- Вот она, молодежь, какая нынче кислая, - сказала Любовь, - пришла, намолола, расплакалась. Пойду успокаивать... Как же, ей тяжело, а матери...
Когда Любовь ушла, накинув на плечи платок, Матвей спросил брата:
- Светлана, кажется, из Ясаковых?
- Внучка моего друга по царской каторге. Эх, брат, тревожатся мои женщины... Вот и Любава надолго осерчала... Большую встряску пережили в тридцать седьмом году... Ну и Любаву прощупывали насчет ее отца. Не там, а в горкоме товарищ Солнцев вел дружеское дознание. До сих пор не отходит сердцем Любовь Андриановна. Я рад, что миновала нас крутая пора.
- А что, опасался временами, а? - спросил Матвей тихо. - Ведь чисты мы, видит бог, чисты.
- Опасался, брат. Жизнь прошли длинную, кого только не встречали! С кем хлеб-соль не делили. Мог какой-нибудь по слабости душевной наговорить на меня? А что? Мой приятель мастер Серафим наплел на себя ужас что, будто собирался взорвать мост через Волгу. Счастье его, что судья попался большевик, да и Пленум ЦК к тому времени осудил перегибы, Ежова сняли с чекистской должности, - говорил Денис, и голос его как-то непривычно дрожал. - Давит сердце дума о Мишке: того и гляди, выкинет номер сам или другие запутают. Ну да ладно, поговорим в другой раз. Отдыхай, Мотя.
- Нет, погоди, братка Денис. Был ты для нас за отца, - обратился Матвей, как бывало в юности, - за отца родного, собой прикрыл от казацкой шашки... Скажи, много в трату пошло?
- Где как. Местами будто бурелом прошел. Да не об этом сейчас разговор. Силы нужно в один кулак сбирать... Ну так как же: загрохочут пушки или помолчат пока?
- Как знать? Ведь никогда так не лгут, как после охоты и накануне войны. Вспыхнет спичка - взорвутся все пороховые погреба. Мои впечатления невеселые, но я в этом не виноват. Да! Помнишь, у нас на заводе были Хейтели? Один из них, Гуго, делает самолеты, другой, Вильгельм, в генеральном штабе.
- Погоди! Гуго жив? Сколько же ему лет? А, он на пять лет старше меня. Не отбей я у него Любаву, была бы она теперь фрау Хейтель.
Когда братья, посмеиваясь, ушли, спинка дивана у глухой стены заскрипела, и из-за нее высунулась детская голова с паутиной на кудрявых волосах, потом вылез и сам мальчик лет десяти. Он встал у буфета, где минуту назад стоял Матвей, принял его позу, опираясь на забытую ореховую палку, и сказал, тонко улыбаясь:
- Вспыхнет одна спичка - и все погреба взорвутся. Бах! Бух! Бах! Вдруг задумался, погрозил своему отражению в самоваре: - Э-э-э, Женька, нехорошо подслушивать! - Он взял себя за ухо и как бы вывел из столовой.
V
Денис встал за час до гудка, надел светло-серый костюм, шляпу, взял бересклетовую палку и, осторожно ступая по полу, вышел из дому с маленьким саквояжем, в который еще с вечера Любовь положила бутерброды.
Теплое утро пело птичьими голосами в рабочих садах, за деревьями плескалась Волга, над заречной степью, над островными лесами вставало в сизом облачном оперении солнце.
Под краном, выведенным из кухни в сад, обливался водой Юрий, растирая мускулы на груди и боках.
- А вот и я! - Юрий встал перед отцом, откинув назад голову.
- Не верю. Побожись, Юра! - пошутил Денис, заражаясь веселым возбуждением сына. - Выиграл или женился ненароком?
- Денис Степанович, опять вы о том же самом! Чем я провинился перед рабочим классом?
- Да хотя бы тем, что холостякуешь до сих пор. Стоп, стоп, пригаси фары. Я серьезно толкую, товарищ Крупнов. Как о тебе прикажешь думать рабочему? Или ты есть валух, или бабник.
Юрий резко кинул полотенце на веревочку под карнизом.
- Вы пользуетесь случаем, чтобы женить меня. На ком?
