружили прохожие и зеваки. К месту происшествия гимнастическим шагом приближался полицейский. Мой противник чувствовал, что проиграл партию, и, прекратив сопротивление, сдался.
- Ну, в чем дело? Несчастный случай может произойти с каждым, разве нет? - поглядев на меня, насмешливо хмыкнул он.
В ответ я изо всех сил съездил ему по физиономии. Нос под костяшками пальцев хрустнул, хлынула кровь, глаза закатились, и мой противник начал медленно оседать на землю. Я удержал его одной рукой, а второй, еще до того как успел вмешаться полицейский, привел личико парня в такое состояние, что он надолго сохранит воспоминания о нашей встрече. Кто-то из зевак восхищенно крикнул: "Оле!" - как на бое быков. Постовой, вцепившись в мои плечи, с трудом оторвал меня от противника.
- Вы что, хотите его прикончить? - задыхаясь, спросил он.
Я отпустил водилу, и тот упал на землю, как тряпичная кукла. Полицейский - еще совсем юный - побледнел от волнения. Он долго смотрел на раненого, которого кто-то из сердобольных зрителей пытался привести в чувство, и наконец дрожащим голосом сказал: