- Ну что я могу сказать тебе, милая Света? Беду нелегко со стороны рассудить, а когда она самого тебя ошарашит, тут уж никакие слова не помогут. И все-таки надо жить, терпеть, ведь не может же быть, чтобы смерть самого родного навсегда контузила живых! Тяжело, а жить надо.
- Я понимаю. Горько, милый мой, очень горько. Но я живу, работаю, детей воспитываю. А его нет и не будет. Страшно привыкнуть к этому! Забываться начала, а как приехал Федя да вот ты, так асе и кинулось в память...
Теперь ни жалобы, ни упрека не слышалось в ее смирившемся с несчастьем голосе. Сумерки до неузнаваемости стушевали лицо женщины. Слушая ее, Михаил покорно отдавался воспоминаниям детства, видя его в том грустном свете, который вдруг среди радости и дела вспыхивает в душе человека, когда он обнаруживает у себя первый испорченный зуб, седой волос на висках.
"Не Костя, так другой, может быть я, должен был умереть, и какая-то женщина должна остаться вдовой, а дети сиротами. Такова жизнь, и такой еще долго будет она... За наш век не расхлебаешь ни горя, ни страданий", думал Михаил.
- В баню сейчас пойдете или отца будете ждать? - спросила Светлана и, не получив ответа, вздохнула: - Костя любил мыться в первом пару.
Заботливо собрала Светлана мужское белье и даже на крылечко вышла проводить деверя: радовала забота о мужчине.
Впервые за несколько лет Михаил пошел босиком по заросшей муравой тропе, ощущая ногами холодные брызги вечерней росы. И казалось ему, что каким-то чудом перенесся он в ту пору жизни, когда не было (или он забыл о них) ни сомнений, ни обидных оплошностей.
Дальнейшее произошло как-то внезапно. Все слилось в одно потрясшее его впечатление: встали перед глазами две кривые яблони, и за ними он увидел рыбаков у берега, на Волге загудела самоходка, и в то же время роса сильно обрызгала ноги, и в душе его что-то всколыхнулось. Со всех ног бросился он к рыбакам, глаза разбегались, отыскивая мать. Среди десятка мужчин были три женщины, их лиц он не видел. Но по тому, как защемило сердце при взгляде на маленькую женщину в брезентовой тужурке, в черном платке на голове, он понял: это мать. Во что бы ни была одета она, он все равно узнал бы ее по особенной манере держать голову. Прижал к груди седую голову, целовал лицо, пахнувшее рыбой и тем особенным запахом матери, который навсегда остался в памяти. Рыбаки расступились, и за ними стоял отец, широкоплечий, ладный, держа в руках осетра. Бросив осетра в общую кучу рыбы на брезенте, отец стал торопливо снимать пиджак, измазанный песком и чешуей, но, выпростав только одну руку, шагнул к сыну, обнял его, прикрыв голову пиджаком.
- Хорошо, спасибо, милой. Любава, вот он, гляди! - Отец взбодрил усы, и сухощавое лицо его с туго натянутой кожей на мослаках вдруг обмякло, глаза заморгали.
Прыжками подбежал молодец в тельняшке.
- Мишка!
- А, Федька!
Посматривая то на парней-молодцов, то на товарищей, обняв жену, Денис ронял густым баритоном:
- Орлы! Крупновых много, всех их никакая сила не истребит. Очень хорошо! Ну, товарищи, делите сами осетра, а мы домой. Ясаков, командуй!
Пожимая толстыми плечами, Макар Ясаков сказал:
- Делить его нечего: угощай ребятишек!
- Верно, Степаныч, бери осетра.
Михаил шел рядом с матерью, заглядывая в лицо ее.
- Мамака, ты не хвораешь?
- Жива-здорова. Зимой прихворнула, это когда от тебя и Саньки писем долго не было... Был у нас в гостях Костин товарищ, говорил... - Плечи матери опустились, обветренные губы морщила горькая улыбка.
У тропинки, обняв яблоню, плакала Светлана.
XI
Во дворе на летней печке мать и невестка готовили ужин, отец колдовал с вином в погребе, а Михаил и Женя, одетые по-праздничному, расставляли на веранде стулья. Федор, как заправский корабельный кок, накрывал на стол, проворно бегал то в дом, то в сад к печке, то на погреб, подметая широким клешем землю, носил тарелки, графины. Женя заглядывал в лицо Михаила, доверительно рассказывал:
- Мама-то молодая, хочет жениться, а я не против. Он хороший, папин приятель, лейтенант. - Женя умолкал, а потом снова продолжал: - Конечно, если вы навсегда приехали домой, то я никуда не поеду. Будем жить в светелке.