Денис скосил глаза на соседский через дорогу домик: уж сколько лет по утрам сидит на скамеечке добрая Рита, поджидая Крупновых, чтобы вместе пойти на завод. Девушка и работала-то у мартена, кажется, лишь за тем, чтобы вызвать в Юрии удивление и обратить его внимание на себя: не боится адского пекла! Заметно блекнуть начала на лице и шее смуглая кожа южанки, девичья печаль до времени обвела синевой черные глаза. А она все еще не нашла мужа. Большего несчастья для здоровой женщины Денис не представлял, Денис испытывал к ней снисходительную жалость и чувство виноватости, будто был отцом ее и по неосмотрительности своей помешал ее счастью.
- На ком, говоришь? А Рита чем не девка? Всем взяла: статью, лицом и характером. Детишек любит, к семье нашей симпатию оказывает, - сказал Денис.
Улыбаясь, Юрий ответил:
- Удочерите ее, Риту эту, и дело с концом.
- Шутками не отстреливайся! С черного хода не находишься к ним. Совсем обрубил или как?
- Зачем такая жестокость? Порвал временно, этак лет на пятьдесят. А потом могу терпеливо слушать ее проповеди о прописной морали.
Денис, подавляя улыбку, сдвинув шляпу на брови, в раздумье покопался пальцем в седом кучерявом затылке:
- Всегда мы с матерью побаивались за тебя, а почему, сами не знаем.
- Скажу правду, отец. Несколько лет назад я оказался шляпой в отношениях с одной девчонкой... А теперь не то избаловался, не то не могу ее забыть, ту девчонку-то, но что-то мешает мне воспользоваться твоим советом. Наверное, помните Юльку Солнцеву?
- Ну, ну, сам разбирайся в своих кадрах. - Денис поправил воротник на прямой высокой шее сына. - Много вы, молодые, мудрите нынче. Жить надо, пока не дали тебе стальную невесту - винтовку. Вчера Матвей бодро говорил, а меня не проведешь, я стреляный, за тысячу верст чую: гарью пахнет.
- Как помнится, гарь-то и не выветривалась.
- Ну, кажись, пора будить Сашку. Растолкай! - Денис кивнул на беседку, обвитую диким в каплях росы виноградником.
- Еще минут десяток пусть поспит. Устает Санька. В восемнадцать-то нелегко вкалывать у мартена наравне с дядьками.
- Не неволил Сашку - сам решился. Упрямства на пятерых мужиков хватит. Растолкай! Его, демоненка, не добудишься, хоть из пушки пали.
- Эй, отрок, вставай! - Юрий заглянул в прохладный сумрак беседки. Толкать-то некого: постель даже не помята. Не ночевал Санька.
Денис покашлял смущенно в кулак.
- Гм! Чудно. На завод пора, а он... Ведь впервой самостоятельно варить будет.
- Успокойтесь, Саша - теленок смирный, далеко но забредет.
- Все вы смирные, пока спите.
Юрий всматривался в прогал меж тополей твердыми, как из голубой гальки выточенными, глазами.
- Вон и Саня!
Нацеливаясь просмоленным носом на берег, рыбачья лодка наискось резала быстрое, в мускулистых завитках и воронках стремя. На корме, широко расставив ноги, слегка сникнув, рулил Александр. У его ног сидела, кутаясь в платок, женщина.
Денис а Юрий переглянулись, застенчиво потупились. Лодка с разгона чиркнула по песку. Юрий схватил звякнувшую цепь в то самое время, когда женщина выпрыгнула из лодки на берег, больно шаркаула его тапочкой по руке. Он успел разглядеть ее: маленькая, в спортивных ситцевых штанах, цветной платок приспущен на черные широкие брови. Быстро скрылась в кустах, оставив на песке отпечатки по-мужски больших ног.
- Куда мотался ночью? - спросил Денис.
Александр кивнул на бревна, колыхавшиеся позади лодки. Коричневым румянцем взялось его отлитое лицо. Одна штанина засучена выше колена, другая волочилась по песку. На груди, выступавшей из-под распахнутой парусиновой робы, паслись комары.
- Собачья у тебя, Саня, терпеливость: жрет поедом гнус, а ты и бровью не двинешь, - удивился Юрий.
Вымокшими, рубцеватыми пальцами Александр медленно провел по широкому щиту груди, размазал капельки крови.