К ногам Михаила упал алый цветок, из-за листьев виноградника смотрели на него отчаянные глаза. Потом они вдруг исчезли, точно ветром распахнуло парусину на дверях, и на веранду влетело светлое существо в полосатой майке, короткой юбочке и тапочках на босу ногу.
- Разрешите с вами познакомиться, Михаил Денисович. - Девушка поклонилась, коснувшись рукой земли. - Лена Крупнова!
- Ленка? Это ты такая... такая. А?
- Длинная, да? - Она встала рядом с братом. - Господи, выше тебя! Ну зачем я такая, верста столбовая?!
- Ты красавица! Вылитая мама, только ростом в отца.
- О брат мой, я представляла тебя совсем иным! Но все равно буду любить...
Лена прижалась щекой к его лицу. Желтые волосы, загорелое тонкое лицо пахли летним зноем, цветами.
Женя поначалу снисходительно смотрел на эту сцену, а потом, взвизгивая, обнял дядю и Лену.
А Лена расспрашивала Михаила о Москве, сама горячо и сбивчиво рассказывала о подругах, о пляже, о каком-то кабинете в саду, который приготовила она "для творческой работы Михаила".
- Я тебе дам целую сотню сюжетов. Только пиши!
Юрий и Александр пришли вместе, сияя розовыми после бани лицами, Александр молча, сердечно пожал руку Михаила.
- Вот это пополнение в крупновскую гвардию! - Юрий снял со своей шеи полотенце, накинул его на шею Михаила, притянул к себе, прижавшись горбатым носом к носу брата, как это делал давно, в детстве. - Ну, как нашел крупновский корень?
- Потом, потом расскажу, Егор.
- Вот и дождались мы с матерью, - сказал Денис. - Налетай, ребята, на закуску, пока подешевела!
Мать, Лена, Светлана и Женя угощали Михаила наперебой, лаская его глазами. И он устыдился своего прежнего безразличного отношения к родным. Сейчас произошло с ним то же самое, что случилось в детстве, когда он, неудачно ныряя в реку, глохнул от попавшей в ухо воды, а потом прыгал на берегу на одной ноге, склонив голову набок, и вода вытекала из уха, и вдруг начинал слышать лучше прежнего. Теперь внутренние пластинки, мешавшие ясно видеть и слышать, отодвинулись. И бессвязные ласковые слова, улыбающийся белозубый рот Ленки, руки матери, гладившие его руку, счастливая удовлетворенная улыбка отца из-под усов, веселые братья - все вдруг показало ему, что его любят таким, каков он есть, - дурным, несуразным. Окинув взглядом стол, уставленный свежей и вяленой рыбой, мочеными яблоками, ягодами и луком, он невольно сравнивал свою неустроенную жизнь с жизнью в отцовском доме. Да, тут все лучше, все добыто своими руками, чистое, свежее, пахнущее соками родной земли, возделанной трудом многих поколений. И теперь казалось ему, что стоит поселиться под крылом отца, поступить на завод, зажить суровой и правдивой жизнью труженика, как уже никакие ошибки с ним не случатся. Жизнь отца, матери, братьев представилась ему теперь не обособленной, а продолжением бесконечной жизни бесконечного множества разнообразных людей, и еще он подумал, что люди эти близки и нужны ему, потому что он крепко связан с ними не только родством крови, но и еще чем-то более сильным и глубоким. И свое прежнее он не принимал больше только за ошибку: то была жизнь со всеми ее сложностями и противоречиями. И никогда от прожитого не уйдешь, да и уходить не надо. И новую жизнь не начнешь без прошлого, хотя было в этом прошлом и постыдное.
- Мама, батя, братцы! - пьянея от вина и возбуждения, кричал Михаил. - Никакая сила не вытащит теперь меня из дому. Только вы не гоните меня. Не погоните? Я не хочу, чтобы меня отпускали.
- Ну что ты говоришь, сынок? - сокрушенно вздохнула мать, боясь, что сынок опять начнет опасно чудить. - Все для вас, живите дружно. Женитесь, детей растите.
- Я виноват во всем. Если бы вы знали, сколько за мной грехов накопилось!
- Да ну? - весело удивился отец.
- Да, много ржавчины. Вон Саня знает все.
- Хватит тебе исповедоваться-то, - твердо отрезал Саша. - Искупаешься в Волге, она смоет всю окалину.
В садике зазвенел девичий смех, какая-то кокетливая поманила:
- Море, выдь на минутку из берегов!
Федор ушел, белея в темноте мичманской фуражкой. Следом ушла Лена. Светлана, смочив духами свою белую шею, торопливо сбежала по ступенькам в сад, будто опасаясь, что ее задержат.
Денис опустил пониже пампу с голубым абажуром, откинулся в плетеном ивовом кресле.